В наступившей тишине снова слышны звуки музыки. Мелодия кажется смутно знакомой, но не пойму, откуда могу ее знать. – Я вижу души и могу с ним говорить, разве вам не хочется поговорить со своей мамой или отцом? Знаете, такие беседы всегда приносят покой в душу. К тому же это зачастую важно не только живым, но и мертвым. – Что здесь происходит? – непонимающе спрашивает Коллин. Враждебность во взгляде Лилибет Моррис становится осязаемой. Я ловлю на себе косой взгляд Кевина, отвлекшегося от просмотра бумаг. Напряженное молчание, и я снова слышу звуки музыки: резкие и отрывистые. – Я вам не нравлюсь, да? – Я вас не знаю, – в той же вежливо-безразличной манере отвечает Лилибет. – Девушка, мы вам благодарны за шкатулку, но давайте прекратим этот разговор, – вступает в беседу Коллин Моррис. – Нам не интересно то, чем вы занимаетесь, и вообще, будет лучше… – Чтобы я ушла. Я понимаю. Но я просто хочу как-то загладить вину своего парня. Я правда не знаю, как у него оказалась эта вещица. Может быть, все-таки вы хотите поговорить с кем-то из мертвых? – Прекратите, это не смешно, – возмущается Коллин, после чего обращается к Кевину. – Давайте быстрее, мне нужно уже ехать. – Да, еще буквально пару минут, не хочу снова вас беспокоить, – отвечает Кевин, даже не поднимая головы. – Может быть, вон с тем парнем, что стоит на втором этаже? – спрашиваю я, наклоняясь, чтобы мне было видно окна дома. – Он говорит, что он ваш сын… не родной, но сын… Не знаю, как такое возможно, но, думаю, вы понимаете, о чем он говорит, да? Лилибет Моррис меняется в лице. Этот разговор ей не просто неприятен, он причиняет ей боль, бередит не затянувшиеся раны, но я делаю вид, будто не замечаю этого, как и того, как заботливо Коллин Моррис накрывает ее руку своей, безмолвно напоминая, что он рядом, что он с ней. В напряженной тишине снова раздается знакомый наигрыш, и я, наконец, узнаю эту мелодию. Это «Сквозь года» – произведение, которое написал Пол Моррис, когда ему только исполнилось пятнадцать лет, то самое, которое покорило меня с первых аккордов, едва я его услышала. Только вот в исполнении автора музыка переливалась разными гранями, точно к клавишам прикасался не просто музыкант, но истинный гений, способный увлечь каждого в свой сказочный мир. Мир, где есть место необузданной страсти и мрачной отрешенности, нечаянной радости и щемящей грусти, долгожданному триумфу и сокрушительному поражению. В сегодняшнем же исполнении я слышу только режущую боль и неподдельное отчаяние. А может быть, я просто считываю эти чувства с лица Лилибет Моррис? – Ой, у него шея-то вся в крови. Кошмар какой, – говорю я, снова наклонившись к окну. – Что? Где? – ахает Лилибет, в ужасе оборачиваясь, пытаясь заглянуть в окна. Кевин бросает в мою сторону косой взгляд, но тут же снова возвращается к молчаливому изучению бумаг, мне же нужно заканчивать свою мысль. – Подождите, кажется, он что-то пытается сказать. – Все! Хватит! – кричит Коллин, вскакивая на ноги. – Боже, этот человек говорит, что его смерть не была несчастным случаем. Его убили! – Вы издеваетесь? Прекратите, нести эту чушь! – с новой силой вспыхивает Коллин Моррис, но в его лице нет ни одной эмоции страха или паники, только злость. – Детектив, я уже жалею, что поддался на ваши уговоры и пригласил вас к себе, давайте я все-таки приеду в участок, или куда вы скажете, но, прошу вас, на этом мы сегодня закончим. А вы, дамочка, просто закройте рот! С нас достаточно того бреда, который мы слышим или читаем в прессе, но что бы вот так нагло и бессовестно вторгаться в дом и говорить все это. Вы не имеете права! – Теперь все в порядке, – спокойным голосом говорит Кевин, и, не обращая на меня никакого внимания, наконец, протягивает Коллину Моррису его бумаги. Лилибет Моррис продолжает сидеть на месте, в глубоком оцепенении. – Замечательно. А теперь уходите и заберите с собой эту сумасшедшую, – раздраженно говорит Коллин, забирая бумаги и делая уверенный шаг вперед. *** – Это не он и не она, – озвучиваю свои мысли я, когда Кевин везет меня домой. – Ты видел ее реакцию, когда я сказала, что это было убийство? – Ну может быть, она хорошая актриса. Я, честно говоря, думал, что нас больше интересует Коллин, разве нет? – Уже нет… он боится собак. И не просто сторонится, но испытывает в их присутствии животный страх. – Это тебе тоже пианист нашептал? – Нет, видела в эфире. Он недавно стал гостем ток-шоу Синди Вуд. – Кого? Той самой Синди, которая жила… – Да, представляешь, вот такое совпадение, она сделала с ним программу, посвященную фальшивой красоте, ну и в конце показала ему собаку, – говорю я, безразлично наблюдая за тем, как Кевин маневрирует на дороге. – Что это значит, Мерида? Ты мне обещала? – Да, и я без тебя ничего не делаю, но я не могу обещать за всех. – Не надо держать меня за идиота, это была твоя идея, я в этом уверен! – И откуда такая уверенность? Тоже разговаривал с пианистом? Кевин тяжело вздыхает, и я чувствую на себе его пристальный взгляд. – Извини, я не должен был так шутить. – Проехали, – говорю я, принимая его извинения. – И все же у нас снова ничего нет. Потому что теперь я точно знаю, что и Лилибет Моррис не желала смерти своему приемному сыну. – Хорошо, пусть так, но у нас есть целая гора бриллиантов, и мы даже знаем, кому она принадлежит. Доказать не можем, но… – Стивенс этого тоже не делал. Он не наш убийца. Да, он и Коллин Моррис идеально вписываются в профиль, но на этом все. Нет в них нужного триггера для такого серьезного шага. Каждый из них мог бы сорваться на эмоциях, но убийство Пола было тщательно спланировано. – Или же его просто загрыз пес. – Перестань, иначе мы поругаемся! Не будь таким же тупоголовым, как твой дружок Клаттерстоун! – Как скажешь, но, кажется, у нас закончились подозреваемые. Если ты ознакомилась с материалами дела, то поняла: единственный человек кто вызывает подозрения у Нортона, – это Коллин, но ты его сейчас отмела в сторону. Других подозреваемых у нас нет, да и мотива я тоже не вижу. – Значит, я что-то упускаю. – Хорошо, давай вернемся к Гвен Моррис, она же тоже показалась тебе подозрительной, и у нее был доступ к собаке. – Да, но я никогда не думала о ней как об убийце. Вся ее подозрительность и враждебность из-за мужа и кражи антикварной шкатулки. – А про пекарню ты что, забыла? – спрашивает Кевин, подрезая на повороте большой грузовик, и в ту же секунду нас оглушает противный звук клаксона. – Откуда у нее взялись деньги? – Хороший вопрос, но я не знаю пока, как получить на него ответ, – задумчиво тяну я. – Смерть Пола была казнью, в этом нет никаких сомнений, но палачом его был не пес, это кто-то другой… кто-то, кого мы пока не замечаем, но у кого есть мотив. И не просто какая-то обида, но нестерпимая злость, ненависть, презрение. – Может быть, тогда это его братец? Или дядя? – Нет, – коротко отвечаю я, пытаясь ухватиться за мысль, которая только что мелькнула. Кто-то, кто испытывает обиду, злость, ненависть, презрение… Нет, не то. Я что-то упускаю, но что? Я прикрываю глаза, давая волю воображению рисовать разные образы и сцены, но почему-то вспоминается только жуткое видео: Пол опускается на одно колено, протягивая руки своему любимцу. Рыжий пес с белым пятном на груди и большой квадратной мордой на миг замирает в нерешительности, но робкие хлопки в зале дают ему силу и уверенность. Хлопки звучат громче и сильнее, и собака бежит в объятия хозяина. Я открываю глаза как раз в тот момент, когда Кевин паркуется возле моего дома. Глава 23 Мы с отцом сидим на заднем дворе и пытаемся закончить игру в шахматы, которую начали несколько минут назад. Обычно он всегда очень внимателен и сконцентрирован, но сегодня уже на пятом ходу мне удалось поставить ему шах. Этого оказывается достаточно, чтобы я снова окинула его придирчивым взглядом, с облегчением подмечая, что он не похудел, цвет кожи не изменился, да и в глазах нет ни тоски, ни грусти сожалений. – Все хорошо? – все же спрашиваю я не в силах унять волнение внутри. – Да, – отвечает отец, не отрывая глаз от доски. – Но, кажется, я проигрываю. – Не говори глупостей. Ты победитель по жизни. – Ну это мы скоро увидим, – отзывается он, плотнее кутаясь в свой плед, как раз в тот момент, когда двери дома открываются и на площадку внутреннего двора выбегают двое маленьких сорванцов. От одного взгляда на них у меня замирает сердце, я забываю дышать. Фотографии, мимо которых я ходила столько лет, поднимаясь и спускаясь по лестнице в родительском доме, внезапно ожили. Мальчики подбегают к моему отцу, вскарабкиваются к нему на колени и радостно целуют в щеки. Я ловлю на себе их любопытные взгляды, но нахожусь в таком оцеплении, что боюсь пошевелиться, боюсь все испортить. – Дэни, Лео! – различаю я звонкий и незнакомый женский голос. В голове пульсирует только одно имя: Лия. Я оборачиваюсь и вижу, как на террасу выходит высокая блондинка в вязаном кардигане и лосинах. Такая же красивая и улыбчивая, как на свадебных фотографиях, которые я жадно разглядывала, сидя на этом же месте три года назад. – Добрый день, простите, мы не хотели вам мешать. «Мешать?» – эхом проносится в мыслях, и я запоздало понимаю, что она имеет в виду нашу недоигранную партию в шахматы. – Ерунда, – наконец, выдыхаю я, поднимаясь со своего кресла. – Мы до сих пор не знакомы, я Джен… – Я знаю, Винсент часто про вас говорит, – с той же мягкой улыбкой произносит Лия, после чего подходит ближе и ловким движением подхватывает на руки одного из мальчиков. – Это наш Леонард, а вон тот сорванец, который уже сделал свой ход конем, – Дэни. Ну а я… – Лия, жена моего брата. У вас замечательные детки. – Спасибо, но дай им полчаса, и они покажут все, на что способны. Правда, тогда ты, вероятно, не будешь к ним так благосклонна. – Глупости, – отвечаю я, взяв Леонарда за маленькую пухлую ручку. – Привет, малыш, я твоя тетя, и я разрешаю тебе делать все, что ты захочешь.