— Не трогал я ее! Не трогал! — Ага! «Её»! Значит, знает! Значит он! — это Сашин отец кидается на дверь инвалидского сарая. Полиция утром Игната полуживого из сарая вытянула, сейчас же не лето, а он в одних кальсонах был, хорошо, что старый, погрызенный и загаженный мышами тулуп нашел, только так и спасся, и арестовала. На всякий случай. А Сашу так и не нашли ни в этот день, ни в следующий. Казалось, что не осталось в Счастливой и её окрестностях такого места, где бы вначале полиция, а потом еще и военные, не побывали. В каждый сарай заглянули, в каждый колодец — нет нигде, как сквозь землю провалилась. Ну не могла же она в лес пойти, до него километров пять, но решили и лес обыскать. Только на четвертый день случайно нашли Сашино тело, почему-то в мешке. Лежало оно у Игната в сарае, где уже все сто раз пересмотрено было, и не было ни одной дощечки, ни одной тряпочки, чтобы под нее не заглянули, а вот ведь, просмотрели, получается. Старший полицейский покачал головой: — Нет, не просмотрели, а подбросили его нам! И разделилась Счастливая на два лагеря: большинство говорит: — Ага! Все-таки Игнат это! А меньшинство сомневается, что может полиция и права, тогда те, которые против, свой аргумент выдвигают: — Тогда чего же его не отпускают?! То-то же! — и нечем стало меньшинству крыть. Хоронить Сашу долго не отдавали, плевали они на чувства родителей, получается, но зато убийцу нашли, правда это уже и неважно было, но оказался не Игнат, что тоже в Счастливой всем не понравилось. — Не пустим в деревню извращенца! — кричали бабы, а оставшиеся мужики обещали Игната порешить, если вернется, потому он и не вернулся, ушел жить в психоневрологический интернат. Хоронили Сашу в том самом платье, розовом с блёстками, что Вера все к себе в шкаф перевешивала, она его не надела ни разу, зато Саша поносит. В последнюю минуту подбежал к гробу Витька и сунул туда чашку с принцессой, потому что Сашина она. Вот и всё. А нет, не всё. Убийцу и насильника нашли, конечно же. В Счастливой очень все удивились, когда вдруг другой водитель стал возить детишек в школу, потому что дядю Толю арестовали. Осудили его на двадцать лет. Прокурор просил пожизненное, но судья пожалел, потому что дядя Толя, сильно выпивший тогда был, и характеристики с работы у него отличные. А вот теперь точно всё. Сама Глава 1. Сегодня Я всё смотрела на экран телефона в упор, гипнотизируя время, но Светка не появлялась. Мы встречаемся с ней перед школой на углу наших улиц, Тимирязева и Серафимовича, каждый день уже семь лет с тех пор, как меня перестала водить в школу бабушка. Я помню, чего стоило уговорить родителей разрешить мне ходить самой. Бабушка хваталась за сердце и демонстративно пила капли, папа тянул свое неизменное в любых сложных случаях: «Нууууу, не знаю…», а потом добавлял как всегда: «Решайте без меня!», но мама твёрдо сказала: «Ты уже взрослая, просто будь внимательной на дороге и, конечно же, не разговаривай с незнакомыми». Я замечала еще с месяц, как бабушка крадется за мной, прячась за деревьями как заправский шпион, а потом то ли она сама успокоилась, то ли мама ей запретила, но больше я ее не видела. И мы стали ходить со Светкой, и как-то незаметно наша общая дорога в школу нас подружила, потому что считалось, что больше у нас не было ничего общего. Светка — задира и троечница, я — тихоня и отличница, Светка — красавица, я — «для нас красивее всех на свете», как говорит мне мама, ну вот что ей стоит пропустить слова «для нас», но бабушка всегда добавляет, что главное не красота, а ум, и становится понятно, что они обе имеют в виду. У Светки нет отца, у меня есть, но разницы особой я не замечаю, мой