Я разложила фотографии на кухонном островке, жутко нервничая в ожидании возвращения Уокера. При звуке открывающейся двери и его небрежном «Детка, это я», на моих ладонях и в подмышках выступил пот. Когда Уокер вошел на кухню, от его вида мне захотелось спрятать фотографии, притвориться, что я их никогда не видела, сунуть голову в песок и просто взять от этого мужчины все, что можно. Проблема, однако, заключалась в том, что я его любила. Я полностью и безоговорочно по уши влюбилась в Уокера Айронсайда и с жадностью хотела его всего. Оказалось, я принадлежала к типу женщин «все или ничего». Нежность с его лица исчезла, как только он увидел выражение моего лица. Он поставил пакет с едой на островок, выискивая во мне причину, прежде чем скользнуть взглядом вниз к фотографиям на столешнице. Лицо Уокера превратилось в камень. — Прости, — выпалила я. — Я искала столовые приборы… нет. Мне было любопытно. И я нашла эти фотографии. Он ничего не сказал. Стоял, замерев, как статуя, устремив пустой взгляд на полароидные снимки. — Уокер? Это твоя семья? Та женщина, с которой мы столкнулись в Эдинбурге, была твоей мамой? Внезапно черты его лица ожесточились, а взгляд, который он бросил на меня, как на незваную гостью, вторгшуюся в его дом, заставил меня немного умереть внутри. — Это не твое гребаное дело. Я вздрогнула, как от удара, но он будто этого и не заметил. Не осознавал, насколько глубоко ранил меня своими словами. Оперевшись руками о столешницу, он наклонился ко мне. — Разве я шарюсь в твоем чертовом доме? Господи, Слоан, я считал тебя лучше этого. Я бы не заплакала. Не позволила бы ему довести меня до слез. Сдерживая обжигающие слезы, я опустила взгляд и отошла. — Ты прав, мне не следовало смотреть твои вещи. Прости меня. — Извинения приняты, — резко ответил Уокер и шагнул вдоль островка, сгреб фотографии, выдвинул ящик, в котором я их нашла, бросил их туда и с грохотом захлопнул ящик. — Блинчики с начинкой закончились, так что я купил тебе брокколи с чесноком. — Он двинулся, чтобы открыть пакет с едой. Я ошеломленно уставилась на него, пока он доставал коробки с едой. Он посмотрел на меня. — Не любишь брокколи с чесноком? Он это серьезно? Я недоверчиво фыркнула, и, услышав гнев в этом звуке, Уокер остановился. — Что? Этот резкий, нетерпеливый вопрос, подобно крюку, вытянул мой позвоночник и распрямил плечи. — Я хочу знать, почему ты не говоришь о своей семье. Почему игнорировал свою маму. Почему ты исчезаешь каждый год в одно и то же время, почему не рассказываешь, откуда у тебя шрам на животе, с остальными у тебя подобных проблем не возникло. — Я обогнула островок и прижала ладони к его груди. — Я хочу узнать тебя, а ты мне не позволяешь. — Чушь собачья, — рявкнул Уокер. — Ты знаешь меня лучше, чем большинство. — Чем большинство? — Я провела ладонью там, где билось его сердце. — Обо мне ты знаешь все. Я впустила тебя повсюду… почему ты не впускаешь меня? Он обвил рукой мое запястье. — Я впустил. Но есть вещи, о которых я не хочу говорить. Вот, — он накрыл ладонью мою руку, лежащую на его груди, — что я могу тебе дать. Этого либо достаточно, либо нет. Я отдернула руку, и глаза Уокера сверкнули, но неохотно он отпустил меня. — Значит, ты говоришь мне, что в твоем прошлом есть нечто важное, о чем ты никогда мне не расскажешь? — Тебе об этом знать не нужно. Это никак на нас не повлияет. Он шутил что ли? Неужели настолько ничего не понимал? — Если наши отношения продолжатся, я должна буду просто молча наблюдать, как ты исчезаешь каждый сентябрь на две недели? Он казался удивленным, что я знала о нем такие подробности. — Нас это никак не касается, так что, да. Болезненный комок застрял в горле. — Ты шутишь? — Слоан… — Хочешь сказать, если бы я каждый год срывалась с