Вера пила чай, ела рассыпчатое, густо посыпанное сахаром печенье, смотрела на бабушкино морщинистое лицо, ее руки с покалеченными артритом пальцами и даже представить не могла, как это так, что время может закончится. — Ладно, беги уже, заждались тебя подружки! — говорила бабушка, и Вера бежала со всех ног во двор. Глава 3. Никто. Сейчас Дядя Коля вернулся в дом, когда солнце начало припекать. Сел к столу, отдышался. Жена его что-то готовила, ходила туда-сюда от стола к плите, не обращая на него внимания. Дядя Коля вроде бы как сам себе начал рассказывать: — Прухин Виталька машину свою из гаража выгнал, чинит. Я подошел посмотреть, сгнила уж вся. — Ну так то же еще его отца, понятно, что сгнила. На машине ездить надо, — ответила жена, и дяде Коле этого стало достаточно, чтобы тут же продолжить: — Но вот смотрю на него, рукастый он, вот бы отец за него порадовался… Жена резко остановилась и, упершись руками в бока, сказала: — Вот не начинай только, а! В свое время она стала инициатором отъезда всех их детей в столицу. «Делать тут нечего», — говорила она как заведенная вначале их старшей, Алле, а потом уже Алла помогла младшим брату и сестре туда перебраться. Все устроены, все довольны, у всех семьи, сюда приезжают раз в год, и дядя Коля понять не мог, чем же жена недовольна. Вот хоть бы сын их младший, Колька, тут остался, но нет, и он уже там обосновался. Пробовал скандалить, так жена сказала ему, что теперь ее точно ничего не держит и тут же соберет сумки и уедет к детям. — Да я что, просто к слову пришлось, — сказал примирительно. Жена фыркнула и продолжила заниматься делами. — Жаль, что жизнь свою не устроил, — продолжил дядя Коля о Прухине, — мог бы как отец, жениться, да и жить душа в душу… Жена обернулась и спросила удивленно: — Коля, ты что сегодня, консультант в рубрике «Отношения»? Успокойся уже. Не все там так просто у них в семье было, уж поверь мне, — и, помолчав, вроде как решая, достоин ли ее муж знать всю правду о соседях, сказала, — между прочим, твой Антон Прухин жене изменял. — Да ладно! — Вот тебе и ладно, — подогретая недоверием собственного супруга, сказала жена, — я сама, своими собственными глазами видела, как он в дом девок водил, когда его жена на работе была. Так что давай, хватит идеализировать их семейку. Дядя Коля с недоверием покачал головой: — Не может этого быть. — Да ты что, мне не веришь?! Вот в это окно видала, как девка какая-то по их саду бежала, а Прухин за ней. — Голые?!!! — Почему голые? Вот ты старый извращенец! Нет, одетые. Поссорились, наверное. Она бежала, он за ней, догнал, за руку схватил, та давай вырываться, но он ее уговорил и обратно отвел. — А ты Зое не сказала? — Вот еще! Одно дело самой узнать, другое — когда соседи расскажут. Не помнишь, что ли, какая она гордая ходила? Нет, не стала я с ней ссорится. Между прочим, нам газ вообще по её доброте душевной достался, наш дом после её, могли к нам и не заводить, — напомнила она мужу. — А когда это было? — Я уже и не вспомню. Год восемьдесят пятый, наверное, может раньше. Но врать не буду, было это один раз и больше не повторялось. Ну, я так точно не видела. Зоя Ивановна в этом момент тоже вышла на кухню. Сын варил что-то в кастрюле, медленно помешивая. Принюхалась — пахло тушенкой. — Что там у тебя? — Макароны по-флотски. — Зачем столько делаешь? Я есть не буду! — сказала и уселась на табурет, — чаю мне налей, — приказала. Прухин налил заварки на дно чашки и снял чайник с плиты. — Вскипяти вначале, — остановила его мать. — Кипел только что. — Вскипяти, сказала! Прухин молча зажег газ. Зоя Ивановна поерзала на табурете и закряхтела. — Что, мама? — Жопа болит, — сказала она, имея в виду свой геморрой, — пойду, лягу. В комнату мне принеси! Прухин проводил взглядом ее, уходящую в комнату, потом достал из кармана таблетку, положил ее в чашку с заваркой и тщательно принялся размешивать, стараясь не звенеть ложечкой. Пару раз останавливался и прислушивался, но нет, ничего, показалось. Сегодня он выкатил наконец-то из гаража отцовские «Жигули». Отец ездил на них на охоту, как он это называл. Становился где-то чуть поодаль какого-то техникума или ПТУ, стоял, высматривая. Последние разы брал с собой Виталия. Отцу нравились совсем юные, тоненькие и беленькие, а приходилось брать какие были: ширококостных, грудастых селянок постарше. Некоторые сами в машину лезли. Но отец был трус, говорил, что маленькую девочку сразу бросятся искать, а такую, которую в пятнадцать из дому за тридевять земель отпустили, хватятся дай бог через неделю, когда она не приедет за очередной сумкой с закрутками в родную деревню. Сегодня, когда Прухин ковырялся в машине, подошел к нему этот старый дурак — дядя Коля, постоял рядом, заглянул с умным видом под капот, будто разбирается в машинах. Прухину нравилась когда-то их Алка, высокая, красивая, волосы длинные, но отец тогда сказал ему: «Даже не вздумай!», и объяснил, что нельзя «охотиться» рядом с домом. Потом Алку отправили учиться, и Прухин решил, что и ее младшая, Люба, тоже хороша, и отец