занят… не знаю, чем он занят, но это и не важно, но, когда он даже просто лежит на диване и смотрит телевизор, он занят. Еще у Светки есть брат, старший. Вот это опция, которая точно для меня не доступна, я в семье одна и раньше мечтала хотя бы о ком-то младшем. Светка сказала, что это я — дура, потому что брат — это совершенно не так здорово, как я себе напридумывала, и посоветовала меньше просить родителей сделать еще кого-то. А, и да, Светка про всё это знает, в отличии от меня, ну вы поняли, про что — про это. А еще я вначале звала Светку Светой или Светланой, потому что в нашей семье мы так никого не называем, но Светка попросила называть ее так, как она привыкла, и я себя пересилила и стала говорить так, как она просит, мне же не тяжело. Время приближалось к критическому, еще чуть-чуть и мы опоздаем в школу. Я опять написала ей на вайбер: «Ты где?». Там уже висело два таких же сообщения от меня, всё так же непрочитанных и не отвеченных. — Ты мне не звони, — попросила меня как-то Светка, — мать не любит, когда я вишу на телефоне, психует. Если что надо, пиши, я увижу и отвечу. Но я все равно позвонила. Гудок шёл, но мне так никто не отвечал. Наверное, не слышит, решила я, и набрала опять. На этот раз после трех гудков вызов сбросили. Я расценила это как хороший знак: Светка уже бежит на место встречи, увидела, что я звоню, но отвечать не стала, потому что скоро будет. Но я ошиблась. В класс я вбежала после Элеоноры Аркадьевны, нашей «англичанки». Прошмыгнула к своему месту, пискнув под нос «Эскьюзми!». Элеонора подняла удивленно соболиную бровь, но промолчала. Весь урок я посматривала украдкой на телефон, но сообщений от Светки не было. — Вика! Егорова! Что с тобой сегодня? — наконец не выдержала Элеонора, которой явно надоело мое ёрзанье под партой. Урок закончился, а Светка так и не появилась. Не пришла она и после математики, и после химии, а на четвертом уроке, которым у нас была физкультура, на пороге спортзала, как раз когда мы с девчонками выстроились в извилистую очередь сдавать нормативы по прыжкам, на пороге появилась завуч. Она вначале молча обвела взглядом всех присутствующих, а потом крикнула то ли физкультурнику, то ли всем сразу: — Егорова есть? Весь класс обернулся, а Пал Иванович, наш физкультурник, посмотрел удивленно на меня, затем кивнул, давая понять, что я могу выйти. Я покраснела как помидор, такая у меня дурацкая особенность, и под жадными взглядами и обрывками шепотка, пошла, а потом побежала к двери. Завуч не стала меня дожидаться и вышла уже в коридор. Она у нас неплохая, строгая, но на такой работе, наверное, и не получается быть другой: дети, их родители, учебный процесс — это все на ней. И тут я испугалась. Это же может что-то случилось с моей бабушкой, и завучу позвонили, и вот теперь она вызвала меня с урока, чтобы это сказать! А может быть с мамой. Только не это! Меня даже начало трясти. — Егорова, ты давно видела Мартинчик? Я вначале даже не услышала, что она спросила. Нет, услышала, конечно, но смысл слов повис где-то в воздухе, не долетев до меня, наверное, потому что в ее вопросе прозвучало не то, чего я так боялась. И только потом что-то в голове моей щелкнуло и встало на место: Светкина фамилия Мартинчик. — Вчера, Зоя Ивановна. — И у нее все было хорошо? Как вы расстались? — Да нормально расстались, — и тут я решила добавить еще кое-что, ну раз я на английский опоздала, и кто его знает, может «англичанка», хотя и ничего мне не сказала, отметила мое опоздание, — мы с ней утром не встретились, я ее ждала до двадцати минут девятого, поэтому даже в школу немного опоздала, — вот так, лучше сознаюсь сама. Но Зоя Ивановна никак