– Весьма благодарна вам, Соланж, за то, что согласились со мной встретиться. Или мне следует называть вас Грозная Соланж Фарадей? Ух… Матильда процитировала заголовок журнальной статьи. На самом деле статья была посвящена вовсе не моей карьере. В ней по большей части говорилось о том, что я одинокая мать, у которой практически не было кавалеров все восемь лет после развода. – Ох, я морщусь каждый раз, когда вижу упоминание об этом журнале в Интернете. – Я думала, вам должно было понравиться то, что о вас написали, – сказала Матильда. – В другом случае вы были бы правы, но та статья… Ну, это была просто издевка. Да, я разведена, но наши отношения с бывшим мужем весьма неплохи; он отличный отец. И мы на самом деле воспитываем сына вместе. Так что называть меня одинокой мамашей – значит оскорблять всех тех женщин, которые действительно растят детей в одиночку, и всех тех разведенных отцов, которые честно выполняют свой отцовский долг. И тут меня прорвало. Я выплеснула все то негодование, которое копилось во мне много лет и глубину которого я и сама не осознавала до того момента. – Им бы сосредоточиться на том, что всей моей команде понадобились не часы, а дни и недели, чтобы раскопать ту историю с землями вокруг порта, что в прошлом году буквально взорвала все СМИ. Мы отправили нескольких местных политиков в тюрьму за взятки, это был настоящий скандал. Но вместо этого они принялись изображать меня как некую одинокую, несчастную разведенку-трудоголичку! Я буквально видела, как у Матильды волосы шевелятся от моей обличительной речи, но мне было наплевать. Я не могла признаться ни ей, ни кому-либо еще, что у меня уже почти десять лет не было мало-мальски серьезных взаимоотношений. Конечно, случались время от времени свидания. И секс тоже. Но все это было тайно, противно и вообще не стоило того, чтобы тратить на это целую ночь, которую я могла потратить на свои дела. Я вовсе не искала себе нового мужа. Я совершенно не желала вводить какого-то нового мужчину в жизнь моего сына. Кроме того, сыну я уделяла столько времени, что у меня не оставалось сил на что-то или кого-то еще. Да, это было чистой правдой: я любила свою работу. И если уж на то пошло, за нее-то я и могла бы выйти замуж. Но… Ох, черт, почувствовать пару теплых ног в холодной постели хотя бы изредка… – А как насчет секса? С бывшим мужем? – спросила Матильда, беспечно попивая кофе. Я и по сей день не понимаю, почему вдруг принялась обсуждать свою сексуальную жизнь с абсолютно незнакомым мне человеком, но Матильда оказалась для меня настоящим даром, она сумела сделать так, что мне было легко рассказать ей обо всем, хотя сама она при этом выглядела закрытой книгой. – Мы с Джулиусом были весьма удачной парой в этом отношении, – сказала я. – Но потом родился Гас, и… и все изменилось. Джулиус изменился, или, скорее, он-то как раз и не изменился. А сексуальная составляющая просто исчезла каким-то образом. Сначала из-за того, что мне приходилось заботиться о ребенке. Потом – поскольку Джулиус вынужден был брать на себя заботу о малыше, пока я работала. Очень много работала. У меня были определенные амбиции, и я была занята не на шутку. А он… он не был так занят. И из-за этого на него ложились дополнительные домашние обязанности… Мой язык просто не в силах был остановиться! Я болтала, как загипнотизированная! – Похоже на то, что у него случился кризис самооценки, – заметила Матильда. – Да. Именно так и было. Я рассказала ей, как Джулиус с удовольствием превратился в папу-домохозяина. Поначалу. Но потом последовали одно за другим неудачные предприятия, и в итоге секс превратился для Джулиуса в способ самоутверждения. И несмотря на многочисленные обсуждения наших проблем, мы все равно разошлись так далеко, что уже не могли вернуть то, что было между нами прежде. – Это был тяжелый разрыв? – Вообще-то, нет. Я хочу сказать, мой отец тогда умер, а у мамы случился удар. Так что я вернулась в родной дом, чтобы ухаживать за ней. И мы воспользовались этим как поводом для окончательного разрыва. Но после ее смерти я так и осталась в старом доме. Как я уже говорила, мы отлично ладим как родители. Джулиус – наилучший отец. А Гас никогда не видел, чтобы мы ссорились. Потому что этого не бывает. Больше не бывает. Но – да, все прошло без злобы. Это было просто… просто по-настоящему грустно. Я внезапно почувствовала, что задыхаюсь. Мне ненавистно было думать о том, что сделал наш развод с нашим милым, милым мальчиком, по которому я тосковала и душой и телом, когда он бывал у своего отца. Но с другой стороны, то, что мы развелись до того, как ему исполнилось три года, было только к лучшему. Он не помнил нас вместе, не помнил напряжения и раздражительности. Но он не помнил и свою мать нежно привязанной к отцу. Впрочем, я, наверное, читала слишком много книг о родителях после развода. В тот момент, отчаянно желая сменить тему, я заметила браслет на руке