места и пропадала с Келли на две недели, ни черта тебе об этом не рассказывая, ты бы отнесся к этому спокойно? На его челюсти дернулся мускул, и я поняла, что донесла до него свою точку зрения. И все же упрямый ублюдок сказал: — Если бы тебе было важно держать это при себе, то да. — Лжец, — сердито выплюнула я, отступая от него. Глаза Уокера предостерегающе вспыхнули. — Слоан. — Нет, не говори со мной, как с непослушным ребенком. — Меня всю трясло под тяжестью ужасного решения. — Это серьезно, Уокер. Я… как наши отношения могут продолжаться, если ты мне не доверяешь? — Я мог бы спросить тебя о том же. Я прошу тебя поверить, что на нас это никак не повлияет. Он потянулся ко мне, но я отступила. В его глазах вспыхнула боль, и я ненавидела это… но мне он тоже причинял боль. — Ты дурак, если думаешь, что твои секреты не повлияют на нас. В конце концов, они встанут между нами. Я… Я уставилась на него, вглядываясь в каждый дюйм его красивого лица, немного ненавидя его, но больше себя. Разве я не знала, что этим все и закончится? — Мне нужен весь ты… мне нужно твое доверие… не знаю, справедливо ли это. Хотеть все твои секреты. Знать о твоей семье, откуда ты родом. Я, правда, не знаю. И мне жаль, если это не справедливо. Но ты меня знаешь, как и я знаю себя. И я знаю, что мне нужен весь ты, а эта недосказанность будет лишь накапливаться между нами. Потому что она заставит усомниться меня в том, сможет ли он любить меня так, как мне нужно. Отец никогда не любил меня достаточно; любовь Натана была неправильной… мою душу избили и изранили мужчины, которые были до Уокера. Его вины в этом не было. Но реальность заключалась в том, что я была ранена, и эти раны означали, что я нуждалась в любимом мужчине, который всеми возможными способами показывал бы мне, что я была для него всем. Что он — мой, как никто другой. Я не знала, было ли это выполнимо или правильно, но чувствовала именно это. Нуждалась именно в этом. — Так что, если… если ты не можешь дать мне этого… — выдохнула я дрожащим голосом и со слезами на глазах, — все должно закончиться. Глаза Уокера слегка расширились, лицо побледнело, и между нами повисла тяжелая тишина. Он провел рукой по губам, глядя на меня с полнейшим недоумением, и единственным звуком в комнате было царапанье его пальцев по бороде. Наконец, и как раз вовремя, потому что я уже думала, что меня стошнит от напряжения, Уокер опустил руку. Выглядя побежденным. Он ничего не сказал. Ему и не требовалось. Его поза говорила за него. Я повернулась, когда по щекам полились слезы, прилагая усилие, чтобы сдержать мучительный всхлип, рвущийся на свободу. Даже когда я поспешно проследовала в гостиную за своей сумочкой, я надеялась, что он окликнет меня. Что помешает мне уйти. Но я беспрепятственно дошла до входной двери, а потом оказалась на улице. Мое имя так и не прозвучало. Когда я добралась до своей машины и попыталась в нее сесть, из меня вырвались сдерживаемые рыдания. Я изо всех сил пыталась держать себя в руках, не позволяя зияющей дыре, открывшейся в моей груди, поглотить меня. Мой разум переключился на автопилот после того, как я решила, что не хочу сейчас быть одна, но к Монро я пойти не могла, потому что Бродан и Уокер были лучшими друзьями. Вместо этого я поехала в поместье, где охранники с изумленными лицами при виде моих слез пропустили меня. Остановившись возле дома Арии, я едва успела выйти из машины, как входная дверь открылась, и на крыльцо вышла Ария, одетая в толстый кардиган, чтобы защититься от декабрьского мороза. Когда я поднималась по ступенькам, черты ее лица смягчились в сочувствии к тому, что она увидела на моем лице. — Слоан? Реальность случившегося, наконец, обрушилась на меня, и я разразилась громкими, прерывистыми рыданиями.