— Но папи… — начала Диана. — Сию секунду. Девочки торопливо ушли. Маргарита забралась на двухъярусную кровать, Диана устроилась рядом с Ноэль, которая сидела на раскладушке и листала какие-то бумаги. Маргарита сразу поняла, что Ноэль на самом деле не читает. Она делала то же, что и остальные: пыталась расслышать, что происходит наверху. — Ты пропустила ужин, — сказала Маргарита. — Я уже ела. — С Дьюком? — Не-а. — Он тебе больше не нравится? — спросила Диана. — Но он же такой высокий. — Ты в курсе, что любовь меняет мозги, ласточка? Я не хочу, чтобы мои мозги стали как у Дьюка. И потом, мне нравится кое-кто еще. Маргарита на верхней полке усмехнулась. — У тебя жизнь как этот сериал. — Нет, это их жизнь как сериал. — Ноэль ткнула пальцем в потолок. — Прям мыльная опера. — Не смешно, — сказала Маргарита. — У папи ничего нет. Он совсем один. А теперь мама отправит его в тюрьму. — Папа возвращается в тюрьму? — сказала Диана. — Ой, заткнись. Ты пересмотрела телевизора, — сказала Ноэль. — А ты тупая шлюха! Ноэль вскочила, как будто сейчас ударит ее, и Маргарита спрыгнула вниз с кровати, чтобы показать, что она не боится. — Девочки! — позвала Лэйси-Мэй сверху. — Ваш отец хочет с вами поговорить. Робби они увидели у входной двери, как будто он так и не зашел в дом ни на шаг с самого прихода. На нем была красная рубашка, слишком сильно расстегнутая. На шее висела золотая цепочка. Он улыбнулся, и они увидели, что у него нет одного зуба: левого клыка. Маргарита с Ноэль не спешили подходить, а Диана кинулась на него и обхватила за талию. Лэйси-Мэй с Хэнком вышли из комнаты. — Mis hijas![16] — сказал Робби. — Как мы давно не виделись! Соскучились? Девочки пробормотали что-то утвердительное. — Я принес подарки. Садитесь. Тогда они заметили большие бумажные пакеты на диване, и Дженкинса, распростершегося у них. — Старый пес меня не узнает, — сказал Робби, сев рядом с ним и потрепав его по ушам. — Мы тебя сто лет не видели, — сказала Ноэль, но Робби ее как будто не слышал. Он взял один из пакетов. — Сперва Диана — я тебе кое-что принес, preciosa[17]. Робби положил руки на колени ладонями вверх и протянул ей продолговатую сверкающую коробочку. И велел ее открыть. На тоненькой цепочке, такой тонкой, что Диана боялась ее порвать, висел золотой медальон. Медальон казался погнутым — он был похож на продолговатую монету. В центре сверкал зеленый камень. — Esmeralda[18], — сказал Робби. — Из Колумбии. У меня тоже такой был — только в кольце, но его украли. Но с тобой такого не случится. У тебя будет не такая жизнь, mi niña[19]. Он взял цепочку, и Диана торжественно наклонила голову, чтобы он ее надел. Потом зажала медальон пальцами и повертела, чтобы изумруд засверкал на свету. Следующей Робби позвал Ноэль, и она шагнула к нему, скрестив руки на груди. Робби стащил пакет с кожаной куртки. Широкие плечи, несколько черепаховых пуговиц, черная зернистая кожа. Он примерил ее к Ноэль, и она оказалась такой длинной, что доходила ей до колен. Ноэль покачала головой. Робби только улыбался. — Это для концертов, — сказал он. — Чтобы ты была похожа на рокеров, которых так любишь слушать. — Как ты мог нас обокрасть? Робби поднял руки извиняющимся жестом. Ноэль топнула ногой и повторила вопрос. — Это мой дом, mi hijita. Я за него заплатил. Вы все там жили, но платил я. — Это неправда. Мама находила жильцов. — Ты пока не знаешь, как все работает во взрослом мире, Ноэль. Поэтому ты так злишься, потому что не понимаешь. — Все я прекрасно понимаю. Я знаю, зачем тебе деньги. — Мы с вашей мамой обо всем договорились. Ноэль взяла куртку, уткнулась в нее лицом и закричала. Потом швырнула ее на пол и вылетела из комнаты. Хлопнула дверь подвала. Робби поднял куртку, аккуратно сложил ее и положил на диван. Осталась Маргарита; она чувствовала, как у нее гудит все тело. Она была так зла, только не понимала, на кого именно — на Ноэль за ее капризы, на мать, за то, что она оставила их наедине с Робби, или на себя — за то, что она последняя осталась без подарка. — А тебе, пепита, — сказал