Матильды и потянулась к ней, чтобы потрогать его. Золото было тяжелым, теплым; на подвесках я заметила крошечные надписи, но рассмотреть их без очков не могла. – Какое чудесное украшение. Фамильная вещица? – Можно и так сказать. – Матильда улыбнулась. – Откуда он у вас? Матильда отвела руку. – Мне жаль, что вам противна та статья, Соланж, – сказала она, не обращая внимания на мой вопрос. Она могла бы любого поучить искусству уклонения от ответов. – Но в некотором смысле именно то, на чем она была сосредоточена, и заставило меня позвонить вам. Так вот в чем был смысл ее приглашения. – На самом деле я сюда пришла как раз для того, чтобы поговорить о той статье и о вашей сексуальной жизни. Или ее отсутствии. И о том, как я могла бы… помочь. Ее предельная прямота заставила меня жарко покраснеть. Ох, боже… Теперь понятно… Я вытерла салфеткой губы и коснулась руки Матильды, откашливаясь. – Должна вам сказать, Матильда, я весьма польщена, но… дело в том, что… ну, буду говорить прямо. Хотя если бы я была лесбиянкой… – Нет-нет-нет! Боже правый!.. Да я совсем не это имела в виду! – с улыбкой воскликнула Матильда. – Вы уж простите, я не всегда бываю настолько откровенной, но у меня к каждой женщине свой подход, а мне показалось, что с вами прямота – наилучший путь к пониманию. Я говорю о сексе с мужчинами. И без последующих взаимоотношений. Просто… связь. – Ох… Матильда наклонилась вперед, внезапно приняв вид человека, предлагающего грандиозную сделку, нечто такое, от чего невозможно отказаться. – Связи, о которых я говорю, – чисто сексуальные, – продолжила Матильда. – Веселье, свобода, безопасность, полная анонимность. И под вашим полным контролем. И на ваших условиях. Вам никто никаких условий ставить не будет. Сексуальные сценарии, через которые вы пройдете, будут полностью такими, как вам хочется. Как вам такое? – Вы хотите сказать… Вы говорите о сексуальных фантазиях? О том, чтобы превратить их в… в реальность? Я огляделась по сторонам, окинула взглядом шумный бар, наполненный громко говорившими мужчинами, полностью поглощенными собой и своими собеседниками. Да, это было идеальное место для разговора вроде нашего. – Да. Однако… Соланж, вы журналистка. А то, что я собираюсь сказать вам дальше, должно остаться между нами. Навсегда. Это в высшей степени доверительно. Настолько доверительно, что, если бы меня попросили продолжить разговор для записи, я бы заявила, что ничего подобного никогда и не говорила. Я снова посмотрела по сторонам. Мое любопытство было возбуждено сверх всякой меры, даже все мое тело отчаянно насторожилось, от предвкушения у меня закружилась голова. Но я изо всех сил постаралась сохранить внешнее безразличие. – Ладно. Согласна. И вот тут-то она и выложила мне все: для чего на самом деле было основано ее благотворительное общество С.Е.К.Р.Е.Т., рассказала о его истории и о своей роли как одной из основательниц и старшей наставницы. С.Е.К.Р.Е.Т. в итоге оказался предназначен совсем не для обеспечения Креативного Равноправия, Единения и Трансформации личности, как это значилось в его официальном названии. За буквами крылось другое: Спокойствие, Естественность, Колдовство, Романтичность, Единение и Трансформация – и это были условия сексуальных фантазий, которые Матильда и ее помощницы организовывали для женщин. Для женщин, которых они сами и выбирали. Женщин вроде меня. Женщин, которые нуждались в определенной помощи в этой сфере. Я просто не верила собственным ушам. Я была потрясена. И в то же время захвачена. – Погодите-ка, давайте разберемся. Вы возглавляете организацию, которая дарует женщинам осуществление их сексуальных фантазий? Но зачем об этом вы говорите мне? Сами ведь напомнили: я журналистка! – Знаю. Но я доверяю вам. И… ну, нам бы хотелось, чтобы вы стали нашей следующей кандидаткой. И вполне возможно, также и последней, во всяком случае на какое-то время. – Кандидаткой? Но почему я? – Видите ли… в последние годы мы выбирали таких женщин, которые страдали от сексуального оцепенения, или же тех, которые были буквально сломаны. На этот раз в качестве последней кандидатки мы хотим взять женщину, которая просто давно перестала ставить секс на главное место или просто уделять ему достаточно внимания. Кого-то с хорошим жизненным опытом. К тому же а почему бы и не вы? Вы красивы, самодостаточны, деловиты. Как говорилось в той статье, свидания – это не то, на что вы готовы тратить много времени. А я вам предлагаю позволить нам сделать для вас то, чего вы сами для себя никогда не сделаете. Мы в этом мастера. На несколько мгновений я просто онемела, потом наконец спросила: – А что вы подразумеваете под «последней кандидаткой»? Матильда как будто на мгновение-другое куда-то унеслась, потом вытряхнула из головы явно невеселые мысли. – Ну, боюсь, С.Е.К.Р.Е.