— Если он умирает, зачем ему оставаться одному? Если он умирает, я хочу его обнять. — Она повернулась к Ноэль. — По-моему, он ушел искать тебя. Ноэль протянула руки к сестре, но Диана не шевельнулась. Она уронила голову на руки и заплакала. Бэйли снова позвал мать. На террасу поднялся Хэнк, руки в карманах. — Она такая с самого твоего отъезда, — сказал он. Диана побежала к Рут, как только та открыла дверь. Рут схватила ее на руки, успокоила и понесла внутрь. Не сказав ни слова, Хэнк пошел за ней. Ноэль почувствовала, что у нее внутри все дрожит. Она вспомнила, как отпихнула пса, как он заскулил и поплелся за ней. — Думаешь, Дженкинс правда умер? Маргарита теребила кольцо, которое ей подарил Робби. — Мы все знали, что это скоро произойдет. Просто я не думала, что он убежит. Думала, найдем его где-нибудь во дворе. — Диана наверняка считает, что это я виновата. Она даже не дала мне себя обнять. — Просто она скучает по тебе. Поэтому мы и приехали на самом деле. — А ты? Маргарита пожала плечами. — Мама работает в магазине, а мне не разрешают оставаться дома одной. — Ага-а, — протянула Ноэль и вдруг почувствовала такую близость с сестрой, как никогда раньше. Вот в чем они похожи: они обе не показывали, как сильно им кто-то нужен. Ноэль пожалела о своих словах про лицо сестры. — С собаками ведь как, к ним привязываешься, — сказала Маргарита. — Когда они просто рядом. — Понимаю, о чем ты. Ноэль села обратно на качели, похлопала по свободному месту между ней и Бэйли. Бэйли вспыхнул и молча ушел, только передняя дверь чуть хлопнула. Маргарита помедлила, смерила сестру взглядом. Наконец забралась на качели рядом с ней. — Можешь представить, мы раньше тут жили? — Ноэль показала на пустой голубой дом по соседству со знаком «ПРОДАЕТСЯ», вбитым в мерзлую землю. — Нет, — сказала Маргарита. — Не могу. Они закачались, в ритм двигая ногами, и стали есть сладкие твердые бобы. Дома Линетт развела вокруг Джи слишком много возни. Она кормила его чили, утопленным в плавленом сыре, бесконечно поила горячим молоком. У него болел копчик, и он не мог сидеть за столом, не мог играть в компьютер. Он ел на кухне стоя, а потом шел к себе наверх, ложился на кровать под голой лампочкой и слушал музыку на CD-плеере. Он часто спал, а когда не мог уснуть, помогал себе. Это не всегда приносило удовольствие, но всегда — облегчение. Вибрирующие пальцы. Пустота в мыслях. Разжатая челюсть. Джейд разрешила ему остаться дома и не ходить в школу: у него была записка от врача; дни проходили скучно, спокойно, если не считать кошмаров. Он бежит по переулкам, по полям, темно, он один, он не видит, кто его преследует. Но в каждом сне Джи знал, что не сможет убежать. И если не проснуться, ему конец. Однажды он проснулся в слезах, и ему стало стыдно. Обычно он вскакивал с таким чувством, как будто наглотался холодной воды; зубы у него ныли и гудели. Он спускался в кухню выпить кружку кипятка. Как-то ночью он вскипятил воду, выпил, а потом открыл заднюю дверь и сел на ступеньках. Таунхаусы в комплексе были из узкого кирпича. Они стояли близко друг к другу и разделялись только маленькими озерцами травы, которые служили соседям дворами. Под большими навесами там держали грили, велосипеды, инструменты. От дороги, за которой виднелись приземистые дома, комплекс отделял деревянный забор. Земля была усыпана сосновыми иглами, колючими шишками. Ночь была темная, безлунная. Воздух приятно холодил кожу. Отек еще не спал с лица — интересно, как он будет выглядеть, когда придется возвращаться в школу. Наверняка все будут его обсуждать. Все уже знают, что случилось, знают о Рэе. Но хуже всего, Джи был уверен, что большинство одноклассников даже не представляют, кто он. Они, наверное, спрашивают: «Кто из них Джи? Где он?» Несколько раз ему звонила Адира, звонил