— Скотина! — Лиза размахнулась и отвесила Косте увесистую пощечину. — Ты что?! — Костя побелел от злости. — Ах так?.. Ну этого я тебе никогда не прошу! Ненавижу! Бросился к выходу, от ярости никак не мог открыть замок: у него руки ходили ходуном. Лиза догнала взбешенного Костю: она знала, в этом состоянии он неукротим. Она и сама испугалась. Как она могла его ударить, при его-то обидчивом характере? Лиза обняла Костю, он вырывался, а она прижимала его изо всех сил, уводя обратно в комнату и приговаривая: — Ну прости, прости… Это не ты виноват, а я… Успокойся. Сейчас ты поймешь, расскажу, и ты поймешь… — Ее речь обрывалась, слова с трудом слетали с губ. — Пожалуйста, не ругай меня, а то я просто умру. Ладно?.. Костик, Костик, я так виновата перед тобой, гораздо больше, чем ты передо мной. Совсем я запуталась. И перед Глебовым виновата. — Она замолчала. — Да ладно, мать. Я не возражаю против… отца. — Не возражаешь? — Лиза посмотрела на него и поняла: он рад Глебову, хотя даже сам еще до конца не понимает. — Бедный ты мой, бедный. — Она погладила его голову, он припал к ней, склонился, прижался; он так давным-давно к ней не прижимался, и это ее окончательно добило. Теперь-то уж точно она не знала, что ей делать дальше. Костя поднял голову и улыбнулся: — Мать, я тебя уже простил. — Простил?.. Ты добрый. Вот соберусь с духом и расскажу тебе все… Только ты меня не торопи… Дай вздохнуть. — Лиза посмотрела вновь на Костю, увидела его сияющие глаза… Когда они были такими открытыми, она даже не помнила и в страхе повторила: — Дай только вздохнуть. Лиза глубоко и судорожно вздохнула, как будто этот глоток воздуха мог ее спасти, но не успела ничего объяснить, потому что ее прервал звонок в дверь. Насмерть перепугалась, выкрикнула: «Вернулся Глебов!» Опрометью забегала по комнате, не зная, какое принять решение. Если сейчас сказать Глебову про ее розыгрыш, то что будет с Костей?.. Глебов наверняка докопается, что Костя угнал машину. А если скрыть, то очень нехорошо, очень нехорошо — ведь Глебов будет думать, что он отец Кости — разве можно так жестоко? С другой стороны, выхода нет. Костика судьба дороже. А если открыться пока только Косте? Чтобы он не привыкал к мысли, что у него есть отец. Этого никак нельзя допускать, нельзя! Привыкнет к отцу, а его на самом деле нет. Будет страдать, ожесточится. Да, да, надо все-все выложить Косте, будь что будет, лучше сразу, не затягивая, а Глебову потом, потом, после суда, когда все уладится, когда пройдет время… Вот только плохо, что тогда Косте придется всю дорогу притворяться перед Глебовым, а он это ненавидел больше всего на свете! Всегда ей орал: «Все вы притворщики!» Еще маленьким, в пятом классе, поднял бунт: «Все вы притворщики! Родители и учителя!» Директору крикнул — из-за этого пришлось переходить в другую школу. Нет, он не согласится притворяться. Она услышала: Костя открыл дверь — и бросилась к зеркалу, чтобы привести себя хоть немного в порядок, но в зеркале она ничего не увидела; вот говорят: «Смотрела невидящими глазами», так и Лиза смотрела на себя и не видела собственного лица. А Костя был рад, что вернулся Глебов. Он хотел продолжения встречи… с отцом. Так быстро привык и назвал Глебова про себя отцом. Открыл дверь, и приветливая улыбка тут же сползла с его лица — перед ним стоял приземистый, широкоплечий мужчина лет сорока. Лицо у него было обветренное, лоб закрывала старая жеваная кепка, сдвинутая вперед, из-под нее торчал короткий мясистый нос. Костя узнал его сразу — это был Судаков, шофер той самой проклятой машины. Про него Костя вообще забыл. Неужели что-нибудь пронюхал? — Не признаешь, Костюха? — Судаков