уже к тому времени умер, но та ходила везде, как приклеенная с братом-двойняшкой, а потом и она уехала. Отец держал своих под гаражом. Прухину так было неудобно: машину надо было то выгонять, то потом на место ставить. Поэтому он сделал себе комнатку под теплицей, провел свет, который включал из дома, короче, все удобства. И утилизировать было удобно — тут же под грядками, специально сконструировал их съемными, потому и запаха особо не было. Но даже если бы и был, мать в теплицу не ходила, а чужие и подавно, посторонние к ним никогда не заходили. Эта, которая сейчас у него, наверное, умрет скоро. Выглядит она неважно: лицо зеленое, волосы вылезли клочками, оттого вся башка в проплешинах, фу. Поэтому Прухин загадал, что если машина заведется, то поедет на охоту. Только выбирать будет хорошо, это может быть уже последняя у него. И захотелось ему вдруг найти такую, какие отцу нравились: маленькую, беленькую. Ему самому нравились совсем другие: крупные, высокие, с большой для своего возраста грудью. Прухин плотоядно облизнул губы. — Скоро ты там?! Оглох, что ли, не слышишь, чайник кипит? Я слышу, а он не слышит! — раздался недовольный голос матери из глубины дома. — Сейчас! Несу! — крикнул он и налил кипятку в чашку, в которой уже полностью растворилось снотворное. Сегодня не нужно было, чтобы ему помешали. Вера и не заметила, как начало темнеть. «Мама меня убьет», пронеслось в голове. Наскоро попрощавшись с подружками, она еще мгновение колебалась, подняться ли в квартиру, чтобы попрощаться с бабушкой, но, решив, что каждая минута дорога, побежала домой что есть силы. Если идти нормальным шагом, Вере надо полчаса, чтобы добраться, но за полчаса окончательно стемнеет. Автобусы тут не ходят, маршрутка поворачивает дальше, возле частного сектора, можно попробовать сесть там, решила Вера, на ходу меняя маршрут. На остановке было пусто. «Жду пять минут и, если не приедет, то бегу», — решила она твердо и оттого почему-то успокоилась. Вдалеке показалась машина, «Жигули», которая ехала тяжело, еле тащилась, тарахтя и звеня всем корпусом. Когда машина подкатила ближе, то Вера увидела, что она уже совсем старая, с пятнами ржавчины по краям, немодного тусклого красного цвета. В машине сидел старый дядька. Он перегнулся через пассажирское сиденье и попытался открыть окно. Было слышно, как скрипит ручка, но окно открылось сантиметров на пять, не больше, и застряло как вкопанное. Дядька что-то крикнул из салона Вере и помахал рукой, показывая, что ей стоит подойти к машине, Вера замешкалась. Она же трусиха. С другой стороны, чего ей бояться этого пенсионера. Она встала с лавки, на которой сидела, но тут из-за угла выехала маршрутка. Дядька в красных «Жигулях» резко рванул с места, так что даже заглох через пару метров, но завелся опять и быстро, насколько его корыто могло ездить, уехал, оставляя за собой облако сизого дыма. В тот вечер Прухин не насиловал почти безжизненное тело Нади, а только бил его, медленно, с оттяжкой лупил что есть мочи резиновым шлангом. Поначалу она еще вскрикивала, дальше только хрипела, а потом и вовсе затихла. Прухин пнул носком нечто грязное и вонючее, что осталось от нее. «Вроде бы всё», решил он, но вытаскивать тело не стал, устал очень, завтра, всё завтра, а сегодня спать. Посреди ночи поднялся страшный ветер. Болели ноги, и дядя Коля не мог спать, крутился в кровати, пока жена не велела строго: — Или спи, или иди на кухню, мне спать не мешай! Затих. Слышно было, как на улице грохает что-то железное, вроде как оторвался у кого-то из соседей лист железа на крыше и с каждым порывом ветра стучит что есть мочи. Неожиданно ветер стих, а стук продолжился. — Мать, слышишь?! — Что такое опять? — жена дяди Коли была страшно недовольна. — У соседей что-то стучит. — Так и что? Пускай стучит. — А может не у соседей, а у нас. Оторвалось чего. — О господи, — проговорила она, снова засыпая. Дядя Коля нащупал ногами тапочки и, опираясь одной рукой, с трудом привстал с кровати. — Спи, спи, я сам пойду проверю. Вышел из дома, и железный звук стал слышаться еще четче. Доносился он точно со стороны Прухиных, откуда-то из сада. Дядя Коля забыл свою клюку, потому ступал неспеша, боясь повредить больную ногу ещё больше. В темноте ничего не было видно. — Ну и куда тебя, черта старого, понесло? — в дверном проеме как приведение стояла жена в длинной ночной сорочке и наброшенной поверх дяди Колиной фуфайке. — А вдруг оторвалось что-то, надо посмотреть. Но тут они увидели такое, что разом забыли обо всем, настолько это было странное явление. От дома в сторону своего сада бежал Прухин, которого даже быстро идущим никто никогда не видел, казалось, что он родился обстоятельным дядькой, движения которого были все выверены так, чтобы не дай бог ускориться. Прухин бежал, не видя ничего вокруг. А затем произошло еще более странное. Добежав до теплицы, он исчез в темноте, а затем из земли появился столп света, Прухин в него нырнул, и опять все погрузилось во мрак. — Это что сейчас было? — только и смогла сказать дяде Коле жена.