Глава 4. Вера. Здесь и сейчас Вера смогла уговорить мать перевести ее в прежнюю школу. Последним аргументом стал табель за седьмой класс: уже не половина четверок, а почти все, и тройка по английскому. Мама хваталась за сердце, требовала от отца что-то делать, но что тут сделаешь. — Ты хоть понимаешь, какое это поражение в глазах всех? — спрашивала она с театральной экспрессией, но Вере было совершенно все равно, что там подумают другие, больше она в эту школу не вернется. Мать отказалась идти с ней, забирать документы, пошел отец. Он никак не показывал своего отношения, только сказал: — Ты уже большая, знаешь, что делаешь. Но никакая Вера не большая и не знает ничего кроме того, что или она сейчас уйдет из этой школы, или в окно выпрыгнет, нет у нее больше сил терпеть. Документы в прежней школе взяли охотно. Отец, отводя глаза куда-то в сторону, вдруг сказал завучу: — Мать моя болеет, Вера с ней поживет. Завуч, Елизавета Павловна, строгая до ужаса, покивала головой, дала понять, что все понимает и полностью согласна. По дороге из школы зашли к бабушке. Та не ожидала, обрадовалась, засуетилась. И Вера решила, что эх, была не была: — А я, бабушка, к тебе переезжаю! Ну если ты не против, конечно. Бабушка остановилась с чашкой на полдороге, чуть чай не расплескала. Вера, не давая отцу возразить, тут же добавила: — Мы уже и документы в прежнюю школу занесли, и папа сказал завучу, что я буду жить у тебя, так что все решено. Мама перестала разговаривать с Верой, как только они с отцом, вернувшись домой, всё её рассказали. Она не помогала Вере собирать вещи и не вышла даже, когда отец с Верой, уже снеся две сумки с книгами и вещами, вернулись домой посмотреть, не забыли ли чего-то. И только когда дверь за Верой почти закрылось, она услышала, как мать прошипела ей вслед «Предательница». Вера поселилась у бабушки. Впервые она была настолько счастлива, что ей было совершенно наплевать и на мать с ее обидами, и на отца, которого она подставила под удар. В школе все Вере обрадовались, но и отнеслись так, вроде бы она никуда не уходила, и ее возвращение было таким же закономерным, как и любое другое событие в мире. Только бабушка почему-то начала говорить, что Вере стоит помириться с матерью. — Это нехорошо, Верунь, надо съездить домой и извиниться, — чуть ли не каждый вечер она заводила один и тот же разговор. — Ты не рада, что я у тебя живу? — спрашивала ее Вера. — Ну что ты! Нет, конечно, рада! Просто так неправильно! Извинись перед мамой. В пятницу 15 сентября, сразу после уроков, Вера решила, что хорошо, раз бабушка так хочет, она поедет и извинится, хотя и не понимала, за что, и знала, что мать ее не простит. Может со временем, но сегодня — точно нет. На остановке стояли люди: женщина с ребенком, парень в наушниках и девочка — ровесница Веры, но незнакомая, наверное, из другой школы. Вера постояла немного, переминаясь с ноги на ногу, как показалась маршрутка. «42» было написано на табличке в верхнем левом углу переднего стекла. Вере она не подходит. Из остановившейся маршрутки никто не вышел, а стоящие на остановке загрузились во внутрь, и бус бодро уехал. Вера осталась на остановке одна. Слева от нее начиналась уходящая вдаль улица одноэтажных домов. Сейчас, ранней осенью, деревья стояли еще зеленые, ветки были щедро усыпаны плодами, тишина, покой, ни одной души, так, наверное, бывает в деревне днем. Но тут неожиданно Вера увидела призрак. Будь это вечер, можно даже не сомневаться, что она бросилась бы бежать со всех ног обратно, домой, к бабушке, но среди белого дня появление призрака уже не кажется таким страшным. Призрак шел пошатываясь, низко наклонив голову, с которой свисали черно-белые ленты грязных волос. Ноги у призрака были худые, тонкие и абсолютно голые, а на вздувшемся теле была какая-то грязная тряпка. Вера на всякий случай отступила на пол шага назад, но поняла, что призрак ее не видит и идет шатаясь куда-то, но точно не к ней. Вдруг Вера увидела, что следом за призраком едет машина, и эти красные «Жигули» показались ей знакомыми. Вера кричала и даже пыталась убежать, но мужик из машины, не обращая никакого внимания на призрака, бросился в погоню за Верой и настиг ее очень быстро. Он грубо схватил ее, заломив руку за кисть до самой лопатки, так что Вере пришлось нагнуться, и потащил её к машине. Только там Вера смогла выдохнуть от боли, но он, тут же перехватив ее другой рукой, сунул ей в нос вонючую тряпку, и все тут же поплыло у нее перед глазами. Глава 5. Никто и ничего Дядя Коля случай двухнедельной давности не забыл. Если бы жены рядом не было, он мог бы подумать, что приснилось, но нет. Жена все