— Я толком не поняла. Но меня спрашивали «с кем в классе дружила?», — и опять многозначительный взгляд на меня, — «что вчера в школе могло случиться?», ну вы сами все узнаете. Вернулся Бакулин, и расспросы повторились. Вера Сергеевна смирилась со срывом урока и молча записывала домашнее на доске. На букву «Е» я в классе одна, и вдруг неожиданно меня пропустили, и вызвали сразу Катеренчук. Я физически почувствовала, как вокруг меня возник вакуум, некий шар с плотной пленкой, из которого выкачали весь воздух. Ситников, вернувшись, объявил громко с порога, не смущаясь присутствием Веры Сергеевны: — Я их прямо спросил: «Чем вызваны ваши вопросы?», а старший такой мне: «Самый умный? Иди, давай!». И заржал, а с ним как по команде остальные. Хотя что смешного в этом, мне было не понятно. Меня вызвали на беседу последней. Даже не так вышло. Полицейский, который помоложе, довел Якушеву до класса, он всех так приводил и забирал, будто мы сбежим по дороге в актовый зал, а потом вместо того, чтобы забрать меня, ушел. Но только Вера Сергеевна встала и объявила: — Ну наконец-то мы можем продолжить! — как вернулся и крикнул, просунув голову в приоткрытую дверь: — Егорова! По классу пробежал шёпот. Все время, пока наши со Светкой одноклассники ходили в актовый зал под конвоем молодого полицейского и рассказывали там гадости про неё, а то, что они рассказывали гадости, я даже не сомневаюсь, я сидела и молча пялилась на экран телефона. Я смотрела на сообщения, отправленные утром Светке, и не знаю, чего я ждала: что «галочки» рядом с ними станут двойными и потемнеют, что будет обозначать, что Светка все-таки получила и прочитала их, или что она даже мне ответит. Пару раз я порывалась ей написать снова, но, осознавая бесполезность такого действия, не стала этого делать. Сунув телефон в карман кофты, я пошла за полицейским в актовый зал. Зоя Ивановна, Лидочка и старший полицейский расположились за единственным там столом, стоящим на сцене и накрытом бордовой скатертью, которую не сняли после последнего мероприятия. Стоящее рядом пианино добавляло картине нереальность. Напротив стола президиума одиноко стоял стул. Когда я зашла, мне показалось, что я слышу голос Зои Ивановны, которая рассказывала что-то полицейскому: — …нет, нет, там очень приличная семья, мать — главбух на большой фирме, бабушка — активистка в совете пенсионеров района, отец есть, нет, там все по-другому… — но, увидев меня, резко замолчала. Мать — главбух на большой фирме, это у меня. Значит она ему о нашей семье рассказывала, только при чем тут Светка, непонятно. Зоя Ивановна непривычно для себя улыбнулась и сказала максимально возможным ласковым голосом: — Егорова, садись сюда! — и показала на стул так, будто у меня был выбор, куда сесть. Молодой полицейский со мной на сцену не пошел, сел в зале, я слышала, как хлопнуло откидное кресло в ряду. — Значит так, — начал мужчина, сидящий за столом, — меня зовут капитан Андреев, и у меня к тебе, Егорова, будет несколько вопросов… — Со Светой что-то случилось? — не выдержала я и спросила, уже давно догадываясь, что случилось, и явно что-то страшное. Я почему-то подумала, что она попала в полицию. Вот не знаю, с чего я так решила, но это было единственное объяснение всему происходящему: полицейским с их вопросами в школе и тому, как меня на уроке физкультуры вызывала в коридор Зоя Ивановна. Капитан Андреев не стал притворно качать головой, как завуч, а посмотрел на меня внимательно своими серыми навыкате в красных прожилках глазами и сказал: — Она из окна выбросилась. У меня как-то резко поплыло все перед глазами. Я сразу поняла смысл сказанного, не так, как было в разговоре с завучем. В ту же секунду, как капитан сказал эти слова, я представила себе Светкино тело на тротуаре, а под ним растекается лужа крови. Сквозь глухую вату я услышала крик Лидочки, топот ног и хлопанье дверей, и голос полицейского, звучавший с укоризной: — Ну что же вы ее не подготовили?! А в ответ незнакомый вначале голос, но потом оказавшийся Зоей Ивановной, которая оправдывалась: — Вы же сами просили никому ничего не рассказывать! В нос мне ударил резкий запах, и меня стали опять усаживать на стул. С одной стороны меня держал под локоть молодой милиционер, а с другой — школьная медсестра. Лидочка стояла, протягивая початую бутылку газировки: — На, Вика, выпей! — Мда, — многозначительно сказал капитан, усаживаясь обратно за стол, — говорить можешь? — Могу — сказала я почему-то охрипшим голосом. — Ну хорошо, продолжим. Значит так, вы с покойной Мартинчик были подруги? Я молча кивнула. — А с кем она еще в классе дружила? — Ни с кем. — Это точно? А мальчик у нее был? — Нет. — А может был? Ну не в школе, например, а во дворе или еще где-то? — Она мне не рассказывала, — меня очень удивил вопрос про мальчика. Не то, чтобы Светка не могла понравится какому-то мальчику, скорее наоборот, но только нравиться им она вроде бы как не сильно и рвалась, а один раз вообще сказала мне, что ничего хорошего в парнях нет, и это выдумки всё. Я еще тогда засмеялась и спросила, не общалась ли она с моей бабушкой, а то такое впечатление, что они сговорились. — А она тебе, что, все-все рассказывала? — уточнил капитан. — Да, — сказала я, и хотела добавить, что и я ей все-все рассказывала, но