Т. изжил себя. Это было чудесное предприятие, но после следующей кандидатки мы закрываем лавочку, хочется нам того или нет, – сказала она и тут же махнула рукой официанту, прося подать счет. – Если вы решите, что вам хочется это испытать, позвоните мне. Я вас приглашу на заседание нашего Комитета. – Комитета? – Да. В нем состоят женщины вроде вас, те, кто изменился к лучшему, приобретя новый опыт. Некоторые из них – известные в Новом Орлеане дамы: врачи, юристы, актрисы и так далее. Знакомые вам имена. Но есть и простые официантки, парикмахеры, учительницы. И мужчины, которых мы вербуем для осуществления женских фантазий, могут быть тоже кем угодно: повара, строительные рабочие, антрепренеры, крупные предприниматели. Есть и такие, чьи имена на слуху во всем мире. И тут до меня дошло! – Пьер Кастиль! Вот откуда вы его знаете! Он один из этих… ваших рекрутов, так ведь? Матильда Грин могла бы стать исключительным игроком в покер. Выражение ее лица не изменилось ни на йоту. Она даже не моргнула, а когда наконец заговорила, то тщательно взвешивала каждое свое слово: – Даже если он и был таковым, Соланж, я бы никогда не ответила на ваш вопрос. Мы превратимся в ничто, если не будем осмотрительны, и я надеюсь, вы сами сочтете это весьма успокаивающим, если хорошенько подумаете. И я надеюсь также, что могу быть уверена и в вашей осмотрительности. Я уставилась на свои руки, чувствуя себя немного неловко из-за собственного взрыва. Сорок лет давали себя знать самым неожиданным образом: в том, как морщилась кожа на костяшках пальцев, как болталась она на локтях, а еще я ощущала онемение в пояснице по утрам и заметила один-два седых волоска в некоторых интимных местах. Я все еще могла отказаться, но Матильда была права: меня это действительно больше не беспокоило. Я перестала интересоваться сексом. Ну разве что позволяла себе одну-другую встречу, даже порой и с одним и тем же мужчиной, чтобы раздеться, выключив свет. Но все больше и больше сама мысль о том, чтобы провести с кем-нибудь несколько расслабляющих ночей, мысль о том, чтобы заснуть не в собственной постели, умываться не в своей ванной комнате, нарушить привычную рутину, – ну, одной только мысли обо всем этом хватало, чтобы лишить меня остатков желания. – Надо хорошенько подумать, – сказала я, нервно засовывая в карман карточку, которую она мне дала. Удивительно, но мне не хотелось с ней прощаться. Матильда была из тех, с кем просто не желаешь расставаться. * * * В тот вечер мой дом был пуст. На все выходные Гас отправился к отцу, и это почему-то внезапно меня расстроило. Я же всегда с наслаждением предвкушала одиночество, диван, любимые книги, стаканчик вина, уютную пижаму… и вдруг испугалась всего этого. Когда я была помоложе, то обычно с удовольствием отправлялась на прогулку. Мне нравился сам ритуал: выбор наряда, косметики. Потом я обдумывала, в какой именно клуб отправлюсь, и я никогда не принадлежала к тем, кто ждет в очереди у входа. Да уж, немало денег я потратила на то, чтобы побывать там, где играет джаз, протанцевать до заката солнца. Как с Джулиусом. Но это было в прошлом. Несмотря на трудности в деловой сфере, сексуальная жизнь Джулиуса после развода, похоже, буквально расцвела. За последние восемь лет у этого человека было по меньшей мере две очень серьезные связи. Но если бы те женщины не были так добры к Гасу, я бы быстро убедила Джулиуса никого больше не пускать в свою жизнь. Впрочем, ранимость и чувствительность были не для меня; к тому же я буквально панически боялась попросить кого-либо о помощи. Так что мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы после двух мучительных дней все же взяться за телефон и позвонить Матильде. Я сказала «да», потому что из всего этого могла получиться отличная история. Нет, не такая, которую я стала бы кому-нибудь рассказывать, но ведь и не все истории предназначены для этого. Когда я подходила в Особняку на Третьей улице, чтобы встретиться с Комитетом, я представляла собой сплошной комок нервов. Но Матильда оказалась права: все те женщины действительно были такими же, как я. Я имею в виду не то, что несколько из них оказались афроамериканками, хотя мне было приятно, что Комитет не состоит из одних только белых. Но дело было скорее в том, что это были женщины в возрасте, ни одной юной мордашки, ни одной девчонки, а именно женщины – женщины, смотревшие на меня прямо, излучавшие особую сексуальную уверенность, о которой я давно забыла ради профессиональной карьеры. Они гордились своей женственностью. Я немного успокоилась, нас представили друг другу, и меня заверили: все, что здесь происходит, останется в тайне. Конечно же, у меня были вопросы. Если я в какой-то момент передумаю, то могу ли я остановиться? Да, безусловно. У меня ребенок. Вы можете учесть мои родительские обязанности? Боже, да о чем тут говорить? В конце концов, я уже была не столько напугана, сколько заинтригована, что, конечно же, хороший знак для журналиста. В общем, я произнесла «да» и покраснела, услышав аплодисменты.