Тобин продолжает рисовать, тщательно и сосредоточенно, с головой погрузившись в свое занятие. Он последовательно закрашивает зоны одного цвета; рядом с ним на стуле в порядке радуги лежат карандаши, кончики остро заточены и выровнены по одной линии. – Можно посмотреть? Шуршание карандаша по бумаге прекращается. Мальчик не поднимает головы, но через секунду кладет карандаш на правильное место в ряду и передает ей раскраску. Сомер смотрит на рисунок, затем резко выдыхает, неожиданно сообразив, что это такое. * * * – Что случилось? – спрашивает Эв. Сомер стоит у доски и смотрит на фотографии по делу Моргана. Кухня Марины Фишер, порванное вечернее платье, пустая бутылка из-под шампанского, снимки Калеба, сделанные в Центре консультативной помощи изнасилованным. Эв встает и подходит к ней, и Сомер наконец замечает ее присутствие. – Прости, – говорит она, – я тебя не заметила. – Что у тебя там? Сомер опять поворачивается к доске: – Я только что видела Тобина Фишера. Он сидел внизу и ждал, пока допросят его мать. У него с собой была раскраска – одно из тех «образовательных» пособий, которые покупают для своих детей мамаши вроде Фишер. Иллюстрации из Шекспира, из греческих мифов – все в таком роде. – Ну, ясно, – медленно говорит Эв, не понимая, к чему та ведет. – А суть-то в чем? – Суть в том, что до этого Тобин последовательно раскрашивал рисунки от начала. Однако тот, которым он сейчас занимался, почти в конце. А до него – пустые рисунки. Наверняка он намеренно выбрал этот. – И что? – А вот что. На рисунке, которым он сейчас занимается, Георгий и дракон. В руководстве к раскраске говорится, что дракона нужно раскрашивать в различные оттенки зеленого, но Тобин полностью это игнорирует. С другими картинками он ничего не игнорировал. Я проверяла. Эв хмурится: – Так каким цветом он раскрашивал дракона? – Красным, – отвечает Сомер. – Одним оттенком красного. – Она морщится. – И это кое-что мне напомнило. Она указывает на одну из фотографий на доске. На ней Морган снят сзади. Видна его голова, спина, шея и татуировка на левом плече. Красный дракон. * * * Дежурный надзиратель со щелчком распахивает дверь и отходит в сторонку, чтобы пропустить адвоката. – Дайте мне знать, когда закончите. Пенелопа Макхью кивает: – Спасибо. Она ждет, когда сержант выйдет в коридор, и только после этого проходит в камеру. Ее клиент сидит на узкой койке, подперев голову руками. Тост и каша на подносе стоят нетронутыми. У клиента под мышками огромные влажные пятна. Это не должно бы удивлять ее; она уже давно делает свою работу, у нее в клиентах бывали подозреваемые в убийствах. Однако ей никогда не доводилось иметь дело с действующим детективом-инспектором. Она старается пореже вдыхать горячий воздух, пропитанный запахами пота, мочи и отчаяния. – Между прочим, мы могли бы встретиться в комнате для консультаций. Он поднимает голову: – Я обойдусь без того, чтобы еще раз пройти наверх дорогой стыда. Это ужасно – то, как быстро человеческое существо разваливается на куски. Она знает этого мужчину – знает много лет, – но сейчас видит перед собой призрак его прежнего. Не осталось ничего: ни спокойной властности, ни ощущения скрытой силы, которую жестко держат под контролем. Он выглядит опустошенным, измученным, в морщинки вокруг его глаз въелась паранойя… – Мне нужно поговорить с тобой. Даже его голос стал слабее. Макхью делает шаг вперед: – Ладно. Давай. – Я много думал… вся эта история… ДНК, машина, сперма… в этом нет никакого смысла. Она язвительно усмехается: – Сколько раз я это слышала. – У меня этому есть только одно объяснение. Есть только один вариант, при котором все складывается в четкую картину. Она хмурится. Он говорит слишком быстро, его глаза слишком широко раскрыты. Если б она не знала его, то подумала бы, что он не в себе. Или под кайфом. – Улики… все было спланировано. Меня подставили. Слова падают, как капли свинца. Виновные – все они так говорят. А ей очень не хочется, чтобы этот человек оказался среди них. Вероятно, он что-то увидел в ее лице, потому что встает и подходит к ней. Она вынуждена прилагать все силы, чтобы не попятиться. – Послушай, я понимаю, как все это звучит, – за двадцать лет я сам наслушался всего такого от зэков. Ведь ты думаешь, что я либо виновен, либо не в себе, верно? А вероятнее, что и то и другое. И несу полную чушь, как какой-то маньяк… Она что-то бормочет, но он останавливает ее: – Просто выслушай меня, пожалуйста. Я думал и думал над этим, уж больно все связно… уж больно, не знаю, гладко… – Он смотрит на нее, и у него взгляд напуганного маленького ребенка. – Ты понимаешь, к чему я веду? Она хмурится: – Наверное. Ты говоришь, что все слишком логично, чтобы это было простым совпадением? В его глазах загорается огонек. – Именно. Потому что все идеально складывается в четкую картину. Улики так здорово подкрепляют друг друга, что их стоило бы завернуть в подарочную бумагу. Но реальное, непреднамеренное преступление – оно не такое. В нем все сумбурно и случайно, и преступник всегда в чем-то прокалывается. А в моей ситуации все слишком идеально. – Он замолкает, переводит дух. – Все это спланировано. Это единственная версия, в которой есть смысл. Пенелопа Макхью не так в этом уверена. Есть как минимум еще одно объяснение. Он сам об этом сказал. У этого человека двадцатилетний опыт, он отлично разбирается в способах убийства и местах преступления. Если кто и смог бы устроить так, чтобы убийство сошло ему с рук, так только он. – И человек, который все это устроил, – говорит он так, будто торопится, будто у него не хватает времени, – он умен. Очень умен. Он знает все о полицейских процедурах, и у него огромнейший зуб на меня, настолько большой, что он был готов убить, лишь бы отомстить. Он смотрит на нее так, будто все настолько очевидно, что она давно уже должна была бы понять. – Я знаю, кто это сделал. И ты знаешь. * * * В десяти милях от ИВС, в Эбингдоне, Алекс Фаули сидит, откинувшись на подушки, в гостевой спальне в доме сестры. Трудно быть невидимой на восьмом месяце беременности, но она старается изо всех сил. Не занимает слишком много места в переполненной гостиной. За столом пресекает все разговоры о себе самой и о том, как она переживает за Адама. Не торчит подолгу в ванной, когда Джерри собирается на работу. Вот и сейчас, когда Нелл в саду с детьми – они не в школе в связи с очередным академическим днем[54], – она сидит в своей комнате, так как сказала, что устала и хочет поспать. Наверху, с задернутыми шторами, прохладнее, но все равно слишком жарко для нее. Алекс слышит голоса, доносящиеся снизу. Они стараются говорить потише, так как думают, что она спит. Обычные мелкие мальчишеские перепалки, лай собаки. Вот Нелл пытается помирить их. Обычный шум счастливой семьи. Сейчас, когда она знает, где Адам и почему он там, этого шума достаточно, чтобы разбить ей сердце. Алекс смотрит на часы – наконец-то время пришло. Ее пульс учащается, когда она берет свой планшет и надевает наушники. * * *