– Вот как? Мне казалось, речь шла о трех часах. – Ну, я хочу сказать, вы можете… устраивать передышки… Ладно, пусть так. Пока мы поднимались наверх, ассистентка молчала, глядя прямо перед собой. Наверху двери лифта плавно открылись в эффектную студию, раза в два больше зала Джулиуса. В ней было не меньше пяти тысяч квадратных футов кирпичных и деревянных полов из широких досок. Бо?льшая часть стен была выкрашена белым; кое-где пространство перебивалось небольшими перегородками, выделявшими тематические зоны, и это создавало впечатление лабиринта; одни зоны были с низкими диванами, другие – с яркими задниками от потолка до пола. Я услышала шум какой-то деятельности в ярко освещенном углу, где возле широченных окон стоял однотонный зеленый задник. Вдоль наружной стены я увидела фотографии прекрасных суровых ландшафтов и снимки тех ужасов, которые творит война с природой и людьми, они притягивали взгляд, а еще там были ошеломительные природные панорамы, и все эти фотографии явно требовали огромного искусства и бесстрашия. Все та же блондинка перевела мое внимание со снимков на вращающиеся кресла в другой стороне; в одном из них уже сидела Марша, а возле нее хлопотала гримерша. Я села в соседнее кресло. – Полдень, дорогая, – сказала Марша, не отрывая взгляда от своего смартфона. – Ты слышала? Похоже, Мадонна решила сменить стиль одежды. И еще она учится стилю бути поп, что бы это ни значило, черт побери! – Марша показала мне изображение поп-звезды на экране ее смартфона. – Понятно. Ну… что бы ни придумала эта немолодая белая красотка, по крайней мере, мой Гас ею не увлечется. Марша улыбнулась, надевая очки. – Ну ладно, я пошла, – сказала она, поднимаясь из кресла. – Завтра увидимся. – Погоди! Я думала… Разве мы не должны сняться все вместе? И где Джефф и Тэд? Где Ринк, черт побери? – Пришли и ушли. Прелести «Фотошопа». Нам незачем позировать всем вместе, чтобы выглядеть как одна большая счастливая семья. – А мы не такие? – Такие, уж точно, – ответила Марша, подмигивая мне. – А ты обратила внимание на работы Эрика на той стене? – спросила я. – Присмотрись на обратном пути. Потрясающие образы. – Знаю. А самого Эрика ты видела? – пробормотала Марша, кивая в сторону мужчины могучего сложения, ростом не меньше шести футов и четырех дюймов, который разговаривал со светловолосой ассистенткой. – Ух… Такого мы в «Гугле» не видели, – прошептала я, отмечая волнистые каштановые волосы мужчины, почти такого же цвета, как и его кожа. Даже через весь зал было заметно, как играют мышцы его крепких, как у альпиниста, рук, когда он тщательно протирал большие линзы фотокамер. – Он родился в Кении. Его отец был наполовину японцем, наполовину швейцарцем, служил в дипломатическом ведомстве, а его мать – что-то вроде африканской принцессы. Это был грандиозный скандал. Он вырос в Париже, – шепотом сообщила мне Марша, поглядывая на меня поверх очков. – Никогда не был женат. Занял пятое место в Олимпийских играх девяносто восьмого года. Биатлон. Это такой вид спорта, моя дорогая, когда ты несешься на лыжах с каким-нибудь долбаным ружьем. Он выступал за Швейцарию. – Где ты все это раздобыла? – Почти всю прошлую зиму он провел на севере Афганистана, документировал приграничные перестрелки. Те снимки на стене? Да их номинировали на Пулицеровскую премию! Он говорит на фарси. И кстати, он Лев по гороскопу. – Могу поспорить, ему и в голову не пришло, что ты журналистка! – Ох, боже, да будь я на двадцать лет моложе… да хоть на десять! – Марша! Ты что, лично им заинтересовалась? – Именно. – Но ты же всегда говоришь, что это против наших правил! – Да. Абсолютно против всего того, на чем мы стоим, – кивнула Марша, негромко посмеиваясь. А потом повернулась ко мне. – Знаешь, Соланж, что происходит с твоим восприятием правил приличия и пониманием пристойности, когда тебе уже больше шестидесяти? – Нет, не знаю. – Я тоже, да и знать не хочу. Ладно, приятного вечера. И попробуй вон те канапе. Очень вкусные. Блондинка сунула мне в руку бокал шампанского: – Это для вас. Поможет расслабиться. – Нет, спасибо, – ответила я, аккуратно ставя бокал на гримерный столик. – Я и так вполне расслаблена. Марша бросила взгляд на шампанское, потом на меня: – Ох, я сейчас зарыдаю! – На прощание она поцеловала меня в щеку, резко развернулась и направилась к выходу. – Позвольте познакомить вас с Эриком, – сказала блондинка, ведя меня под локоток через весь зал; другие помощники знаменитости расступились передо мной, как морские волны, когда я приблизилась к орбите Эрика. – Эрик, это Соланж Фарадей. Ведущая субботних новостей. В это время он давал указания осветителю, стоявшему на стремянке, и мышцы его рук напряглись, а голос звучал резко и низко. – Влево и вниз. Я хочу, чтобы луч светил прямо… вон туда, где экран спускается на пол. – Если сейчас неподходящее время… – начала я. – Чушь! – ответил он, поворачиваясь лицом ко мне и оглядывая с головы до ног. – Для меня честь и удовольствие познакомиться с вами. Бог мой! У меня буквально перехватило дыхание. Вблизи фотограф выглядел как некое африканско-азиатско-нордическое божество, и