и мистер Райли. Он ни разу не подошел, хотя Линетт пыталась его уговорить. От Ноэль не было ни слова, и он все думал — наверное, если и что-то между ними и намечалось, ее отпугнули матери. Он так и не успел проверить, видит ли она его иначе после того, что узнала о Рэе, не успел узнать, что она имела в виду, когда сказала, что он ей нравится. Возможно, он для нее очередной проект, как и для собственной матери, и для мистера Райли. Может, ей просто хотелось быть такой девочкой, которая дружит с таким мальчиком. Или она просто пыталась показать, что знает, где хорошо, а где плохо. Какова бы ни была причина, он не собирался передумывать из-за Ноэль. — Что ты тут делаешь? В дверях стояла Джейд, серьезная, без макияжа, без сережек. На ней была большая футболка какой-то группы, о которой он никогда не слышал, мужские трусы и высокие носки. — Тебе надо отдыхать, — сказала она. — Пошли, холодно. — Посиди со мной, — сказал Джи, и, к его удивлению, она села. — Что случилось? — Ничего. Можно мы просто поговорим? — Ладно. Между ними просочилась тишина. — Ты когда-нибудь играла в театре? — Я раньше мечтала играть в группе, — сказала Джейд. — На барабанах. — А я думал, ты мечтала стать ученым. — Я много о чем мечтала. — Но не о папе. Его ты просто нашла. — Мы его нашли. Ты там тоже был. Джейд рассказывала про тот день в очереди на учет, как некоторые мамы рассказывают про роды: там начинался Джи. Он ничего не знал про день, в который родился; наверное, думал он, этот день она не хочет помнить. Он не расспрашивал про обстоятельства, про ее возраст. Не спрашивал про биологического отца. Он знал его имя, знал, что отец ушел. Этого было достаточно. — Так что случилось? — просила Джейд. — Ты влюбился, что ли? Джи пожал плечами. — Мы друзья. — Эта девочка тебе не подходит. У нее слишком много проблем. — Ты ее даже не знаешь. — Мне хватило одного взгляда на ее семейку. От крови не убежишь, уж точно не в таком возрасте. Такие девочки приносят хорошим мужчинам несчастья. Джейд потерла бедра от холода. Взглянула на темные пятна сосен на фоне неба. — Что случилось с Кармелой? И с Уилсоном? — Меня это больше не касается, — сказала Джейд. — И тебя не должно. Я говорю тебе про эту девчонку… — Ноэль. — Из-за нее ты играешь в этом спектакле? — Мистер Райли дал мне важную роль. — Я читала про эту пьесу. Он дал тебе роль человека за решеткой. Мистер Райли тебе не друг. — Мне нравится быть Клавдио. — Да ладно, мы оба знаем, какой из тебя актер. Все дело в ней. Джи почувствовал, что повышает голос. Ему надоело, что мать вечно лучше него знает, кто он на самом деле. — Вообще-то это ты хотела, чтобы я пошел в эту школу. — И по-прежнему хочу. У тебя больше не будет проблем с этими парнями. Они просто шпана, думали, что им это сойдет с рук. Потому что их было трое. Джи весь сжался при мысли, что он — легкая добыча. — Но больше это не повторится. Я уже позвонила их родителям и сказала, что, если эти мальчишки еще хоть раз посмотрят на тебя, я жизнь положу на то, чтобы отправить их за решетку. — Ма, я тебе говорил, что не хочу с ними связываться. Я хочу просто все это забыть. — И что, они тебя избили, и теперь это сойдет им с рук? Джи, честное слово, я тебя никогда не пойму. Как будто у тебя вообще нет чувства собственного достоинства. — Какого достоинства? Ты просто хочешь исправить мою жизнь, потому что свою не смогла. — Я совершенно не так тебя вижу. — А как тогда? Джи услышал в своих словах мольбу. Что она скажет? Он хотел слышать. — Неважно, как я тебя вижу. Важно, как ты себя видишь. Когда ты это поймешь, Джи? Я не знаю, как еще тебе это объяснить. — Джейд встала и вздохнула. — Ты не будешь играть в спектакле. Хватит драм. — Я не брошу спектакль, — сказал Джи тихо. В ее голосе не было и следа гнева, когда она ответила: