Дрожащими руками я вытерла рот рукой. Мой раздраженный желудок все еще урчал, но было уже не так тошно, как всего несколько минут назад. По крайней мере, когда я думала об Эммете. Из меня вырвался еще один тихий всхлип, плечи дрогнули, и тогда я позволила всем эмоциям, сожалению и боли меня захлестнуть. Да, я нашла решение. Но все равно дом Эммета, место его детства навсегда у него отберут. Я понимала, что я не виновата, но это не отменяет того, что я его использовала. Мне хотелось ему позвонить, рассказать о том, чего мне удалось достичь на этой встрече, но я боялась, что этого будет недостаточно, чтобы наладить наши отношения. Когда я поднялась с колен и подошла к раковине, ноги еще были ватными, а пальцы дрожали. Даже после четырех полосканий рта на языке еще чувствовался горьковатый привкус. Мне просто хотелось к Эммету, все ему объяснить и надеяться, что он сможет меня простить. – Эмбер? – Я оцепенела, услышав голос мамы на выходе из женского туалета. Словно меня застали врасплох, я в очередной раз провела ладонью по губам. Как будто она могла увидеть, что я только что извергла содержимое своего желудка, вместо того чтобы вместе с ней, папой и заказчиками отправиться в «Пять парусов» праздновать успешное завершение сделки. – Что ты здесь делаешь? – выпалила я, уже зная ответ. Нам нужно поговорить, но я все откладывала этот разговор. Если мама думает, что все снова хорошо только потому, что она сейчас за меня вступилась, то она ошибается. И причем глубоко. Мама скользнула взглядом по моей левой щеке. Тщательно нанесенная тональная основа маскировала последние следы от ее пощечины. В ее глазах блеснула боль, и тут во мне что-то раскололось на две половинки. – Я взяла отгул на оставшуюся половину дня, – сказала она. – И я хочу попросить прощения. – Она нервно сглотнула и показала глазами на длинный коридор. Хотя там не было ни души, я поняла, что это неподходящее место для серьезного разговора. – Может, пройдемся? – предложила она. Я колебалась. – Я знаю, ты уже собралась уходить. Если тебе сейчас неудобно, то, может, вечером или завтра?.. – Она замолчала, увидев, что я кивнула головой. Да, все мое существо сейчас хотело поехать к Эммету, рассказать ему о неожиданном повороте событий и умолять его меня простить. Но, возможно, надо навести порядок в своей голове, прежде чем приступать к нашим отношениям. – Нет, мне удобно. – Я поражалась тому, как странно звучит мой голос. – Я только вещи заберу. * * * Идти рядом с мамой по асфальтированным пешеходным дорожкам Кол-Харбор было очень необычно. Как часто они с папой раньше брали меня погулять здесь во время обеденного перерыва? Бесчисленные лодки и катера стояли на якоре в яхт-клубах между центром и Стэнли-парком. Крики чаек смешивались с тихим гулом мотора далеких гидросамолетов и голосами проносящихся мимо нас велосипедистов и роллеров. Я молча кивнула, когда мама указала на скамейку в паре метров от нас. – То, что я совершила, – неправильно, – сказала она, как только мы сели. Я избегала ее взгляда, поэтому уставилась на воду перед собой. – И я до глубины души об этом сожалею, Эмбер. О том, что ударила тебя, но главное – о том, что я тебе не поверила. – Вот как мы заговорили? Вот так внезапно? – спросила я, и мне было все равно, что от этих слов она поежилась. У меня не осталось сил и нервов на то, чтобы выбирать слова или молчать. – Нет. Не внезапно. Я твоя мама, и единственное, чего я хотела, – это уберечь тебя от ошибок, которые совершила сама. Я подняла голову. – Мне не хотелось тебя в это втягивать, но думаю, теперь я должна тебе обо всем рассказать. Я понимаю, что мне нет прощения за то, что я сказала и сделала. Но, возможно, ты поймешь, что я действовала не со зла. Наоборот. Я хотела тебя защитить. – Она перевела дыхание. – Ты знаешь, что я училась на архитектора в Сиэтле. – Я заставила себя кивнуть. – Я не смогла поступить в Ванкувере и боялась, что не смогу найти работу в родном городе. Я знала, что полезные деловые контакты нужно налаживать еще во время учебы. А еще я знала, что, для того чтобы со мной вообще захотели говорить, необходимо пройти стажировку за границей. Один из профессоров, который учил меня на последнем курсе, это подтвердил. Джордж Батчард был тогда одним из самых влиятельных лиц в нашей сфере, и я просто в рот ему смотрела. Когда он предложил мне пройти стажировку на одном из его проектов в Шанхае, а потом получить по его протекции место в Ванкувере, где он учился много лет назад, я была на седьмом небе от счастья. С каждым маминым словом я все больше холодела. Я не осмеливалась дышать. Потому что мы все ближе подходили к той части истории, которую большая часть меня не хотела услышать. В моих ногах засвербило беспокойство. Мне стало тяжело, захотелось бежать. И все-таки я неисправима. Я собрала всю волю в