Жена. Привет. Я тебя просила завезти ковер в химчистку? Я. Да. Просила. ЖЕНА. А насчет капель говорила? Я. М-м-м… ЖЕНА. А насчет… Я. Да ГОВОРИЛА! Я что, по-твоему, глухой?! ЖЕНА. Нет, что ты! Ну извини. Я только хотела тебе напомнить. Ты иногда бываешь немножко рассеянный, и я просто… Я. Я пока еще НЕ В МАРАЗМЕ! ЖЕНА. Конечно нет. Прости. До вечера. (Спустя еще 15 минут) ЖЕНА. Привет, это опять я. Ты уже в офисе? Я. Нет, пока в машине, еду. ЖЕНА. Да? Как в саду? Все прошло нормально? (ПРОДОЛЖИТЕЛЬНАЯ ПАУЗА.) Алло? (Я оглядываюсь на заднее сиденье, где спит в детском кресле наш сын.) ЖЕНА. Алло? Я (прокашливаясь). В общем, так. Я хотел бы, чтобы ты, ПРЕЖДЕ ЧЕМ что-то говорить, осознала: я все же не такой отец, который способен ЗАБЫТЬ ОТВЕЗТИ В САД СОБСТВЕННОГО РЕБЕНКА! В ходе реализации идея показала себя чуть менее идиотской и безответственной Но тем не менее стоит взять ее на заметку. Отделить корректирующую жидкость от двухлетнего ребенка очень и очень трудно. Что тебе нужно знать о том, почему я держу тебя за руку крепче, чем другие Тебе встретится немало людей, которые захотят потолковать с тобой о смысле жизни. Для чего мы живем. Некоторые наиболее умные представители человечества даже пытались это сформулировать. Музыканты, писатели, политики, правозащитники, художники, поэты. Они говорили о бренности жизни, о ее иронии, страстях, радостях и магии. Они говорили и писали фундаментальные вещи. Надеюсь, ты всех их услышишь и прочитаешь. Надеюсь, ты влюбишься в слова, – а это состояние, не похожее ни на одно другое. У тебя возникает ощущение, будто под кожей порхают бабочки. В голове кружатся вихри. Под ложечкой – точно стиснутый кулак. Я читал и философов, и мыслителей, и пророков. И священные книги, и нечестивые. Я увлеченно следил за тем, как самые блестящие умы человечества кладут свою жизнь на то, чтобы объяснить нам, кто мы есть. И что мы тут делаем. О чем наша жизнь. Но ничто не поразило меня больше, чем одна-единственная фраза: «Жизнь – такая игра, в которой важен каждый дюйм». Это сказал Аль Пачино. В раздевалке перед последним матчем в «Каждом воскресенье». Классный был фильм, скажу я тебе. Есть люди, которые попытаются убедить тебя, что ты его не поймешь, если не любишь фильмы про спорт или не увлекаешься американским футболом. Но это не так. «Жизнь – такая игра, в которой важен каждый дюйм. Как в футболе. И тут и там слишком велика цена ошибки. Опоздал, поторопился, не сделал полушага, сделал лишний шаг – и отдал этот дюйм. На секунду зазевался или поспешил – и упустил его. Эти спасительные дюймы повсюду, они вокруг нас. В начале каждой игры, в каждой минуте, в каждой секунде. И мы, команда, будем драться за каждый дюйм!» Есть люди (чисто условно обозначим их «твоя мама»), которые всякий раз, как я буду показывать тебе этот фильм, станут качать головой и так глубоко вздыхать, словно вот-вот задохнутся. Но нам с тобой виднее. Потому что жизнь оперирует короткими промежутками. Несколько сантиметров туда или сюда. В объявлении о работе, которое привело меня в Стокгольм, их было, скажем, 12. В штампе на билете в метро, – допустим, 2. В пороге, переступив который я впервые увидел твою маму, – 8. В первой нашей общей постели – 90. Бывает, что места рождений разделяет 3500 километров. Площадь первой квартиры составляет 59 квадратных метров. Рост новорожденного – 48 сантиметров. А длина пистолетной пули – 22 миллиметра. Ни в чем я так не провинился перед тобой, как в бесконечных попытках произвести на тебя впечатление. Так что, думаю, эту тему я приберегу на потом, когда ты достаточно подрастешь, чтобы всерьез поверить, будто со мной никогда ничего особенного не случалось. Вот тут-то я и покажу тебе шрам и расскажу о том дне, за несколько лет до твоего рождения. Конечно, я