потом подумала, что это к делу не относится и промолчала. — А ты дома у нее бывала? — неожиданно спросил капитан. Я не знаю, почему он такое спросил, но дело в том, что я никогда у Светки не бывала. Я знала, где ее дом, она мне показывала издали, его немного видно от «нашего» перекрестка, но я даже не знала, какой ее подъезд и на каком этаже она живет. Жила. На каком этаже она жила. Вначале меня бабушка не пускала. «Нечего шляться по чужим домам!», говорила она, «приводи своих подружек лучше к нам». Правда, потом она как-то резко передумала, и даже сказала, что у нас пропали серебряные ложечки из буфета, но мама сказала, что ложечки бабушка сама куда-то засунула, и велела приводить Свету. Бабушка поджала губы и на маму обиделась. Но она всегда на нее обижалась, так что ничего нового в этом не было. А когда мы подросли, Светка меня больше к себе не приглашала. — Да что ты там не видела?! — говорила она, — у нас с братом одна комната на двоих, неудобно. Другое дело у тебя! — говорила она, располагаясь поудобнее на моей кровати, поглаживая ладошкой постеленный на неё шерстяной плед. И я призналась полицейскому, что нет, не бывала я у Светки дома. Он пометил что-то на верхнем листике в неровной пачке бумаг, лежащей поверх черной дерматиновой папки на столе. — А семью ты ее знаешь? Все, что я знала о Светкиной семье, я знала от нее. Ее мать приходила как-то на утренник еще в младшей школе, высокая, симпатичная женщина с красивым лицом и пухлыми губами, Света выросла очень похожей на неё. На Светиной маме было тогда необыкновенное бледно-розовое платье, легкое и воздушное, и бабушка прошептала моей маме, перегнувшись через меня: — Какой позор! Разве так можно? Но мама ничего ей не ответила. Больше Светкина мама никогда не приходила ни на какие концерты и утренники, а потом и Светка перестала в них участвовать. — Им надо — пускай пляшут! — говорила она, имея в виду учителей и завуча, Зою Ивановну. Еще в классе пятом у Светки появился отчим. Она рассказала мне об этом с нескрываемой гордостью и была очень расстроена, когда он через какое-то время исчез. Но потом снова появился, но оказалось, что другой. Пропал ли этот, я не знала, Светка больше о нем не рассказывала. Мы вообще мало говорили о ее семье, слушали музыку у меня в комнате, записывали видео и разговаривали о чем угодно, но не о ее семье. Например, о своем старшем брате она вообще ничего мне не рассказывала. И хотя меня интересовало, как это, когда у тебя есть брат, да еще старший, Светка эту тему почему-то избегала. За все годы нашей с ней дружбы я только и узнала, что его зовут Леша, и он старше её на пару лет. Леша учился не в нашей школе, а в какой, Светка не говорила. Капитан опять что-то черкнул в листе после моего ответа и, отложив ручку, внимательно посмотрел на меня: — Расскажи-ка мне во всех подробностях про вчерашний день. И заодно про сегодняшнее утро. Например, как у вас с ней было заведено: вы вместе ходили в школу, или по-отдельности и встречались уже тут? Мне показалось, что Зоя Ивановна кинула слегка удивленный взгляд на капитана, наверное, она уже все ему рассказала и теперь удивляется, что он притворятся, что не в курсе. Но я не стала его разоблачать и сказала, что да, встречаемся, встречались, то есть, и достала из кармана телефон, который слава богу, не разбился, когда я сползла со стула на пол, и показала ему мои сообщения, на которые некому было больше отвечать. Капитан схватил его и, не спрашивая разрешения, начал жадно листать нашу со Светкой переписку. — Мы его изымем как улику, — объявил он, пряча телефон к себе в карман. Этого я никак не ожидала: — А! Э! — не находила я слов, — а как же, если мама позвонит? А что я дома скажу? Тут Зоя Ивановна, наверное, вспомнила, что она вообще-то тут главная и сказала: — Действительно! Капитан выписал мне справку, в которой я не могла прочитать ни одного слова, такой у него был ужасный почерк, но, по тем словам, которые были в ней заранее напечатаны, сообразила, что это документ об изъятии моего телефона. — Вот, отдашь дома маме с папой, — сказал он, протягивая ее мне. Тут я сообразила, что там же не только наша со Светкой переписка! Там и мамины смс-ки, и бабушкины, и все мои аккаунты, но было уже поздно. Мне показалось, что Капитан даже как-то утратил ко мне интерес, завладев моим телефоном. Тут еще прозвенел звонок. — Это у вас последний урок? — уточнила Зоя Ивановна. Я кивнула. Но тут полицейский вдруг спросил: — А чего ты ей не перезвонила, когда она не ответила? Надо было бы сказать ему, что Светка не хотела этого, но я сказала: — А я звонила. Посмотрите, в телефоне есть два вызова от меня, — и тут я вспомнила еще кое-что, — и она сбросила второй. Капитан посмотрел на меня с удивлением: — Так, когда это было? — спросил и тут же полез доставать мой телефон, — кстати, пароль скажи. Внимательно посмотрев на список вызовов, он сказал: — Это не могла быть она, она в пять утра из окна выбросилась. Я стояла в женском туалете и умывалась холодной водой. Меня вырвало прямо там в актовом зале, на бордовую бархатную скатерть на столе, на бумаги, лежащие неровной стопкой на черной дерматиновой папке, на мою кофту. — Вроде же все хорошо было…, — говорила успокаивающе мне Лидочка, когда вела меня под руку в туалет.