кулак, чтобы сидеть смирно. – Естественно, он поставил мне условие, – спокойно произнесла мама, но было видно, каких усилий стоили ей эти слова. – Он потребовал от меня откровенных фото, я должна была сама их сделать, и я тогда подумала: «Ну и что с того?» Шантажировать ими он меня не станет, потому что если он их опубликует, то ему, женатому профессору университета, придется гораздо хуже, чем мне. Не мне тебе рассказывать, какая высокая конкуренция среди студентов-архитекторов. Я увидела для себя шанс сделать карьеру, к которой я так упорно шла, поэтому согласилась. Я об этом не пожалела, потому что считала себя очень умной, и мой план сработал идеально. Он помог мне получить место в Ванкувере, там я познакомилась с твоим отцом, и все было просто замечательно. Пока жена Батчарда не обнаружила бесчисленные фотографии его студенток и не предала дело огласке. Каким-то чудом моих фотографий там не оказалось, но я не могла прикидываться перед твоим отцом. Эта новость спровоцировала скандал среди наших коллег, и ему стала известна моя реакция. Я была на грани отчаяния. Я не только построила карьеру на таком скандале, но и панически боялась, что муж меня бросит. Но когда я ему во всем призналась, ничего подобного не произошло. Наоборот, он призывал меня подать на Батчарда в суд. Я даже подумывала это сделать, пока не пообщалась с однокурсницей, которая через это прошла. Она подала на Батчарда в суд, но его признали невиновным. Как и меня, он ее не принуждал, она добровольно сделала фото для получения личной выгоды – он устроил ее на работу, как и меня. Проигранное дело нанесло серьезный ущерб ее репутации, и вдобавок от нее ушел муж. – Мама на секунду замолчала. – Сейчас звучит глупо, но тогда меня просто парализовал страх, что со мной случится то же, что и с ней. Молчать было безопасней, никто и не догадывался, что я сделала карьеру таким сомнительным способом. Об этом не знал никто, кроме твоего папы. И во время любой ссоры и конфликта я с ужасом думала о том, что мое прошлое однажды меня погубит. У меня пропал дар речи, потому что в голове воедино сложились кусочки гигантской мозаики. То, что я уже знала, и то, о чем мама рассказала мне сейчас. Многие вещи внезапно обрели смысл. Но далеко не все. – Но я не понимаю, – услышала я свой голос. – Если ты знала… Если ты понимала, как ужасно я себя чувствовала, когда Седрик отправил мою фотографию… То почему ты мне не поверила? Мама прикрыла глаза. – Хотелось бы мне иметь хорошее объяснение. – Она вновь взглянула на меня. – Я так разозлилась на тебя за то, что ты повторила мою ошибку. И я так разозлилась на себя, что не научила тебя осторожности! А на самом деле все было совсем по-другому. Больше всего на свете я всегда жалела о том, что сделала эти снимки и отправила их профессору. По крайней мере, я так думала долгое время. А теперь я понимаю, что ошибалась. Еще больше я жалею о том, что не смогла дать тебе ощущение, что ты можешь мне довериться. О том, что ты подумала, что я тебе не поверила. А ведь все было не так. Я тебе поверила. Но я не смогла выдержать того, во что меня превратила та ситуация. – Почему? – Я почувствовала, как во мне закипает ярость. – Но почему, это же… – Я знаю, Эмбер. Я была трусливой эгоисткой. И все равно она это сделала. Мои ладони сжались в кулаки. От этих слов я разозлилась еще больше. – Я думала, с тобой никогда такого не произойдет. Тебе не нужно было пускаться в сомнительные авантюры. Ведь у тебя есть твоя фамилия. А в итоге именно фамилия поставила тебя в еще более сложное положение. – Вы меня выслали. Вместо того чтобы выслушать, вы отправили меня за границу! – мой голос дрожал, в глазах стояли слезы. – Это я тебя не послушала. Твой папа не такой. Это я ему сказала, что будет лучше, если ты на какое-то время исчезнешь. И это я уговорила его не лезть в это дело, потому что думала, что понимаю твои чувства, и знала, что было для тебя лучшим на тот момент. Но я ошибалась. Тебе нужен был кто-то, кто безоговорочно тебя поддержит и проследит за тем, чтобы Седрик получил по заслугам. Но я… Я испугалась, что это затронет меня. Что всплывет мое прошлое и… Опыт других женщин показал, что лучше молчать. Я думала, что и для тебя так будет лучше. Я очень об этом сожалею, Эмбер. Я все сделала неправильно, и мне очень стыдно. За то, что я сделала и как себя повела по отношению к тебе. За то, что я не справилась. Как будущий архитектор, как жена и мать. Ты справилась. Мне хотелось бы так сказать, но эти слова прозвучали бы неискренне. И все равно мне стало немного легче. Конечно, эти извинения не смогут искупить ее вину. Но это ее причины, не важно, насколько тупыми и неправильными они были, это мамины личные причины. Она принимала неправильные решения. Ради себя. Не потому, что я никчемная дочь. Не потому, что она меня