вряд ли после этого стану в твоих газах круче. Но тем не менее. Чем богаты, тем и рады. Полицейский сказал, это было обычное ограбление. Такие происходят чуть ли не каждый день – в банках, на почте, в магазинах. «Главное, постарайтесь не принимать это близко к сердцу – тут не было ничего личного», – повторяли мне раз за разом. Что именно произошло, никто в точности не знает. Несколько вооруженных грабителей. Несколько обычных людей, оказавшихся не в том месте не в то время. Как при любом ограблении. Возможно, грабители нервничали, возможно, то, что случилось в следующий миг, вышло нечаянно. Трудно сказать. Но когда они убегали, один из них выстрелил. Я не собираюсь учить тебя спорить с полицейскими. Но когда в тебя стреляют, не принимать это близко к сердцу не так-то просто. Пуля попала мне в бедро на дециметр выше колена и прошла до кости. Тогда я этого, конечно, не знал. Забавная штука: тебя уже подстрелили, а ты этого еще не понял. Так что несколько секунд у меня ушло на то, чтобы осознать, что, собственно, произошло, а потом еще несколько – на то, чтобы сообразить, что попали мне не в голову. Меня спрашивают, боялся ли я умереть. Говорят, в этот миг перед глазами проносится вся жизнь. Очень может быть, но я этого не помню. Единственное, что я запомнил, – это что грабители приказали всем лечь на пол, а потом забрали у нас мобильники и часы. А часы подарила мне на Рождество твоя мама всего несколько недель тому назад. К тому времени мы с ней встречались всего пару месяцев. Когда раздался тот выстрел, я подумал, что, наверное, больше никогда ее не увижу. А следом вспомнил, что говорил мне в детстве папа, когда я попадал в очередную переделку: «Какого черта, Фредрик, ПОЧЕМУ С ТОБОЙ ВЕЧНО ЧТО-ТО СЛУЧАЕТСЯ?» Потом, видимо, спустя еще несколько секунд, я подумал, что если все-таки еще увижу твою маму, то она страшно обидится: я не только не сберег подаренные часы, но еще и схлопотал пулю. Жить со мной вообще непросто. Меня спрашивают, боялся ли я, что умру. Нет. Не то чтобы я был крутым мачо, или обладал необычайным мужеством, или имел невероятно высокий болевой порог, нет. Я чисто инстинктивно понял, что в такой ситуации следует вести себя рационально и по-взрослому. Хоть раз в жизни. «Инстинкт выживания» – так это, кажется, называют биологи. «Хорошее воспитание», как выразилась бы твоя бабушка. Я подумал, что если не буду лежать и помалкивать, то следующую пулю получу в затылок. Поэтому я лежал и помалкивал. Раздался еще один выстрел, в пол, но мне показалось, что и эта пуля попала в меня. Вот тут я и подумал, что умру. Что было после, в памяти как-то смазалось. Я слышал, как прочавкали по полу кроссовки. Как грохнула дверь. Как рванула с места машина. Слышал взволнованные голоса, кричавшие мне, чтобы я не шевелился. Но я, разумеется, попытался встать, потому что я, знаешь ли, упертый. Я помню, как шевельнул ступней и ощутил то, что, наверное, ощущают мультипликационные персонажи, поняв, что падают со скалы. А следом – боль. Пульсирующую немилосердную окаянную боль в бедре – боль такой силы, что она поглотила мой рассудок на всю, казалось мне, жизнь. Словно кто-то все стрелял и стрелял в меня, снова и снова, только пули, наоборот, вылетали из кости и вонзались в мясо. Сколько я так пролежал, не помню. Помню только эту боль. Дальше помню полицейских. Потом врачей скорой. Помню, что наорал на одного из них, когда он сказал, что «вертолет уже сел». Я ведь не фанат авиации. И я крикнул, что хрен им, а не вертолет. Правда, потом выяснилось, что ни про какой вертолет никто не говорил. Так что непонятно, откуда я это взял. Ну и бог с ним. Потом они обкололи меня наркотиками до такой степени, что я мог бы оседлать лошадь на скаку, выпить «Доктор Пеппер» и скачать на мобильник «Эрудит».