— Да, — Он накрыл мои губы своими, мягко, сладко и нежно, это так сильно отличалось от огненных поцелуев, которыми мы делились прошлой ночью. Мы не спешили раздеваться, прикасаться друг к другу или переходить следующую горячую черту. Мы наслаждались поцелуем. Наслаждались друг другом и этим моментом. Это было так прекрасно. Глава 25 Дерек Колыбельная песня. У меня не укладывалось это в голове. Он пел колыбельную своей младшей сестре, когда она не могла уснуть. Из всего того, что я знал о Максиме, это мне нравилось больше всего. И он выглядел таким грустным, когда пел на моей кухне. Его пение было почти таким же ужасным, как и мое. Но это было так мило. И я не обманывал, когда сказал, что нахожу это сексуальным. В Максиме было не так много того, что я не находил сексуальным. Даже в моих старых джинсах — или, может быть, особенно в моих старых джинсах — и его рабочей рубашке он выглядел потрясающе. Но внутри он тоже был потрясающим. Умный и веселый, добрый и искренний. И я доверял ему. Для меня было удивительно, что после такого короткого периода времени, я настолько доверял Максиму. Мы встретились всего четыре дня назад, и все же я чувствовал себя с ним более спокойно, чем с кем-либо за долгое время. Я могу быть собой рядом с ним, таким, каким не могу быть рядом с другими людьми. Ничего не скрывая. Я испытывал такое облегчение и был невероятно благодарен за это. Если бы он даже никогда и не заплатил бы мне ни копейки за одежду, аренду или еще за что-либо, что я сделал для него, мне было бы все равно. Это чувство стоило того, даже если оно и не продлится вечно. — Окей, вот попробуй, — он поставил тарелку передо мной, и я застонал в предвкушении, чувствуя, как наполняется слюной мой рот. На ней было что-то похожее на четыре пышных оладьи, обжаренных до золотисто-коричневого цвета, посыпанных сахарной пудрой и политых медом. Большая ложка чего-то белого — сметана, может быть? — с одной стороны, и поверх всего этого была разбросана малина. — Это выглядит восхитительно. Что это такое? — Сырники. Ты сможешь повторить? Я сделал попытку, которая, как я думал, была довольно хорошей, но Максим все равно рассмеялся. — Вот, твое первое русское слово. Я хочу, чтобы к концу дня ты узнал и запомнил еще четыре, — он поставил свою тарелку и сел на стул напротив меня. Я заметил, как легко он запомнил, где находится все необходимое для сервировки стола, от бумажных и льняных салфеток до посуды, и получал нелепый кайф от того, насколько он знаком с моей кухней. — Я постараюсь, — пообещал я. Не в состоянии ждать секунду дольше, я взял вилку и нож и отрезал маленький кусочек, чтобы распробовать весь аромат блюда. Я положил его в рот и снова застонал. Максим ухмыльнулся. — Право хозяина пробовать первым? Я медленно пережевывал, оценивая хрустящую легкость снаружи и душистую мягкость внутри. Немного сладкого, немного соленого, идеальный баланс. — Как сказать по-русски «вкусно»? — В данном случае, vkusnо. — Ну, это чертовски vkusnо. Он рассмеялся. — Я так рад, что тебе понравилось. Тебе придется позволить мне приготовить ужин для тебя. — Ты можешь готовить для меня, когда захочешь, — с набитым ртом пробормотал я — Это настолько вкусно. Он улыбнулся, его щеки слегка покраснели. — Спасибо. После завтрака я помог Максиму убраться на кухне, и мы пошли в мою спальню, чтобы отдать ему одежду, которую я купил для него. Он стоял возле дверного проема, когда я подошел к шкафу и достал пакет, предварительно вытащив чек и засунув его в карман. Он видел ценники, так что, вероятно, это был глупый жест, но, может быть, я смогу убедить его, что купил их со скидкой. У меня было ощущение, что он начнет протестовать, что они слишком дорогие. Когда я вернулся в комнату, он все еще стоял у двери, любопытно оглядываясь вокруг. — Здесь, при свете, все выглядит по-другому, — сказал он застенчиво. — О. Возможно, — я взглянул на кровать, которую заправил сегодня утром после смены белья. Вид этого заставил мышцы живота сжиматься. Наверно слишком рано делать это снова? Может у него все болит? Не думай об этом. — Так. Вот, держи, — я передал ему пакет. — Ты, если хочешь, можешь примерить прямо здесь. У меня на двери зеркало в полный рост. — Окей. — Я оставлю тебя, — сказал я, направляясь к двери. Я не хотел, чтобы у него возникли мысли, что я пытаюсь заставить его раздеться передо мной — не то, чтобы я жаловался. Но он схватил меня за руку. — Ты можешь остаться, — улыбнулся он. — Я не возражаю. Черт, каждый раз, когда он на меня так смотрел, было ощущение, что он говорит: я покажу тебе свой, если ты покажешь мне свой, мне хотелось наброситься на него и кататься с ним голым. Я прочистил горло и присел на край кровати. — Окей. Он снял с себя одежду, и я мог открыто смотреть на его тело. Иисус. Неудивительно, что я сошел с ума прошлой ночью. На самом деле, мне было грустно видеть, как его ноги и задница исчезают в новых джинсах, но рад, что они подходят ему. — Они отлично выглядят на тебе, — сказал я, немного поерзав, чтобы не попасть в неловкое положение со своей набухающей эрекцией. — Спасибо, — он пожал плечами в одной из рубашек, которую я выбрал, и застегнул ее. — Что думаешь? Думаю, ты идеальный. — Не слишком большая? Кажется мешковатой на твоей талии. Хотя, не уверен, что размер поменьше тебе подойдет в плечах. Он нахмурился. — Я не знаю. Но чувствую себя комфортно. — Примерь другую. Он сменил первую рубашку на вторую. — В этой тоже чувствую себя хорошо. Как эта выглядит? Как «я хочу сорвать ее с тебя». — Лучше. Тебе нравится? — Да. — Решай сам. Но думаю, что нам надо вернуть первую. Он выглядел взволнованным. — Вернуть обратно? Но ты же забрал ее домой, а я ее надевал. В магазине примут? — Конечно. Этикетки на месте. Обещаю, они это сделают. Он пригладил рубашку на животе. — Мне эта очень нравится. Я рад, что ты выбрал ее для меня. — Отлично. Хочешь посмотреть на себя в зеркало? — Нет, все в порядке, — он улыбнулся. — Если ты говоришь, что эта хорошо на мне смотрится, значит так и есть, я тебе верю. — Так и есть. Ты останешься в ней сегодня? Он задумался на секунду. — Я лучше надену свою рабочую футболку на случай, если у нас не будет времени вернуться сюда, — когда он начал расстегивать кнопки и дошел до низа рубашки, то заметил ценник, висящий на этикетке. — Восемьдесят долларов? — изумленно воскликнул он. — За одну рубашку? — Это не так уж и дорого, — я поднялся на ноги, взяв ту, которую нужно было вернуть, и положил в пакет. Эта стоила еще дороже. — Для меня это так и есть, — его голубые глаза были огромными. — Я же говорил, ты не должен мне сразу платить. — Я хочу, — твердо сказал он, положив рубашку в пакет. — Поэтому мы должны вернуть и эту. Когда-нибудь я смогу позволить себе роскошную одежду, но не сейчас. То, что он считал рубашку за восемьдесят долларов предметом роскоши, разбивало мне сердце. — Максим, пожалуйста, оставь себе. Пусть это будет подарком.