– Однажды, в пятницу вечером, она вдруг пригласила нас к себе. Мы думали, что будут и другие ее студенты, но оказалось, что только мы. – Ясно. – Там был и ее маленький сын. Ему уже давно пора было спать, но она не отправляла его наверх. Все рассказывала, как хорошо он нас воспринял – что в большинстве случаев он робеет с чужими, а к нам сразу проникся. Я почти поверила, но он практически не открывал рот, а она все распиналась и распиналась. – Дай-ка отгадаю: она стала просить вас посидеть с ним… Зои прикусила губу, кивнула: – Ну, сначала было здорово. Даже лучше, чем здорово. Она оставляла нам вино и говорила, что можно брать из холодильника что угодно, смотреть спутниковые каналы. Денег у нас было в обрез, так что для нас это был выход в свет. Молчание. – И что изменилось? – наконец спрашивает Эв. Девица вздыхает. – Я не сразу поняла, что что-то изменилось. А потом стала замечать, что мы проводим у нее все пятницы, а иногда и две или три ночи по будням. Это уже было чересчур. И она нам не платила. Она не предлагала деньги, а мы, естественно, стеснялись попросить. Я чувствовала, что нас используют. – Она колеблется, откладывает ложку, поднимает голову. – А потом случилась эта штука с Тобином. – Какая штука? – У нее в гостиной есть огромная ваза – уродливая такая, алая. Выглядела она как из зачуханного бара семидесятых, но на самом деле, наверное, стоила огромных денег. В общем, мы были у нее, сидели с ребенком, а она уехала на какое-то мероприятие в Лондон. У Тобина случился срыв, и ваза разбилась. – И?.. – Когда она вернулась, мы рассказали ей, что случилось, и она отнеслась к этому довольно спокойно, сказала, что Тобин бывает излишне «активным», что все в порядке, что ваза застрахована. Потом поднялась наверх поговорить с ним, а я – так уж получилось – одновременно поднялась в туалет и услышала их. Тобин рассказывал, будто это мы разбили вазу. И говорил он очень убедительно. Это просто взбесило меня. Эв хмурится. – Ты не объяснила ей, не сказала правду? – Хотела, – отвечает девица, – но Себ сказал забыть об этом. Что я поставлю себя в глупое положение, если признаюсь, что подслушала, и что вообще я все поняла неверно, потому что дети его возраста плохо умеют врать. – Она морщится. – Ага, как же… * * * – Я рада, что застала вас, пока вы не ушли. Кто-то оставил это для вас. Я позвонила, но вы были заняты. – Женщина из дежурки улыбается Асанти, причем вполне дружелюбно. – Думаю, она расстроилась, что не застала вас. Асанти видит улыбку, но не отвечает на нее. Он открывает конверт и вываливает его содержимое на стол. Сопроводительная записка от службы усыновления написана Бен Монро; в ней говорится, что отправление прибыло в офис для Эммы и что она не знает, важно это или нет. Асанти берет в руку открытку с видом Вероны и текстом на обратной стороне, написанным крупным, уверенным почерком. Детективная антенна Асанти тут же начинает вращение, но замирает, едва он по штемпелю понимает, что открытка была отправлена в тот же день, когда умерла Эмма. И все же он считает, что должен передать ее команде Галлахер. Для полноты картины. – Спасибо, – рассеянно говорит констебль, поворачиваясь к лестнице. Подойдя к отделу тяжких преступлений, он видит там только Саймона Фэрроу. Стучит по стеклу; Фэрроу поднимает голову, отодвигается от стола и подходит к двери. – Да, в чем дело? – спрашивает он, приоткрывая створку на фут. Асанти протягивает ему открытку: – Пришло в службу усыновления для Эммы Смит. Это явно личное, хотя если учесть, что отправили на адрес работы, человек ей не близкий. Правда, кто знает… Фэрроу разглядывает открытку, затем поднимает взгляд: – Вероятно, от Аманды Хаскелл – Смит встречалась с этой женщиной. Асанти изгибает одну бровь: – С женщиной? Извини, но я не подозревал, что она нетрадиционной ориентации. – Да мы сами только что узнали. Хаскелл сама объявилась – она не видела новости, так как была в отъезде. – Он помахивает открыткой. – И вот это служит доказательством. – Извини… я просто подумал… – Нет-нет, ты все сделал правильно. Я передам это детективу-констеблю Кэрроуэй. Это будет приятным разнообразием на фоне всяких психов, шумных автомобилистов и дурдома на «горячей линии». Асанти усмехается: – Или сорока восьми часов просмотра записей с камер. Фэрроу морщится: – Если бы… Если б на том мосту установили чертовы камеры, я не сидел бы тут целую субботу и не портил себе глаза. В этом городе, наверное, сотни проклятых «Мондео»… – Он замолкает, краснеет, понимая, что сказал лишнее. Асанти хмурится: – Вы ищете машину Фаули? А всех остальных вы исключили? У Фэрроу слегка смущенный вид. – В большинстве. Босса уже не интересует Хью Клиланд, это точно. И этот самый босс вовсе не Галлахер. Это абсолютно ясно. Фэрроу отпускает дверь, и она начинает закрываться. – Ну а за это спасибо. – Без проблем, – говорит Асанти. Когда дверь со щелчком закрывается, он все еще в задумчивости стоит на месте. * * * – Так что случилось, Зои? Ради чего ты приехала из самого Лондона, чтобы поговорить с нами? Девица набирает в грудь побольше воздуха. Она откладывает в сторону ложку, но к чаю не прикасается. – Это было летом. Однажды в субботу утром она прислала Себу сообщение, что якобы нужно заменить лампочку или что-то там еще, а она боится залезать на стремянку и не мог бы он заехать, чтобы сделать все это. Думаю, она предполагала, что он приедет один – у нее было забавное лицо, когда она увидела меня, а потом, минут через пять, подошла ко мне и попросила отвести Тобина в кино. Эв вздыхает: – Она хотела отослать тебя из дома. Девица горько усмехается. – Это был «Гадкий я»[67]. Какая ирония, правда? В общем, мы пошли, а Себ остался с ней, и, естественно, лампочка была в спальне. Он поднимается на стремянку, чтобы заменить ее, а когда спускается, она стоит в дверном проеме, вся такая на «шпильках» и в красном платье, прямо как с рекламы «Энн Саммерс»[68], но, зная ее, я бы сказала, что с рекламы «Ажен провокатер»[69]. – Она закусывает губу, отводит взгляд. – Ну, в таком стиле. – Как он на это отреагировал? – Рассмеялся. – О, – говорит Эв, – едва ли она хорошо восприняла его смех, верно? – Да, чертовски нехорошо. – В голосе Зои появляется жесткость. – Она сказала, что он должен тщательно подумать, так как у него всего три минуты на принятие решения, и решение он должен принять правильное. Она была его руководителем, так что могла продвинуть его вперед или испортить ему карьеру. И он тогда прозябал бы в какой-нибудь дыре. Зои снова берет ложку, принимается рисовать круги из капелек на клеенке. – Она заявила, что может предложить ему гораздо больше, чем я. Что я всего лишь глупая девчонка с куриными мозгами и ничего не понимаю в сексе. В то время как она… – Вздох переходит во всхлип. – Все в порядке, – говорит Эв. – Успокойся. Зои тянется за салфеткой, вытирает глаза. – В общем, я повела Тобина на тот чертов фильм, но уже через десять минут после начала он стал орать на весь зал, и я повела его домой.