равно ему строго-настрого велела никому не рассказывать о беге Прухина ночью к теплице. — Это не наше дело! — сказала она твердо, — мало ли чем он там занимается. Нам с ними и дальше рядом жить. Дядя Коля и помалкивал. С Прухиным здоровался, как прежде, но в разговоры не вступал. Смотрел внимательно, не зная, заметил ли он их тогда ночью. Главное для себя дядя Коля отметил, что как только Прухин скрылся в столпе света, идущего прямо из земли, железный стук прекратился, и больше не повторялся ни разу за эти две недели. Прухин же вел себя как обычно, только теперь по вечерам до самой темноты ковырялся в отцовских «Жигулях»., а потом и вовсе отпуск на работе взял. Мать его выходила на солнце погреться днем, сидела на вынесенном сыном специально для нее стуле, водила туда-сюда выцветшими глазами, смотрела зло. Дядя Коля здоровался издали, но поговорить не подходил. Прухин подошел сам. — Вы вроде как сторонитесь нас, соседи? — спросил он, растягивая пухлые губы в две узкие полоски улыбки. — Да нет! С чего ты взял?! — наигранно удивленно ответил ему дядя Коля, но получилось это уж очень неубедительно. Прухин уточнять не стал, но осадок неприятный остался. Вера очнулась не сразу, сознание возвращалось к ней клочками, она силилась проснуться, но тут же опять впадала в состояние полусна, не видя и не слыша ничего вокруг. Когда наконец-то она смогла открыть глаза полностью, то снова увидела перед собой призрак. Тот сидел на возвышении и смотрел на лежащую на полу Веру сверху вниз. От него шел сильный запах плесени и давно не мытого тела. Вера попробовала спросить заплетающимся почему-то языком: — Где я? Призрак пошамкал по-старушечьи ртом и шепелявя произнес: — В подвале. Вера всмотрелась в его бледное, безжизненное лицо и поняла, что перед ней женщина, возможно очень старая и больная. Кожа ее была вся в каких-то нездоровых пятнах и прыщах, рот запал, а по всему лицу сеткой проходили морщины. — Вы кто? — спросила ее Вера. Старуха-призрак пожевала ртом и ответила странное: — Никто. И тут где-то наверху грюкнул железный засов. Старуха тут же отскочила от Веры и забилась куда-то в угол комнаты, и там, сидя на корточках, прикрыла голову руками. По лестнице кто-то спускался. Дядя Коля стоял в кухне у окна, выходившего на сад Прухиных и всматривался в сумерки. Минут десять назад Прухин вышел из дома и не спеша отправился к теплице, а там, покрутившись немного, пропал. Сейчас, когда дядя Коля стал думать о своем соседе, а думал он о нём всякое, потому что в новостях показывают, для чего некоторые несознательные граждане теперь держат теплицы, он стал припоминать, что видел Прухина там по вечерам слишком часто, скажем так, чаще, чем это надо. И видел, как тот носил в теплицу всякие вещи, которые обычно туда не носят, например, матрас или паллету, из тех, на которые ставят грузы. Зачем такие вещи ему были нужны в теплице, дядя Коля понятия не имел. Жена наотрез отказалась обсуждать с ним любые вопросы, связанные с соседями, отчего он страдал, не имея возможности поделиться своими наблюдениями. Вот и сейчас жена смотрела в комнате сериал, а дядя Коля под благовидным предлогом, что ему тот не интересен, стоял на своем посту. Он прислушивался изо всех сил, не будет ли что-то слышно, но нет, в тупике на их улице все было как обычно. И тут у него появился отличный, как он решил, план. Надо дождаться конца отпуска Прухина, и днем, когда тот точно будет на работе, сходить и посмотреть, что там у него за теплица такая. Довольный собой, дядя Коля отошел от окна. Как раз в этот момент в теплице опять из ниоткуда появился его сосед, и если бы дядя Коля не только смотрел в окно, но имел ещё и хорошее зрение, то он бы увидел, что лицо у соседа все сплошь в кровоточащих глубоких царапинах. Как Вера не сопротивлялась, но мерзкому дядьке из «Жигулей» удалось повалить ее на пол и навалиться на нее всей своей тяжелой вонючей тушей. Вера кричала: «Помогите!», но призрак продолжал так же сидеть в оцепенении в углу подвала, не подавая никаких признаков жизни. Дядька стянул с Веры джинсы, она почувствовала это и вдруг поняла, что ее руки до этого связанные за спиной, оказались свободны, может верёвка развязалась, непонятно, и тогда она вцепилась обеими руками в его лицо. Насильник взвыл, схватился за глаза и отшатнулся. — Убью, сука! — заорал он, но убивать не стал, а наоборот проворно и быстро взобрался вверх по лестнице. — Все, теперь точно убьет, — прошамкал призрак из своего угла. — Нет! — Вера попробовала встать, — надо сопротивляться! Нас же двое! Несмотря на свой скудный житейский опыт, она моментально догадалась, что тут происходит. — Отсюда