дружелюбно оттеснил его крепким плечом, вошел в прихожую. — Почему же… узнал. — Костя попятился. — Проходите. Судаков сбросил куртку, снял давно не чищенные ботинки, кепку и, мягко ступая в носках, прошел в комнату. Увидел притаившуюся Лизу, поздоровался. Лиза кивком ответила, она еще не могла прийти в себя, ожидая Глебова. — Мать, познакомься… — Костя выразительно посмотрел на Лизу. — Это шофер… тот самый, Судаков. — Кто? — Глаза Лизы, и до того загнанные, в страхе округлились. — Ты, я вижу, забыла… — Костя боялся, как бы Лиза не проговорилась. — Ну, помнишь, я тебе рассказывал? Меня подвез какой-то левак… — А-а, вспомнила! — необычно громко спохватилась Лиза, словно проснулась от глубокого сна. — Прекрасно помню этот случай. — Она держалась из последних сил. — Садитесь… Судаков скользнул взглядом по столу с едой, по привычке отметил возвышающуюся бутылку и сел на кончик стула. — Хотите шампанского? — Лиза перехватила его взгляд, налила бокал до краев. Ей хотелось ему угодить. — Выпейте. — Спасибо. — Судаков смущенно кашлянул в кулак. — Ну что вы, — уговаривала Лиза; она поняла: если Судаков выпьет, с ним будет легче, — выпейте. А потом поговорим. Вы же поговорить пришли? Судаков утвердительно кивнул, но ответил твердо: — Вина не употребляю. — Ну, кто вам поверит, — кокетливо рассмеялась Лиза. — Такой крепкий мужчина. А шампанское — женский напиток. Легкий, приятный. Усталость как рукой снимет. И я с вами за компанию. А то одной скучно. — Она метнулась к столу. — Мать, остановись. Ты же слышала, человеку нельзя. — Костя взял бокал из руки Судакова и поставил обратно на стол. Лиза устало опустилась на тахту, глядя куда-то в сторону. Судаков облегченно вздохнул: — Да я бы с большим уважением… Но за рулем. — Значит, машину отремонтировали? — обрадовался Костя. — Как же… отремонтировали, — сказал Судаков. — Она прогорела насквозь… Выбросили на свалку. Теперь готовят оформление, чтобы списать ее. А кто ответит?.. За чей счет? Вот вопрос из вопросов. На меня хотят повесить. — Что «повесить»? — не поняла Лиза. — Материальную ответственность — вот что. Кто-то должен платить за государственное имущество. А я кругом виноватый. На меня и повесят за милую душу. Преступление называется: халатное отношение к работе. Так что, если угонщика не отыщут… — Он тяжело вздохнул. Помолчали. Вроде бы говорить больше было не о чем, а Судаков не уходил. — Меня, понимаешь, Костюха, в суд вызвали. — Он всем корпусом повернулся к Лизе. — Не удивляетесь, что я его Костюхой зову? — Удивляюсь, — слабо улыбнулась Лиза. «Вот, оказывается, почему он явился, — подумал Костя и сразу насторожился. — Хитрит, выведывает, а клеит под простака. Как бы мать что-нибудь не сморозила. „Крыша“ не сработает… и привет». Он сел рядом с нею и надавил своим плечом на ее. Лиза оглянулась, поняла беспокойство сына, взяла под руку, чтобы он понял: она в контакте. Ах, как он был ей мил в эту минуту, и как ей было жалко его и себя. — У меня младший братенок тоже Костя, — открыл свою тайну Судаков. — Так я его Костюхой прозвал… Ну и вашего тоже… по привычке. Лизу эта откровенность тронула, она посмотрела на Судакова с симпатией. «Бьет на слезу», — подумал Костя и снова выразительно нажал Лизе на плечо. — Так вот, Костюха, прямо скажу. Жена сегодня ночью посоветовала: «Ты, — говорит, — зайди к Зотикову, узнай, вызывали ли его?» Ну, я и пришел. — Вызывали, — ответил Костя. — Значит, ты был у Глебова? — У него. — Ну и как он тебе показался? — Я слышала про него — неплохой человек, — на всякий случай ответила Лиза, опередив Костю. — Нормальный, — подхватил Костя и вдруг подмигнул Лизе. Та даже вздрогнула и