Бакстер откашливается: – Может, мы все надумываем – чем плохо самое очевидное? У Фишер и Моргана была связь – в ту ночь они занимались этим делом на кухне, и ребенок застукал их. Гис смотрит на него: – Если так, почему Фишер с самого начала не рассказала нам об этом? Почему допустила, чтобы все зашло так далеко? – Возможно, она боялась потерять работу, – говорит Эв. – Если б она призналась, что у нее связь со студентом, ее, вероятно, уволили бы. – Ее уволят гораздо быстрее, если признают виновной в нападении, – мрачно говорит Куинн. – Пнут под зад, и полетит она кувырком. – Ага, – говорит Эв, – в том-то и дело. Если ее признают виновной – но не если ее просто обвинят. Возможно, Фишер решила, что будет лучше сказать, что она ничего не помнит, и ставить на то, что у прокурорской службы недостаточно улик для возбуждения дела. – Ладно, – говорит Гис, – раз уж ты у нас адвокат дьявола: зачем вообще Морган выдвинул обвинения, если они все это время трахались втихаря? Эв пожимает плечами: – Кто знает, зачем люди что-то делают? Тут может быть и борьба за власть, и месть… – Или попытка слезть с крючка с Фрейей, – говорит Асанти. – Мы знаем, какая она ревнивая, – могу представить, как она взбесилась бы, если б узнала, что у Моргана действительно связь на стороне. – Тогда как? – говорит Сомер. – Фрейя узнает, что в тот вечер между Морганом и Фишер что-то было, и Морган пытается выйти из-под удара, утверждая, что она сама напала на него? – Помада на воротничке, – говорит Бакстер, – выдала его с потрохами?[57] – Это были царапины, – тихо говорит Эв. – Она сама мне рассказала. Куинн бросает на нее сдержанный взгляд: – Ага, ну да, ведь эта парочка не в чертов «Скрэббл»[58] там играла! Бакстер кивает: – И Морган не первый, кто заявляет о сексуальном нападении, чтобы отделаться от своего партнера. Намек повисает в воздухе: пусть это одна из старейших уловок в мире, но почти всегда ею пользуются женщины. А не крутые, атлетического сложения мужчины. – Есть одна вещь, – медленно говорит Асанти. – В конце допроса адвокат Фишер сказала, что у ребенка кошмары. Может, дракон с этим как-то связан? Констебль оглядывает всех, но у них еще не выстраивается полная картина. – Вот что я имею в виду, – продолжает он. – Если в тот вечер у Фишер действительно был секс с Морганом и ребенок увидел их, может, этим и объясняется, почему он такой нервный? Наверное, секс выглядит страшновато, если тебе только восемь и ты не понимаешь, что происходит. Эв снова кивает: – Соглашусь. Особенно с таким ребенком, как он. Судя по тому, что я слышала, у него очень хрупкая психика. Гис глубоко вздыхает. – Ладно, – говорит он. – Похоже, у нас выбор небольшой. Надо узнать у Марины Фишер, позволит ли она нам задать вопросы своему сыну. * * * Адам Фаули 12 июля 2018 года 15:55 Принесенный обед стынет на пластиковом подносе. Едва ли это удивительно, если прошло больше часа. У парня, что принес его, не хватило смелости посмотреть мне в глаза, он просто поставил его и ушел. С таким же успехом на двери моей камеры можно было бы написать «пария»[59]. Так что, когда в двери снова клацает ключ, я не жду дружеского визита. Я даже не вспомнил о том, что Гис вернулся в отдел. То, что я не испытываю самоуничижения при виде контраста между собой и им, таким свежим после отпуска, показывает, как быстро я пал. А вот он испытывает. Он топчется у двери, затем входит, и дверь за ним закрывается. – Все в порядке? Трудно не увидеть, что я совсем не в порядке, но что еще может сказать бедняга? Он пожимает плечами и оглядывается. – Я просто хотел посмотреть, как у вас тут дела. Кажется, раньше в этой части я не бывал. – Удивительно, что тебя впустили. Он скупо улыбается: – Так уж вышло, что надзиратель – мой давний приятель по колледжу. Я качаю головой: – И все же. Зря ты пришел. Это плохая идея. Он смотрит на меня, потом отводит взгляд, вздыхает: – На тот случай, если вам интересно… я и команда… никто из нас не думает… в общем, вы понимаете… Они не думают, что я изнасиловал и убил невинную женщину и сбросил ее на пути перед поездом. Ну, это уже кое-что… Я откидываюсь на липкую стену: – Спасибо, Гис. – Так что у них есть? Я качаю головой: – Поверь мне, вряд ли тебе хочется это знать. – Если б я не хотел, то не спрашивал бы. Я смотрю на него. Честно ли будет взваливать все это на него? У него семья, карьера. Могу ли я просить его пойти на риск только потому, что с моей, кажется, покончено? Но у меня в голове звучит другой голос, более громкий, который говорит, что Гис – мой единственный шанс выбраться отсюда. Мне нужна помощь. И не от Пенни Макхью, как бы умна и хитра она ни была, а от человека, который знает, как полиция ведет расследования. От кого-то изнутри. – Послушайте, – говорит он, чувствуя, что меня мучают опасения, – я не стал бы детективом-сержантом, если б не вы. Я в долгу перед вами. Так что, если я могу помочь, позвольте мне это сделать. Ладно? – Я не хочу, чтобы ты вывалялся в дерьме. – Это зависит от меня. Если будет только дерьмо, я как-нибудь справлюсь. А если я найду что-то, ну… Я говорил это раньше и повторяю сейчас: если б кто-то тонул, ему оставалось бы только молиться о том, чтобы на том конце веревки был Гис. А я сейчас уже ушел под воду. Набираю в грудь побольше воздуха: – Я думаю, меня подставили. Нет, я знаю, что меня подставили. Он хмурится. Ему не хочется это слышать, так же как и Пенни. – Но как? – Анализ ДНК – его наверняка подделали. Да, я был в квартире – я говорил об этом с самого начала, – но у меня не было с ней секса. Я даже не прикасался к ней. Гис хмурится еще сильнее. Дело не в том, что судмедэкспертиза может лгать; он считает, что я прошу его поверить в то, что лжет и вся команда криминалистов. – Но ведь вы с Чэллоу давние приятели, да? Зачем, ради всего святого… – Нет, – поспешно говорю я, – я думаю, он не имеет к этому никакого отношения… думаю, что никто из них не имеет. Они просто исследовали улики, которые им предоставили. Но в том-то и суть – эти улики им предоставили. Кто-то, кто срежиссировал весь спектакль. Кто подбросил туда мой волосок. Не знаю как, но знаю зачем. Волосок – это послание. Потому что, когда Алекс заявляла в суде о том, что никогда не подбрасывала свои волоски в гараж Гэвина Пэрри, я знал, что это ложь. Узнал об этом за много месяцев до суда. Не с самого начала – но уже тогда, когда стало слишком поздно. Я знал. И я ничего не сказал, не остановил ее, потому что это был единственный способ остановить его. Он был виновен, а у нас ничего не было. Однако это все равно оставалось ложью. И вот теперь Гэвин Пэрри заставляет меня расплачиваться за это… Гис внимательно смотрит на меня, и я возвращаюсь к насущным делам. – Они утверждают, что я пытался выдать это за самоубийство, чтобы полиции не пришло в голову искать ДНК. Гис морщится; он знает, что в этом есть смысл. До известной степени.