– Вы будете умирать от жажды до тех пор, пока не скажете, кто вас прислал и почему вы занимаетесь моей собственностью. – Ну, я вам скажу… если… если вы примете Шаг. И когда он это произнес, буквально в то самое мгновение, когда слова вылетели из его рта, я поняла. Наконец-то это началось. То самое. Дела С.Е.К.Р.Е.Т. Моя наставница Матильда говорила мне, что все произойдет в течение месяца, что я осуществлю некоторые из своих фантазий, но что все остальное просто… пойдет само собой. Боже, сколько раз я думала о том, чтобы взяться за телефон и отменить всю эту чушь на тему сексуальных фантазий, пока она не началась. У меня просто не было на это времени. Да, секс всегда был важен для меня. И безусловно, он занимал немалую часть нашей жизни с Джулиусом, пока все не повернулось в худшую для нас сторону. Но теперь мне сорок один год, и не дело было жаловаться на положение вещей. У меня был ребенок. Я не могла позволить себе флиртовать в городе или даже в собственном заднем дворе, не могла заниматься сексом с незнакомцем, пусть даже у него была ямочка на левой щеке и он носил такие штаны, которые подчеркивали стройность его бедер. Я уже говорила об этом? Парень подошел к садовому шлангу. То есть он лениво побрел к нему. Черт!.. – Если вы не хотите удовлетворить мою жажду, мне придется справиться с ней вот таким способом, – сказал он, направляя на свои губы дугу прохладной воды. Я вскинула руку: – Погодите! Вы можете войти в дом. – И?.. – спросил он, направляя шланг на лужайку. – И… – В моем уме воцарилась настоящая суматоха. Как все это обернется? Ох, боже, а что, если я никуда не гожусь в постели? Я ведь уже так давно… – Так вы принимаете Шаг? – спросил парень, делая еще глоток воды из шланга и позволяя каплям растекаться по его обнаженным плечам и груди. Я чуть не расхохоталась. – Да вы знаете, сколько мне лет? – А вы знаете, насколько вы горячая? – А что, вам велят говорить такие вещи? – Да. Но нас… Я почувствовала, как у меня вытягивается лицо. Я, наверное, выгляжу упавшей духом? Не по возрасту мне падать духом… – …нас в первую очередь инструктируют говорить только то, что нам действительно хочется сказать. Он уронил шланг, закрыл воду и неподвижно замер передо мной. Его лицо было спокойным, а его великолепные руки свободно повисли вдоль туловища, и лишь мышцы живота двигались от дыхания. Я закрыла глаза: – Хорошо. – Хорошо – что? – спросил он. – Хорошо. – Я пожала плечами, махнула рукой. – Я принимаю… что бы это ни было. Шаг. – Вы принимаете? – Конечно, а почему бы и нет? И что мне теперь делать? Наверное, следует подняться наверх и надеть какое-нибудь нарядное белье? Или мы займемся этим прямо здесь? Молодой человек разинул рот. Я буквально услышала в собственной голове голос Джулиуса: «Ну зачем тебе, Соланж, нужно быть вот такой? К чему эта вечная самооборона? Неужели ты не можешь просто расслабиться и стать женщиной?» – Мы могли бы заняться и здесь… если вам хочется… – наконец произнес парень, окидывая задумчивым взглядом двор. – Но мне бы не помешало сначала принять душ. – Ладно. Да. Отлично. Хорошая идея. Я вам покажу, где ванная. Идите за мной, – сказала я примерно таким же соблазнительным тоном, каким говорит какой-нибудь библиотекарь, провожая читателя к книжным полкам. Парень стоял за моей спиной, когда я пыталась отпереть заднюю дверь; ключи тряслись в моей руке. Накрыв мои дрожащие пальцы своими, он развернул меня так, что я оказалась к нему лицом, и крепко прижал меня спиной к обшивке дома. – Соланж… – произнес он, строго глядя на меня. – Э-э… Да-да, – пробормотала я, тяжело сглатывая. И через его плечо посмотрела на задний двор. – Если ты хочешь, и только если ты хочешь, я готов кое-чем тебя позабавить, – прошептал парень мне на ухо, удерживая меня на месте и пожирая взглядом мое тело. Я ощущала его дыхание на своих ключицах, спине, прижатой к стене дома, становилось все жарче. – Поначалу от того, что я готов проделать с тобой, ты можешь ощутить… неловкость. Но потом, думаю, это покажется тебе по-настоящему… приятным. – (Я нервно кивнула.) – Я здесь именно для этого – чтобы тебе было хорошо. Я лишь для этого и пришел. Это моя работа. – Как тебя зовут? – спросила я. – Доминик, – ответил он. – Откуда