подумала: «Да, далеко мы заехали, дорогой Костик, права была баба Аня — выбираться будет непросто». — А меня он обеспокоил, — признался Судаков. — Недоверчивый. Глазами стрижет. Ты приметил, какие у него глаза — душу выворачивают наизнанку. Плохо, говорит, вы, Судаков, выполняете свои обязанности. Ушли, бросили машину с включенным двигателем, можно сказать, создали для преступника наилучшие условия. Так ведь, отвечаю, мороз был под сорок, схватит мотор, не заведешь. На это он, конечно, ничего не ответил, а сказал, что я пройду по делу за халатность. Спасибо скажите, говорит, что мы вас не привлекаем как соучастника. Вот повернул! Поэтому, думаю, плакали мои денежки. А у меня двое пацанов. Сколько лет выплачивать… Так что ты моя последняя надежда, Костюха, выручай. — А что я могу? — испуганно удивился Костя. И Лиза метнула тревожный взгляд на Судакова. — Многое можешь. Ходишь, например, и глазами зыркаешь по сторонам, — продолжал Судаков. — А вдруг угонщика увидишь? А?.. Тогда не теряйся — хватай его и зови людей на помощь. Тебе помогут, точно! — Что вы говорите! — воскликнула Лиза. Она резко поднялась и нервно прошлась по комнате, зябко поеживаясь. Ей было жалко Судакова, но лишь до тех пор, пока им самим не угрожала опасность. — Костя не милиционер. Ему надо учиться, а не зыркать. Он в двух школах. И концерты у него. Вы знаете, что он музыкант? — А как же! Всем известный Самурай! Мне капитан Куприянов рассказал… — Судаков улыбнулся. — Но всякое бывает, милиция не находит, а мальчишка найдет. — Он встал, постоял, переступая с ноги на ногу. — Тогда пойду. Извините и до свидания. Судаков молча и быстро оделся, дверь открылась и закрылась; он исчез, так же внезапно, как и появился. Лиза и Костя вернулись в комнату. Они старались не смотреть друг на друга. Каждый про себя думал сразу обо всем — о Глебове, о суде, о Судакове. — Ты мне что-то хотела сказать, когда пришел… этот? — спросил Костя. — Я? — Лиза сделала вид, что пытается вспомнить. — Нет, не помню, — ответила она. На самом деле Лиза помнила, но подумала, что ей придется потерпеть ради Костика и не говорить ничего ни ему, ни Глебову. Конечно, ужасно, но другого выхода она не видела. Главное — спасти Костю, а потом будет видно. Как-нибудь все уладится. Она подкрасила губы, взяла бокал и сказала: — Эх, где наша не пропадала! Давай, Костик, выпьем! — Давай, — согласился Костя. — Мать, ты думаешь, мы из этой истории выкрутимся? — Конечно выкрутимся, — бодро ответила Лиза, убеждая себя и сына. — Еще как! И сразу рвем когти — перебираемся в Москву. Хватит здесь торчать. А там начнется новая жизнь! — А как же… Глебов? — Костя замялся, хотел назвать Глебова «отцом», но не решился. — А что Глебов? — с вызовом ответила Лиза. — У него своя судьба, у нас своя. Ее мысли вернулись к старому плану. Она напишет Глебову письмо из Москвы. Они исчезнут сразу после суда, а потом она напишет. Все ее неприятности решительно отодвинулись куда-то в неизвестную даль. Она победно встряхнула головой. — Представляешь, Костик, как нам будет хорошо в Москве. Сначала будем жить скромно, но дружно, вместе. Можно будет снять комнату… Ну, где-нибудь за городом, в дачной местности. Потом ты станешь знаменитостью, переедем в большую квартиру, обязательно с балконом, я на балконе буду цветы разводить, цветы — моя мечта, купим тебе новый саксофон, классный, американский или немецкий; машину тоже купим. У подъезда всегда фанатки, и не какие-нибудь четыре девчонки, а столичные — целая стая. Ты выходишь из дома, а они тебя подстерегают, смотрят с восхищением, а ты садишься в машину и был таков. На телевидение. На радио. На запись нового диска!