Часть 17 из 95 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Для альцгеймеров.
– Да, для альцгеймеров.
– Врач говорит, что стадия ранняя. Ему прописали препараты…
– Знаю, и мы заботимся о том, чтобы он их принимал. Но это все, что в наших силах. – Последнюю фразу менеджер произносит с нажимом. – У нас нет персонала для круглосуточного ухода. Мы не смогли бы справиться…
– Если бы наступило ухудшение… да, знаю. Вы говорили мне.
Бейлис долго и внимательно смотрит на нее.
– Это не вопрос «если», мисс Эверетт. В конечном итоге всегда выигрывает болезнь.
У Эв неожиданно к горлу подступает комок.
– Знаю, – говорит она после секундной паузы, голос выдает ее. – Я это знаю, просто хочу… я хочу, чтобы он как можно дольше жил в нормальном месте. Там, где он чувствует себя максимально как дома.
Бейлис кивает:
– И именно это мы и обеспечим. Но лишь на тот период, пока такое возможно. Я просто хотела прояснить этот момент.
Эверетт встает – если бы Бейлис на самом деле была подозреваемой, Эв нашла бы точный и хлесткий ответ, идеальный набор слов, чтобы восстановить баланс сил между ними, однако что-то в этом кабинете «глушит» ее мозги.
– Извините, – бормочет она, – мне надо идти.
* * *
Найти главу университетского отделения информатики было легко, а вот убедить его встретиться с ними в выходные оказалось довольно сложно. Но вот он открывает дверь своего дома на Эбингдон-роуд; мужчина демонстративно одет в шлепанцы и в алый с бирюзовым халат.
– Вы же не мунисты[30], так? – весело спрашивает он. – Однажды ко мне постучался человек в таком же наряде; он был именно от них. Спрашивал, хочу ли я спастись.
Куинн делает шаг вперед, показывает свое удостоверение:
– Исполняющий обязанности детектива-сержанта Гарет Куинн. Это детектив-констебль Асанти. Спасибо, профессор Сэндфорд, что выделили время, чтобы увидеться с нами.
Сэндфорд отступает назад и жестом приглашает их войти.
– Я на кухне. В задней части.
Это викторианский двухквартирный особняк, но, в отличие от многих людей, живущих в таких домах, Сэндфорд не сносил стены в комнатах первого этажа, поэтому здесь складывается ощущение, будто находишься в железнодорожном вагоне, где двери открываются в коридор, в который почти не поступает свет. Из-за этого, а также из-за обоев с плотным рисунком и стопок газет и журналов помещение кажется более тесным, чем есть на самом деле. Кухня находится в современной пристройке; правда, понятие «современная» относительно. Восьмидесятых годов, скорее всего. Оставшаяся часть сада вымощена плиткой, на ней стоит пластиковый стол со стульями. Неухоженные кусты помидоров чахнут у забора в текстильном мешке с субстратом. Не заглядывает богиня чистоты и уюта и на кухню, там грязь и беспорядок; единственный предмет, которому меньше тридцати лет, – кофемашина «Неспрессо». Все остальное – антиквариат восемьдесят пятого года: подставка для кружек, одинаковые банки для кофе и чая, эмалированный тостер в углу – наверняка из той эпохи, а не стильная репродукция. На барной стойке дымится кружка с кофе и стоит тарелка с только что намазанным маслом тостом. Сэндфорд не предлагает им ни кофе, ни тосты. Он просто вытаскивает табурет из-под стойки и жестом велит сделать то же самое.
– Наверное, дело серьезное, ребята, если вы в воскресенье, в такую рань разоделись в пух и прах.
Куинн достает свой планшет:
– Мы наводим справки в отношении профессора Фишер.
Сэндфорд изгибает бровь. Его губы силятся сложиться в полуулыбку.
– Марины? Ну-ну… Кто бы мог подумать, а?
– В настоящее время, сэр, дело является конфиденциальным. И очень важно, чтобы оно оставалось таковым в дальнейшем. Уверен, вы понимаете.
Сэндфорд делает вид, будто застегивает «молнию» на губах.
– Будьте уверены, мой рот на замке. – Он тянется за своим тостом и щедро накладывает на него черничный джем. У Асанти урчит в желудке. – Тогда приступайте, – говорит Сэндфорд с полным ртом. – Что вы хотите знать?
– Какие отношения у профессора Фишер с ее студентами? – спрашивает Куинн.
Сэндфорд медленно кивает, жуя.