презирала. Все это время дело было не во мне, и хоть это не слишком утешало, от этого осознания стало легче. А еще я знала, что есть лишь один способ освободиться от саморазрушительных мыслей. – Я тебя прощаю, – сказала я, и тут это произошло. Сдавленный звук. Мама плакала. Она плакала! Тесса Гиллз, известная как холодная, лишенная эмоций бизнес-леди, плакала. Это что-то во мне изменило. Я не почувствовала себя лучше, просто по-другому. Сильнее. Еще немного сильнее. Я простила ее, потому что прощение не означает все понять. Одобрить ее решения. Теперь я видела, что за ними стоит, по крайней мере, большую часть, и, возможно, когда-нибудь я смогу их принять. Но прощение прежде всего означало, что я подвела черту. – Мы тебя прощаем, Тесс. – Услышав папин голос, мы с мамой резко обернулись. Там был он. Стоял сзади скамейки в своем дизайнерском костюме. Видимо, он стоял там уже давно и слышал наш разговор. – И сейчас настало время, чтобы ты сама себя простила. У меня по коже побежали мурашки, мама всхлипнула. Папа обнял ее, и поскольку на меня как-то разом все навалилось, я почему-то подумала о том, где он оставил своих клиентов. Что за перемена в нем произошла, если семья для него вдруг стала важнее работы. Осознание пришло лишь несколько секунд спустя. Вот оно. Вот оно. Вот о чем я мечтала все это время. Эти чувства причиняют боль, но я все равно пропускала их через себя. Меня это заботило. Они мои родители, и я им небезразлична. Точно так же, как они небезразличны друг другу. Человек, которого ты когда-то любил, никогда не будет тебе безразличен. Никогда, никогда, никогда. Эммет. Мысль о нем пронзила меня, словно электрический ток. Я думала о нем, пока мама рыдала папе в плечо, и мой мир по кусочкам восстанавливался. Но самое главное, центральная часть мозаики… Ее не хватало. Его не хватало. Я поднялась со скамейки. Что-то сказала, уже не помню что. А затем я побежала. * * * Я три раза садилась в машину, но руки не слушались, и я не могла вывести машину на шоссе 99 по направлению к югу. Так дело не пойдет. Я заслужила право объясниться, но боялась, что этого будет недостаточно. Что Эммет не сможет меня простить, хоть мне и удалось избежать худшего сценария развития событий. Ведь Коузи Гров все равно уничтожат. Его дом, место, где он вырос. Они просто сровняют его с землей, чтобы построить на этом месте что-то новое. После четвертой попытки я наконец-то себя преодолела. Последние дни я едва спала, трусливо надеясь, что он ответит на мои сообщения, но он не объявлялся. Мне было ясно, что разговор с Эмметом не станет проще, если я буду тянуть время. Сегодня он наконец должен состояться. Я припарковалась на обочине и с потными холодными ладонями вышла из машины. Несмотря на то что наступил вечер, на улице до сих пор было душно. Между жилыми контейнерами валялись горы коробок для переезда, на узких дорожках лежал мусор. Я направилась к трейлеру его семьи, но тут я увидела его. Он нес в руках груду старья. Темные волосы запутанные, на подбородке щетина, джинсы грязные. С тихим стоном он бросил кучу на дорожку. В воздух поднялась пыль. Пылинки танцевали в оранжево-золотом закатном солнце, которое слепило глаза. Я сощурилась, не в силах пошевелиться. Эммет обернулся и замер. Он уставился в мою сторону и пару секунд я просто на него смотрела. Затем я сделала шаг ему навстречу. Солнце скрылось за кронами деревьев в лесу. Оказавшись в тени, я проморгалась. Теперь я могла видеть его лицо. Но это не его лицо. Это суровая, отталкивающая маска. – Тебе еще наглости хватает сюда заявиться. Ладно. Я была к этому готова. Все хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо. Но мне все равно больно. Под ногами зашуршал гравий. – Я думала, мы… – Исчезни! Я осталась стоять. Друг от друга нас отделяли всего-то три с половиной метра, но при этом целая пропасть. – Пожалуйста, – взмолилась я, и во взгляде Эммета что-то загорелось. – Мы можем поговорить? – О чем? – Обо всем, что произошло. – А какой в этом смысл? Прекрати. Прекрати отвечать вопросом на вопрос. Прекрати говорить со мной таким чужим голосом. Смотреть ледяным взглядом. Не важно, что я его заслужила. Невыносимо, когда Эммет смотрит на меня вот так. – Я хотела все объяснить, – начала я, и тут он закатил глаза. Он закатил глаза. От этого мне стало так больно, так нестерпимо больно, что я его возненавидела. На долю секунды даже сильнее, чем саму себя. Он вытер руки о штанину, а затем просто развернулся. – Стой, черт возьми! Я схватила Эммета за руку, он обернулся. Он стрелял в меня глазами, но молчал. Пару секунд мы стояли друг перед другом, тяжело дыша. А потом с его лица сошло всякое выражение. Он отпрянул. Губы тронула ироничная ухмылка. – Да я уже знаю. «Окдейл-Эстейтс» выделили социальные квартиры. Твоя заслуга? Молодец, поздравляю. Нам уже сообщили.