не отреагировала на мое признание и на то, что Света не пришла, тоже. Ее похоже, интересовал только вчерашний день. — Вы вчера во сколько расстались? — не унималась она. — Сразу после уроков. Дошли до перекрестка, она пошла к себе, я к себе. — А вечером не созванивались? — Мы не созваниваемся, — ответила я, еще не решив, надо ли говорить, что Светка не хочет, чтобы я ей звонила. И тут я, уже совсем успокоившись, что с моими бабушкой и родителями все в порядке, сообразила, наконец, что все эти вопросы она задает неспроста: — А со Светой все в порядке? Зоя Ивановна покачала головой, знаете, так нехорошо покачала, как это делают, когда все плохо, но это не сильно расстраивает говорящего, но в то же время надо как-то показать свое отношение, что да мол, плохо, но, и это «но» очень многозначительное. Не знаю, смогла ли объяснить вам, но мне от этого ее качания стало гаденько на душе. — Возвращайся на урок, Егорова! — сказала она. А на последнем уроке вместо литературы к нам опять зашла Зоя Ивановна, с ней наша «классная», Лидочка, Лидия Петровна, и с ними еще двое незнакомых мужчин. Зоя Ивановна, ничего не говоря, кивнула многозначительно Вере Сергеевне, только начавшей писать на доске название новой темы. И та, сразу бросив это теперь никому ненужное занятие на полпути, даже не дописав до конца слово, отошла, отложив маркер. — Дети! — обратилась к нам Зоя Ивановна, — это сотрудники полиции, и у них есть к вам пара вопросов. Чтобы вы не волновались, мы с Лидией Петровной будем присутствовать при допросе. Сказав слово «допрос», она осеклась, но было уже поздно. Класс загудел и Ситников с последней парты крикнул: — Допрос?! А что мы такого сделали?! Зоя Ивановна поняла свою оплошность и решила исправиться. Подняв руку, она громко, стараясь перекричать разбушевавшийся класс, сказала: — Я неправильно выразилась дети! Это будет беседа! Только беседа! Один из мужчин, стоящих в сторонке и вроде бы не имеющий к происходящему никакого отношения, резко вышел вперед и сказал строго и веско: — Так, граждане школьники, успокойтесь! Мы зададим вам пару вопросов, и вы будете свободны. Вера Сергеевна, сидевшая за столом, подняла на него удивленный взгляд, мол как так свободны, если у нас урок, но промолчала. Тем временем полицейский в штатском продолжил, обращаясь уже к Зое: — У вас найдется помещение, где мы сможем поговорить со всеми поодиночке? Зоя задумалась, а Лидочка услужливо подсказала: — Зоя Ванна, актовый зал свободен. — Отлично! — не дожидаясь согласия завуча, сказал мужчина, — это далеко отсюда? Пускай они тут все сидят, а мы будем вызывать по списку. Он чувствовал себя тут главным, и видно было, что Зое это страшно не понравилось, но ничего не поделаешь. Зато Вера Сергеевна оживилась, потому что хоть так мы все будем на уроке. Правда, толку от такой учебы никакого не вышло. Первой вызвали по списку Аросьеву, а когда она вернулась, все накинулись на нее с расспросами, не обращая на Веру Сергеевну никакого внимания: — Что там было? Что они спрашивали? Аросьева с румяным от волнения лицом объявила на весь класс: — Спрашивали про Мартинчик! И тут все опять посмотрели на меня. Светка в классе у нас не сильно популярный человек. Да и я тоже. Мы обе с ней такие, сами по себе. Но нас никто не задирает, потому что Светка может врезать обидчику тут же. Еще в третьем классе она избила портфелем хулигана Жукова так, что Светкину мать вызывали к директору. И ответить может. Язык у нее острый, реакция мгновенная, такой скажи что-то и во век не отмоешься. Все это знали. Я промолчала и все опять уставились на Аросьеву: — Она что-то натворила?! — спросил кто-то, а Аросьева покачала головой: