«Он жадный?! Он моей бабке за картину отвалил триста рублей. Это, говорит, картина моего прапрапрапра…» Все развеселились и стали выдумывать, кто что мог: «Бабушки!» «Тетушки!» И тут я стала хохотать. Правда, смешно, что они нашего прапрадедушку переделали в прабабушку и в пратетушку? — спросила Ленка у Николая Николаевича. — Хохочу я и хохочу, никак не могу остановиться. Я если хохочу, то обо всем забываю. Ленка неожиданно коротко рассмеялась, будто колокольчик звякнул и упал в траву, и снова сжала губы. — Это раньше я обо всем забывала, — поправилась Ленка и с угрозой добавила: — А теперь… — Она замолчала. Николай Николаевич терпеливо ждал продолжения ее рассказа. Он дал себе слово не перебивать ее. Да и самому ему хотелось разобраться во всей этой истории. И слушать Ленку было легко, потому что переливы ее голоса, выражение глаз, которые то затухали, как облитые водой горящие угли, то вновь пламенно и неожиданно вспыхивали, завораживали его. За всю свою долгую жизнь Николай Николаевич не видел подобного лица. От него веяло таинственной силой времени, как будто оно пришло к нему через века. Он это ощущал остро и постоянно. А может быть, это чувство возникло у него после появления в доме «Машки»? — Вообще-то, я никогда бы не кончила смеяться, если бы не Валька, — снова заговорила Ленка. — Ему было смешно, что ты купил у его бабки картину за триста рублей. «Бабка, говорит, от радости чуть не померла. Думала, получит двадцатку, а он ей триста!..» Валька подбежал к доске и нарисовал квадрат, не больше портфеля. «Вот за такую махонькую картинку — три сотни! — визжал Валька. — А на картинке была нарисована обыкновенная тетка с буханкой». — «Женщина с караваем хлеба», — строго и многозначительно вставил Николай Николаевич. — Я-то знаю, ты не волнуйся, я-то знаю все твои картины, — оправдывалась Ленка и продолжала. «И еще передай своему деду, — закричал горластый Валька, — что мы его поздравляем, что у него такая внучка… Ну точно как он!» «Они с Заплаточником — два сапога пара!» — вставил Рыжий. А я почему-то подхватила: «Правильно, мы с дедушкой два сапога пара!» Николай Николаевич совершенно отчетливо представил себе, как Ленка, вероятно от растерянности, выкрикнула эти слова. И, как бы радуясь им, она подпрыгнула на месте и завертела головой, как попугайчик, и уголки губ у нее закрутились вверх. Ему нравилась ее беспомощная и открытая улыбка. А для них это потеха — и только. — Лохматый так и крикнул: «По-те-ха! Ну и потешная ты, Бессольцева Лена!» А Рыжий, разумеется, подхватил: «Не потешная она. А чучело!» «Огородное!» — захлебнулся от восторга Валька. Конечно, они стали хохотать над Ленкой, выкаблучиваясь каждый на свой лад. Кто хватался за живот, кто дрыгал ногами, кто выкрикивал: «Ой, больше не могу!» А Ленка, открытая душа, решила, что они просто веселились, что они смеялись над ее словами, над ее шуткой, а не над нею самою. Ленка заметила, что Николай Николаевич как-то подозрительно притаился, словно его что-то не устраивало в ее рассказе. — Дедушка, ты меня не слушаешь? — спросила она дрогнувшим голосом. — А почему? Николай Николаевич смущенно поднял на нее глаза, не зная, как поступить, — и правду ему говорить не хотелось, чтобы лишний раз не огорчать Ленку, и врать было трудно. — Не отвечай! — Ленку как молнией пронзило: она обо всем догадалась. — Тебе меня жалко стало? Да? Они надо мной смеялись? Да?.. Уже тогда? — Она жалобно улыбнулась: — Подумать только, а я не догадалась. Все приняла за чистую монету… Точно. Смеялись. Я вижу, вижу себя со стороны — ну просто я была какая-то дурочка… — И тихо добавила: — Правда, дурочка с мороза. Вдруг она повернулась к Николаю Николаевичу всем корпусом, и он увидел ее большие печальные глаза. — Дедушка! Милый! — Она схватила его за руку и поцеловала ее. — Прости меня!.. — За что? — не понял Николай Николаевич. — За то, что я им верила, а они над тобой смеялись. — Разве ты в этом виновата? — сказал Николай Николаевич. — Да и они не виноваты, что смеялись надо мной. Их можно только пожалеть и постараться им помочь. — Может быть, ты их любишь? — Ленка с подозрением посмотрела на Николая Николаевича. Тот ответил не сразу — помолчал, подумал, потом сказал: — Конечно. — И Вальку? — возмутилась Ленка. — И Рыжего, и Лохматого?! — Каждого в отдельности — нет! — У Николая Николаевича от волнения перехватило горло, и он задохнулся. — А всех вместе — да, потому что они — люди! — Если ты будешь психовать, — сказала Ленка, — то я перестану рассказывать. — Да я не психую! — рассмеялся Николай Николаевич. — Подумаешь, даже задохнуться разок нельзя. А ты давай, давай дальше, я слушаю. — Ну, в общем, когда Рыжий обозвал меня чучелом, — сказала Ленка, — то его кто-то сильно толкнул в спину… и я увидела впервые Димку Сомова… Знаешь, он меня сразу удивил. Глаза синие-синие, а волосы белые. И лицо строгое. И какой-то он весь таинственный, как «Уснувший мальчик». А Рыжего он толкнул сильно, тот врезался в пузо верзилы Попова и бросился на Димку. Я хотела крикнуть, чтобы они не дрались из-за меня. Ну пусть я чучело, ну и что?.. Но они уже сцепились. Я зажмурилась. Я всегда так делала, когда начиналась драка. Я же тебе главного не сказала: я раньше трусихой была. Когда пугалась, то у меня отнимались ноги и руки. Пошевелиться не могла, как неживая. Только драки никакой не вышло. Я услышала спокойный голос Димки: «Сам ты чучело, и не огородное, а обыкновенно-рыжее». Я открыла глаза. Оказалось, Димка одной рукой скрутил Рыжего и держал его крепко. А тот и не думал вырываться, скорчил рожу и крикнул: «Я обыкновенно-рыжее чучело!» Над ним все стали смеяться, и он сам над собой смеялся громче всех. Да ты же его видел, дедушка! — сказала Ленка. — Правда он смешной?.. Ну просто цирковой клоун — ему и парика не надо, он же от рождения рыжий! В тот момент, когда мы смеялись над Рыжим, вбежала веселая Маргарита. В одной руке она держала классный журнал, а в другой сверток в цветном полиэтиленовом мешочке. «А, новенькая! — Она увидела меня. — Куда же тебя посадить?» Она пошарила глазами по рядам парт… и забыла про меня, потому что девчонки обступили ее и спросили, правда ли, что она выходит замуж. Маргарита ответила, что правда, засияла от счастья, торопливо разорвала мешочек, вытащила коробку конфет, открыла и поставила на стол. «От него?» — прошептала догадливая Шмакова. «От него. — Маргарита еще больше расцвела. — Угощайтесь». — И сделала величественный жест рукой. Все повскакали со своих мест и стали хватать эти конфеты и засовывать в рот. А Маргарита говорила: «По одной! По одной! А то всем не хватит». Я тоже схватила конфету. А Шмакова сунула одну конфету в рот, а вторую отдала Димке. Ну и галдеж поднялся! А девчонки забрасывали счастливую Маргариту вопросами: «Маргарита Ивановна, а кто ваш муж?» «А у вас есть его фотокарточка?» «А он живет в Москве?» И тут в дверях появилась Миронова. Миронова у нас особенная, у нее очень сильная воля. «Что вы тут шумите после звонка?» — спросила Миронова. «Мы конфеты едим!» — крикнула Шмакова.