– Она очень популярна. И этому способствует то, что она медиазвезда – рассыпает вокруг себя звездную пыль… О да, у нее даже есть свита.
– Что насчет коллег? – спрашивает Асанти. – У них она вызывает такое же восхищение?
Сэндфорд размышляет:
– Скажем так, здесь больше нюансов. Никто не оспаривает ее техническую компетентность, но это же Оксфорд. Совершенство просто приводит вас на первую базу[31].
– Что они думают о ее общественном статусе? – продолжает Асанти. – Он воспринимается как положительное качество?
Сэндфорд прищуривается:
– Ну, «официальная» линия состоит в том, что иметь в штате такую женщину, как Марина, – сплошной плюс. И если это помогает привлекать к предмету девушек, еще лучше. Рост показателей приема женщин до сих пор остается Священным Граалем на всех ЕНТММ-факультетах[32].
Куинн изгибает бровь:
– А «неофициальная» линия?
Сэндфорд откладывает тост и вытирает руки бумажным полотенцем.
– Есть такие, кто считает ее слишком яркой, а ее довольно… скажем так… идиосинкразический[33] стиль одежды лишь добавляет масла в огонь. Ей, по всей видимости, на это плевать, но в этом вся Марина.
– По моему опыту, – осторожно говорит Асанти, – в академической жизни много соперничества…
Сэндфорд уже смеется:
– Господи, устами младенца… Самый обычный оксфордский факультет, детектив-констебль, это очень маленький пруд, переполненный пираньями размером с лося. И тот факт, что эти пираньи редки, делает их самку еще более смертоносной.
Асанти и Куинн переглядываются.
Сэндфорд встает и идет к кофемашине.
– Можно сказать, что самыми ярыми недоброжелателями Марины почти наверняка движет зависть и почти всегда ими являются другие женщины. Известно, что одна из них назвала ее «тем видом марин, где лучший вариант – широкий причал».
Он устремляет на них тяжелый взгляд, поворачивается к панели управления и включает машину. Кухня наполняется глухим бульканьем. Куинн многозначительно таращится на пустые кружки, но на Сэндфорда это не действует. Он забирает свой кофе и снова садится за стойку.
Асанти глубоко вздыхает: наступает точка невозврата. Впредь им придется рассчитывать только на то, что Сэндфорд будет держать рот на замке, однако его манеры едва ли внушают уверенность в этом.
– Известно ли вам о каких-либо заявлениях на профессора Фишер? В связи с ее преподавательской деятельностью?
Сэндфорд явно заинтригован.
– Какого рода «заявления»? – Он смотрит на них, и по мере того как длится молчание, к его удивленному взгляду добавляется отвисшая челюсть. Наконец до него доходит. – Чтоб мне провалиться… Вы наверняка шутите, да?
– Пожалуйста, просто ответьте на вопрос.
Сэндфорд слегка откидывается:
– Ну, если вы имеете в виду то, что я думаю, то вся эта идея абсурдна. Насколько я знаю, у Марины нет недостатка в мужском обществе, а если и есть, то не настолько же она глупа.
Асанти спокойно делает записи, стараясь представить, что это самое обычное дело, однако у него нет уверенности в том, что получилось создать видимость этого.
– Мне известно, что в пятницу вечером состоялся ужин для сбора средств, – говорит Куинн. – В Байллиоле. Вы там были?
Сэндфорд кивает:
– Естественно. И если вы собираетесь спрашивать меня о Марине, то она великолепно справилась со своей задачей. Важные шишки буквально ели у нее с руки, особенно наши китайские друзья. Они не могли наглядеться на нее. А то платье – как в тот раз сказали про Николь Кидман? – «самая настоящая театральная «Виагра». Кто-то слышал, как во время десерта вице-канцлер пробормотал, что следовало бы попросить двойную порцию.
– Полагаю, такого рода успех не сильно способствовал любви со стороны ее женщин-коллег.
Сэндфорд сухо улыбается:
– Несомненно. Но так уж получилось, что она там была единственной женщиной.
Асанти медленно кивает. Легко представить, какой это был выброс адреналина. Вероятно, Фишер чувствовала себя непобедимой. Достаточно ли непобедимой – и достаточно ли подстегнутой алкоголем, – чтобы решить, что она может просить о чем угодно и рассчитывать это получить?
Он откашливается:
– Профессор Фишер призналась нам, что пила алкоголь за ужином.
– Мы все пили.