– Да, знаю. И не обижаюсь. – Я улыбнулась ей в ответ. – Что ж, хорошо, что ты больше не чувствуешь себя плохо, – сказала Марго. – Но я имела в виду… как ты относишься к тому, что станешь мамой? Все отвели взгляды от еды, вина, других девушек и сфокусировались на мне с точностью лазерного прицела. Я по очереди посмотрела в глаза каждой собеседнице. Мои подруги. Мои самые доверенные наперсницы. – Я очень взволнованна. Я всегда хотела именно этого. Но… – Но что? – Сидевшая справа от меня Люси наклонилась, и рыжие волосы упали ей на глаза, когда она потянулась через Джемму, чтобы сжать мою руку. Еще один заботливый человек в нашей компании. – Я просто немного… тревожусь. Напугана. Я не понимаю, что делаю. И без мамы я просто… – Сколько времени с тех пор уже прошло? – спросила София. Я попыталась сглотнуть, но во рту было слишком сухо. – Уже… – Я замолчала, не в силах назвать количество лет вслух. – Десять лет. Нам всем было по восемнадцать, помните? – ответила Хелен за меня. Отчасти я была ей благодарна, но вместе с тем испытывала раздражение, обиду из-за того, что она ответила на вопрос от моего имени. Это было мое десятилетие потерь. Моя мама. – Что, если… – проговорила я, – что, если я не справлюсь? На меня обрушился шквал возражений. Подруги перекрикивали друг друга, уверяя, что у меня все получится. – Не говори глупостей! – У тебя есть мы – мы тебе поможем! – Мы знаем, что без мамы тебе будет тяжело, но ты станешь потрясающей… Хелен снова обняла меня за плечи и погладила большим пальцем по руке. – Тебе нечего бояться, – сказала она. – У тебя все получится само собой. – Правда? – Я никогда ни в чем в своей жизни не была так уверена. – Она оглянулась на остальных. – Когда мы были маленькими, Наоми повсюду таскала с собой куклу в игрушечной коляске, даже в лесу. Это сводило меня с ума, но она настаивала, что не может оставить своего ребенка одного. – Она обхватила мой подбородок руками. – Ты рождена, чтобы быть мамой. Я улыбнулась ей. Она права, конечно, права. Именно для этого я и рождена. – Как твой папа? Он все еще очень взволнован? – спросила Марго. – О, да. Не может дождаться рождения малыша. Накупил кучу одежды и игрушек – и на седьмом небе от счастья. – Он будет отличным дедушкой, – заверила Хелен. – Это точно. – И ты будешь отличной мамой, – добавила Люси. Я кивнула. – Давай, повторяй за мной: я буду отличной мамой! – скомандовала она. Я прочистила горло. – Я буду отличной мамой. Они все зааплодировали, подняли бокалы и снова провозгласили за меня тост. Наблюдая за подругами, я повторяла эти слова в уме, и с каждым повторением мои тревоги становились меньше и меньше до тех пор, пока я совсем не перестала их ощущать. Со мной все будет в порядке. У меня все получится само собой. У меня есть подруги. У меня есть папа. У меня есть Эйден. И скоро у меня появится ребенок. 9 – Наоми, – говорит Хелен, высвобождаясь из объятий Эйдена. – Мне так жаль. Она обращается ко мне со всей фамильярностью давней дружбы, с особой интонацией, родившейся из многократных повторений моего имени за столько лет. Если я напрягу память, то все еще могу услышать, как она звала меня в детстве, высоко и пронзительно, всегда делая ударение на последнем слоге. Мое имя, произнесенное ею, эхом разносилось по лесу, когда мы играли в прятки. Оно звучало в тишине ночи, когда мы делили постель. Она была моей Хелен. Моей лучшей подругой. До тех пор, пока не перестала ею быть. Она идет ко мне, и я подавляю желание попятиться. Я не должна отступать. Это мой дом. Нельзя сжиматься еще больше и уступать ей очередной кусочек моей жизни. Я расправляю поникшие плечи. Вздергиваю подбородок. Ее глаза покраснели, а под густыми нижними ресницами виднеется черное пятно туши. Я киваю ей в ответ. Что я могу сказать? Какие слова тут подберешь? Я не