не убежать, — сказала призрак, — я пробовала. — Я знаю. Нам надо придумать план! Прухин смазал царапины йодом и стал похож на какое-то чудище. Он смотрел на своё лицо в мутное, давно не мытое зеркало ванной. «Таким из дома не выйдешь», — подумал он. Хотелось эту мерзкую тварь убить после такого, но вначале хорошо было бы все-таки отыметь ее как следует. Та, первая, уже ни на что не годна, с таким же успехом можно сношаться с куском гнилого мяса. Он думал, что она уже померла тогда, даже поднял одну из грядок, чтобы ее прикопать, но она выжила и даже попробовала сбежать. Надо ее было давно отравить уже, привести в порядок светелку, как он называл комнату в бункере, и поселить там новое, свежее мяско. Но представился такой отличный случай, который грех было упускать. Когда он обнаружил побег, сразу же завел машину и поехал, понимая, что беглянку надо будет куда-то загрузить, и на автобусной остановке, там, где он ее когда-то нашел, увидел девочку, такую, какую всегда хотел словить его отец: маленькую, худенькую, с неразвитой еще фигурой, и ни души вокруг. Такой шанс — большая удача! В машине ничего не было готово к приему новой пленницы, нашел обрывок какой-то старой веревки и связал ей руки, первую уже можно было не опасаться, та никак не сопротивлялась уже давно. Оставил их в гараже, а когда немного стемнело, притащил по одной. Ждать уже не было сил, пошел пробовать новенькую, а та только с виду такая пугливая оказалась. Прухину хотелось завыть от бессилья. Надо будет взять биту для первого раза, теперь понятно, что пленница освободилась, значит придётся её хорошо отметелить. Успокоившись немного, чтобы голос не дрожал, Прухин позвонил своему мастеру: — Не выйду я завтра, Михалыч, там у меня отгулы есть, так оформи мне «за свой счет», будь другом! Вера металась по тесной сырой комнате, больше напоминавшей склеп, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы послужить орудием самообороны. Но кроме груды тряпья в углу, грязного и вонючего топчана и ведра, почти до краев заполненного испражнениями, ничего в ней не было. Призрак молча наблюдала из своего угла, когда в комнате резко погас свет. Вера вскрикнула от неожиданности, а призрак, наоборот, вздохнула с облегчением: — Значит он сегодня не вернется, можно спать. Утром дядя Коля выглянул в окно, надеясь увидеть, как Прухин уходит на работу. — Кого ты там всё выглядываешь? — спросила его жена, только что вернувшаяся с рынка. Дядя Коля, помня её предупреждение не лезть в жизнь соседей, уклончиво ответил: — Да так. А ты что собираешься делать? — Пойду луковицы цветов выкопаю на зиму. — А давай я! — неожиданно предложил дядя Коля. План у него был такой: цветы росли вдоль забора с соседями, он для виду покопает, а потом сходит посмотрит, что там за волшебная теплица у Прухиных. Жена удивилась, но вручила дяде Коле лопату и старую, выпачканную высохшей землей корзину. На соседнем участке было тихо: не видно было ни Прухина, ни его матери. Дядя Коля немного потыкал для вида лопатой в землю, а потом аккуратно отодвинул одну штакетину, давно державшуюся на честном слове, и с трудом протиснулся в образовавшийся лаз. Насколько было возможно при его больно ноге, быстро пошел через сад, предмет его зависти. «Это чем же он деревья удобряет?», — всегда думал дядя Коля, глядя на урожаи соседей. Теплица была закрыта на ключ. Позаглядывав в окна, увидел он то, что и должен был увидеть, но надеялся, что там все-таки не оно: остатки кустов с помидорами, пара грядок с зеленым луком, еще какие-то скрученные шланги и ведра в углу, ничего неожиданного. Обойдя ее кругом, увидел еще одну дверь, дернул — открыто, так и вошел. В теплице стоял странный сладковатый запах. Дяде Коле даже показался он знакомым, но никак не мог вспомнить, откуда. Прошел сквозь всю теплицу и тут увидел на земле то, чего там просто не могло быть — железную крышку, какими закрывают вход в подвал. — Здорово, сосед, — раздалось у него за спиной. Прухин с утра еще собрался покончить со всем, но мать проснулась без настроения, брюзжала, лежа в кровати, требовала чаю. Он хотел сразу намешать ей снотворного, чтобы она не мешала ему сегодня, но, когда начал готовить чай, она вылезла из кровати и пришла на кухню. — Ничего сам не можешь, — ругалась она, сидя на табуретке и внимательно следя за его действиями, — вот умру и пропадешь! С голоду без меня умрешь! Слышишь меня? — Слышу! — Если слышишь, то чего не отвечаешь? Я со стенкой, что ли, разговариваю? Поэтому снотворное добавить не вышло. Была надежда на завтрак, но напившись чаю, завтракать она отказалась. Значит, откладывалось дело на неопределенное время.