ты, Доминик? – Тайлер, Техас. Мои родители из Колумбии. – Я так и знала! – Знала – что? – Твой акцент… Ладно, забудь. – Я хихикнула. Снова нервы. Соланж, расслабься, позволь ему делать свое дело. Пока что он все делал неплохо. Не порть все своими мозгами. Доминик прервал мой нервный смех, прижавшись губами к моим губам, и через секунду уже раздвинул их языком. Он поцеловал меня с глубиной и размахом человека, отлично знающего, что он делает. Это был поцелуй мужчины зрелого, более чем опытного. Он отлично целовался. Так, словно ему действительно этого хотелось. Хотелось по-настоящему. И этот поцелуй был предназначен для того, чтобы убедить: для меня будет лучше, если я сделаю это прямо сейчас. Ладони Доминика обхватили мою грудь, большой палец дерзко подобрался к соску, который тут же затвердел под шелком, а губы парня двинулись от моих губ к уху. От Доминика пахло мужчиной – мускусом, деревом, мылом. Когда я в последний раз ощущала такой запах, этот восхитительный мужской запах? Доминик чуть отодвинулся и произнес негромко мне в ухо: – Дай-ка ключи. Я уронила ключи в его ладонь, и он наклонился, отпирая дверь. В доме царила бодрящая прохлада. Я снова оставила кондиционер включенным. Доминик вложил ключи мне в руку. – Брр… Терпеть не могу, когда забываю выключить эту штуку, – сказала я, проскакивая мимо Доминика в дом и чувствуя, как у меня кружится голова. Я поспешила к термостату, перевела его с 67 на 71 градус по Фаренгейту. – Если бы это зависело от меня, я бы просто избавилась от конди… Когда я обернулась, то увидела, что Доминик исчез. В кухне и столовой было пусто. Но несколько секунд спустя я услышала шум воды в трубах. Доминик был уже наверху, он наполнял ванну! Ох, ну и… Тут только до меня дошло: все происходило точно так, как я это описала три недели назад, сидя вот за этим самым кухонным столом. После того странного и прекрасного дня в особняке на Третьей улице Матильда велела мне все записать, все те сексуальные фантазии, какие только приходили мне в голову когда-либо, все то, что мне хотелось бы проделать с мужчиной и что мужчина мог бы сделать для меня, но о чем я всегда боялась попросить. В одной из фантазий я написала: «Мне бы хотелось однажды прийти домой после долгого рабочего дня и вдруг увидеть, что все надоедливые мелкие дела и проблемы решены кем-то сексуальным… и кто заодно приготовит мне ванну». Я записала это на листке в той небольшой папке, что мне дали. Но даже когда я это писала, то была полна сомнений. Я просто думала: «Это же чистое безумие, это просто шутка. Такого никогда не происходит. И уж конечно, такого не происходит с трудоголиками сорока одного года от роду». – Соланж! Где у тебя полотенца? Мое сердце колотилось с такой силой, что я просто слышала его удары. Я сняла наручные часы и положила их рядом с вазой с фруктами. Потом расстегнула манжеты блузки и сбросила туфли на каблуках, оставив их лежать на выложенном плиткой полу. А потом медленно пошла к лестнице, двигаясь на звук льющейся воды, будучи уверена теперь, что ошибалась. Такие вещи явно случаются на самом деле. И все это происходит сейчас, со мной. * * * На благотворительном приеме, где я и встретилась впервые с Матильдой Грин, произошли три события, смешавшиеся воедино. Но большинство присутствовавших там журналистов знали только о двух из них. Конечно, прежде всего это была история Каррутерса Джонстоуна. Он, только что переизбранный, был важным пунктом повестки вместе со своей недавно обретенной подругой и только что родившимся ребенком. И еще была история о некоей маленькой благотворительной организации, о которой прежде никто вообще не слышал и которая внезапно пожертвовала пятнадцать миллионов долларов на различные проекты. Нам сообщили, что С.Е.К.Р.Е.