знаю, что говорить или как преодолеть пропасть, которая, кажется, увеличивает небольшое расстояние между нами. Я бросаю взгляд в сторону Эйдена, но он держится подальше, по-видимому, не желая мешать нашему разговору. Скажи что-нибудь, Наоми. – Я знаю. Мне тоже жаль, – бормочу я едва слышно, но она делает крохотный шаг ко мне, сокращая расстояние между нами. Ее глаза увлажнились, и она поднимает руки, чтобы прикрыть их, громко шмыгает носом, а затем смахивает слезы кончиком пальца с безупречным маникюром. – Я понимаю, что между нами не все гладко… И знаю, что я последний человек, к которому ты захочешь обратиться за помощью, но… – Ее голос срывается от эмоций, когда по загорелым щекам текут новые слезы. – …Если тебе что-нибудь понадобится, – продолжает она, – я рядом. Мне так жаль. Она поднимает руки, как делала раньше, слегка отведя их от тела и чуть-чуть подав вперед: ее приглашение обняться. Эйден подходит к Хелен и кладет руку ей на плечо. Она инстинктивно сжимает его ладонь, их пальцы переплетаются. Хотела бы я быть более великодушной – более правильной – и принять ее помощь. Шагнуть в ее объятия. Ответить ей, что я тоже готова ее поддержать, что я знаю, как она любит Фрейю, и мы все пройдем через это вместе… но я не могу. Она мне больше не друг. – Пожалуй, я лучше подожду снаружи, – говорю я. – Хочу убедиться, что Руперта пропустят через оцепление. Ее рот слегка приоткрывается, когда она отходит в сторону. Я прохожу мимо них, но, распахивая входную дверь, слышу, как Эйден шепотом обращается к ней. – Выйду на улицу посмотреть, что они делают, – сообщает он. – Побудь здесь. Там холодно. Я выхожу из дома на подъездную дорожку и пытаюсь сосредоточиться на звуке хрустящего под ногами покрытого инеем гравия. Но слышу лишь шаги Эйдена за своей спиной. Почему он захотел выйти следом за мной? Чувствую, как его пристальный взгляд буравит затылок, и мои щеки горят на холодном зимнем воздухе. Не хочу разговаривать с ним или замечать его присутствие – просто не могу, – поэтому запрокидываю голову и смотрю на небо. Оно затянуто облаками, плотными и низко нависшими над землей. Что-то мокрое и холодное падает мне на лицо, и я протягиваю руку. Снег. Пошел снег. Я дрожу и обхватываю себя руками, пряча ладони под кардиган. Поворачиваюсь обратно к дому. Пожалуй, я бы вернулась внутрь… Но она там, ее лицо виднеется в маленьком круглом окне. Лучше буду терпеть холод. Руперт должен появиться с минуты на минуту. Следует ли мне позвонить кому-нибудь еще? Нет… У меня никого больше нет. Произошла худшая вещь, которая когда-либо случалась со мной, – худшая вещь, которая когда-либо могла случиться с кем-либо, – а на свете есть только один человек, к которому я могу обратиться. Что это говорит обо мне? Два констебля, прибывшие с Дженнингом, – я уже не помню их имен, – притворяются невидимками. Как будто мне совсем не бросается в глаза, что в доме есть незнакомцы, как будто я не чувствую их присутствия нутром. Они начали поиски наверху. Не знаю, что они ищут, но представляю, как они перебирают мои вещи. Что, если они найдут мои таблетки? Желудок сжимается. Что, если они найдут мой дневник? Дыхание учащается, когда я представляю, как чьи-то пальцы листают страницы, читая излитые мной из глубины души слова. Этого нельзя допустить. Я не могу позволить им найти дневник. Нужно его спрятать. Я поворачиваюсь обратно к дому, но посередине лестницы, ведущей наверх, стоит Дженнинг и беседует с двумя другими полицейскими. Пустят ли они меня туда? Спросят ли, что мне нужно? Нет, это слишком рискованно. Я разворачиваюсь и опять смотрю на подъездную дорожку. Подняв лицо навстречу падающему снегу, слышу хруст шагов, и в поле бокового зрения появляется Эйден. Остановившись рядом со мной, он вздыхает, и его дыхание вырывается наружу облаком огорчения.