хотя я терпеть не могла слово «экзотический», ничего другого не приходило на ум, чтобы описать его миндалевидные серые глаза с крапинками, густые каштановые волосы, дерзкую полуулыбку, коричневую кожу, которая, казалось, отчасти была такой от природы, а отчасти приобрела свой цвет в результате каких-то смертельно опасных приключений, благодаря которым он оказывался слишком близко к солнцу. Эрик был ближе мне по возрасту, чем я сначала подумала, и я испытала огромное облегчение, хотя и сама не понимала, какое это может иметь значение. Когда со мной началось такое? Когда я стала сравнивать возраст мужчин со своим? После того, как мне исполнилось сорок? После того, как меня перестали замечать те, кому сорока еще нет? – Привет. Э-э… Так где… где я могу переодеться? – спросила я, неожиданно почувствовав себя школьницей. Да уж, рядом с этим мужчиной я ощущала себя почти крохотной, даже хрупкой. Возьми себя в руки, Соланж! Думай, что ты делаешь важный и опасный репортаж. – Пройдите в мою спальню. – Эрик показал на гладкую дверь в белой стене. – Вы здесь живете? – удивилась я. – Я здесь сплю, – уточнил он. Эрик уже снова улыбался, демонстрируя щербинку между передними зубами; такой недостаток всегда казался мне ужасно сексуальным. Я почувствовала, как у меня загорается лицо. Спальня Эрика была просторной и полной воздуха, с окнами от пола до потолка, в металлических рамах, выкрашенных в яркий белый цвет. Стены тоже белые, и туалетный стол с матовыми стеклами в дверцах. Королевских размеров матрас на дубовой платформе был накрыт белым одеялом, а по нему разбросаны подушки. Эта комната была из тех, где только и делают, что занимаются сексом, из тех, куда определенно не следует пускать детей. Моя одежда была развешана на напольной вешалке в середине комнаты. Я решила выбрать золотистую блузку не потому, что обычно надевала что-то такое на работу, поскольку она все-таки была слишком броской, просто у меня возникло ощущение, не знаю почему, что меня заметили. Что он меня заметил. Когда я снова вышла в рабочую часть студии, там было тихо; ни осветителя, ни ассистентов… лишь блондинка-помощница аккуратно раскладывала перед зеркалом ярко освещенного гримерного столика кисти для нанесения макияжа. Я села в кресло и скрестила ноги. – Думаю, мы сосредоточимся в основном на глазах, – сказала блондинка, рассматривая меня в зеркале. – Сделаем их ярче. А больше вы ни в чем не нуждаетесь. Вы и так светитесь изнутри. Она говорила обо мне, но не со мной, и все равно я покраснела. – А эта блузка подходит? – спросила я помощницу, внезапно почувствовав волнение и неловкость, как будто декольте блузки было слишком низким или, может быть, недостаточно низким. – Она чудесная, – ответила блондинка, перебирая кисти. Похоже, она не слишком хорошо владела своим ремеслом, не говоря уже о том, что плохо чувствовала цвет. Вскоре я стала выглядеть несколько кричаще. Когда блондинка зловеще схватилась за тюбик с тушью для ресниц, мне пришлось остановить ее. – Послушайте, я знаю, что для объектива необходимо чуть больше косметики, чем обычно, но не уверена, что эта помада мне к лицу. Лицо блондинки вытянулось. Она явно нервничала. – Обычно я сама подкрашиваюсь перед эфиром, – сказала я. – Вы не возражаете? – Да! То есть я хочу сказать, не возражаю. Мы просто хотим, чтобы вы чувствовали себя абсолютно спокойной и сексуальной. – Блондинка глубоко вздохнула, явно испытывая облегчение. – Но я просто… я хочу выглядеть как всегда, быть собой. – Верно, отлично, – кивнула блондинка, отступая в сторону. А я стерла часть плодов ее энергичных усилий и заново наложила косметику, на свой лад. Почему такой человек, как Эрик, держит столь непрофессиональную гримершу? И почему мне показалась зловещей возникшая вокруг тишина? Я вскочила с вращающегося кресла и заглянула за перегородки, ища Эрика или хоть кого-нибудь. Эрика я нашла изучающим свет на большом зеленом экране, таком же, какой всегда имеется в студии новостей; на него проецируют городские пейзажи. – А, вот и вы, – сказал Эрик. – Можем начинать? Эрик с профессиональной уверенностью расположил меня так, как я должна была выглядеть на рекламном фото: я сидела на табурете, а локтем опиралась на какую-то подставку. Эрик ничуть не смущался, он клал руки мне на плечи, поворачивая меня так и эдак. А я… я наслаждалась этим. Я воспринимала все как нечто… почти расслабляющее. – Вот так хорошо. Правильная поза. Да, отлично, – пробормотал Эрик в видоискатель. – Теперь сложите руки, ага, так. Плечо на меня. Чудесно. То, что надо. Чудесно. Просто чудесно. Весьма. Весьма. Я позировала перед его объективом так же, как делала это миллион раз прежде, и в то же время я позировала… ну, немножко для Эрика. Он как будто пробуждал во мне некую чувственность и отвагу. – Замечательно, Соланж. Попробуем другой наряд. – Да. Сейчас. Я умчалась (умчалась!) обратно в спальню и надела красную мерцающую блузку, чтобы тут же вернуться на свое место перед зеленым экраном. Все это было как-то по-девчоночьи, головокружительно, слишком смахивало на съемку моделей. Я по-настоящему веселилась.