Т. означает «Сообщество Единомышленников по Креативному Равноправию, Единению и Трансформации личности», что эта организация юридически зарегистрирована в городе еще в конце шестидесятых годов, но больше о них мне ничего выяснить не удалось. Лишь несколько позже я узнала, что на самом деле означают буквы их названия. Но главное событие того вечера на самом деле произошло через несколько минут после того, как мы с моей командой устроились рядом с баром, чтобы взять интервью у Матильды. Весьма и весьма пьяный Пьер Кастиль, один из богатейших землевладельцев Нового Орлеана, ворвался на прием. Обычно он весьма скрытен в своих делах и не слишком общителен, и потому его появление уже само по себе выглядело странным. Он был таким растрепанным, а его поведение – неадекватным. Это стало настоящим потрясением. Хотя, впрочем, я оказалась там единственной из журналистов, кто его узнал. Всего несколько его фотографий в журналах и никаких киносъемок. Он никогда не удостаивал прессу даже кратких комментариев, не говоря уже об интервью по поводу дел его компании, которую он унаследовал от столь же скрытного отца. Пьер Кастиль был просто именем, которое, пожалуй, возглавляло личный список желаний каждого журналиста. Его назвали бы сразу, если бы кто-нибудь спросил, кого бы им хотелось изобразить в своей статье или телерепортаже. В конце концов, он ведь владел половиной города и скупал недорогие земли вдоль реки поблизости от Френч-Маркет. К тому же еще и холостяк, а вот это уж было совсем трудно понять. Он выглядел самым сексуальным существом из всех, кого мне приходилось видеть на протяжении немалого времени. Хотя и совсем не в моем вкусе. И именно этот человек появился тогда на приеме в небольшой толпе в каком-то темном углу рядом с кухней. Через несколько минут разразилась буря. Матильда, выбравшись из схватки, что-то прошептала одному из вышибал, прежде чем подойти ко мне ради нашего интервью, как было обещано. К тому времени, когда я наконец смогла спросить ее, из-за чего вышел скандал, охранники уже выставили Кастиля за дверь. Проходя мимо нас, он сильно прищурился, глядя на Матильду. И явно собирался сказать ей какую-то гадость, но тут заметил, что рядом стою я. Он фыркнул. – Эй, Вечерние Новости, – сказал он, – тут есть кое-что интересное. Только это не то, за чем ты охотишься. А потом, до того как охранники вытолкали его на улицу, он заорал, оглянувшись через плечо: – Пока, шлюхи! Момент был весьма острым, однако Матильда и не подумала что-либо объяснить, когда я спросила, как оказалось, что она знакома с Пьером Кастилем и почему, черт побери, он разговаривал здесь подобным образом. – Вообще-то, я его не знаю, – сказала она, смахивая воображаемую пушинку с плеча своего вечернего платья. – Но вы только что приказали выставить известного миллиардера с вашего приема, а он назвал вас и ваших гостей шлюхами. И вы утверждаете, что не знакомы с ним? – Хорошая хозяйка и должна выгнать любого, кто напился как свинья, будь он хоть миллиардером, хоть нет, – ответила Матильда. И, небрежно взмахнув рукой, она ловко сменила тему, приступив к разговору о том, что ее благотворительное общество имеет своей главной целью помощь женщинам. Но уже через несколько минут она прервала наш разговор, чтобы успокоить какую-то заплаканную брюнетку в черном атласном платье, которая спешила покинуть прием. Это был полный недоумений драматический вечер. Позже мы с Матильдой обменялись визитными карточками. Даже если в обществе С.Е.К.Р.Е.Т. не происходило ничего таинственного, мне довольно было и пятнадцати миллионов долларов, перевозбужденного миллиардера и расстроенной брюнетки. Я взяла все это на заметку как нечто странное, что требовало повторного визита и рассмотрения. Поэтому когда недели две спустя Матильда позвонила мне и пригласила пообедать вместе, я была взволнована и преисполнилась решимости разузнать как можно больше. Мы встретились в баре «У Трейси», который был скорее мужским приютом и казался странным выбором для встречи женщин. Но здесь, похоже, знали Матильду, как будто она была постоянной посетительницей спортивных баров. Матильда выглядела даже симпатичнее, чем мне помнилось: ее рыжие волосы собраны в тугой хвост, а на лице ни малейших признаков напряжения, замеченного мной в тот вечер. Однако уже через несколько секунд стало понятно, что Матильда пришла вовсе не для того, чтобы поговорить о Пьере, о своем благотворительном обществе или о каких-нибудь рыдающих брюнетках. Совсем наоборот, она полностью (что было странно) сосредоточилась на мне, а точнее, на том, что писал обо мне журнал «Новый Орлеан» после одного из моих скандальных сюжетов, благодаря чему меня повысили до ведущей субботнего выпуска новостей.