Робби. — Я купил полподарка. Маргарита вся опала. Конечно, ей только полподарка. Конечно, ее он и забыл. — Ну что ты, — начал Робби, — ты же знаешь, я люблю всех дочек. Я всех вас люблю одинаково. Но в тебе, Маргарита, в тебе одной я вижу себя, когда смотрю на тебя. Смотрю на тебя и говорю: она получилась совсем как я. Робби открыл коробочку, которую держал в руках, и достал из нее одно золотое колечко, а потом другое. Первое было маленькое, и он надел его Маргарите на безымянный палец, но оно прокрутилось, и он снял его и надел на средний. На нем была печатка с буквой Р. Другое кольцо он надел себе на мизинец; на его кольце было выгравировано курсивом М. Маргарита подняла руку с кольцом, и залюбовалась его сверканием. Откуда отец знал? Откуда он знал, как она видит их обоих? Как она видит себя? Ноэль и Диана так явно состояли из мамы — не только внешне, но и по темпераменту. Но каждый раз, когда уходил отец, она пыталась побороть ощущение, что должна идти с ним, что они должны быть вместе. В ее жилах его кровь, в его — ее. Никогда он ничего не говорил, но всегда знал. Она хотела поблагодарить его, но не могла произнести ни слова. Ей казалось, что она лопнет. — Это тебе, — сказал он, — а это мне. И так, где бы мы ни были, я буду с тобой. И мы всегда будем вместе. Когда Робби ушел, девочки вернулись к телевизору, а Лэйси-Мэй забралась под одеяло. Ей не хотелось говорить с Хэнком, и он сопел, расхаживал по комнате, долго возился с пижамой, наводил порядок, а потом не выдержал. — Знаешь, нам бы пригодились эти деньги. Твоим дочерям они бы не помешали. — Робби обещал мне дать сколько-то для девочек. — И ты ему поверила? — Не лезь в это, Хэнк. — Я твой муж. — Робби тоже был моим мужем. У меня с ним свои дела, а с тобой — свои. — Ты их потеряешь. — Неужели? А если я подам на Робби в суд и разрушу его жизнь, не потеряю? — Ты не туда смотришь. Кампания, Робби. А ты нужна дочерям. — Эта кампания и есть для моих дочерей! Однажды Маргарита и Диана тоже пойдут в эту школу. Я делаю это для них. Я их защищаю. — Может, им больше не нужна защита. Ты их вытащила. Может, теперь их будущее обеспечено. — Будущее женщины никогда не обеспечено, — сказала Лэйси-Мэй и вышла из комнаты. Маргарита и Диана сидели на диване, собака лежала у их ног, как будто Робби и вовсе не приходил и не было никаких волнений. Они надели новые украшения. Ноэль нигде не было, но в этот раз Лэйси-Мэй знала, что не нужно идти ее искать. Она подсела к дочерям и обняла их. К ее удивлению, они прижались к ней. На экране хрупкая блондинка швыряла мужчин с кровавыми клыками о кирпичные стены в переулке. Девочки с головой ушли в экран. Блондинка выхватила острый кол из рукава кожаной куртки, повернулась к нападающим и всех их испепелила, одного за другим. Девочки ахали, хлопали. Вот, разве не ясно: ее девочкам нужна героиня. Как Хэнк мог подумать, что она просто отступится и оставит всех в покое? Во время рекламы показали краткий выпуск вечерних новостей. На восточной стороне кого-то обстреляли из машины. На какой-то вечеринке девочку-подростка выпихнули из окна, насмерть, хотя она вообще не имела отношения к спору. Показали ее портрет: пышная фиолетовая резинка на волосах и лицо, слишком молодое. Лэйси-Мэй цыкнула и покачала головой, но не успела она сказать что-нибудь вслух про девочек и вечеринки, про преступность в их городе, ей пришла в голову другая идея. Яркая, горячая, ровно такая идея, какой она ждала. На следующей репетиции Ноэль не сидела рядом с Джи в зале. Она выходила во время перерывов и возвращалась, когда мистер Райли звал всех на сцену. Вид у нее был рассеянный, несколько раз она не смогла просуфлировать. Джи не мог понять, что с ней не так, но она отводила глаза, когда они встречались взглядами. Мистер Райли, похоже, тоже почувствовал, что она сама не своя, что это заражает весь зал, потому что он сократил время репетиции и предложил напоследок сыграть в зип-зап-зоп для подзарядки. Они без особого энтузиазма хлопали, а Адира встала рядом с Джи и зашептала ему на ухо.