Неловкость, которую я испытывала с самого начала этого вечера, в эту самую минуту достигла крещендо14. С тех пор как я вернулась из Нового Орлеана, он ни разу не спросил меня о моем решении, но это не значит, что не пытался напомнить о данном мной обещании при каждом удобном случае. И до этого дня мне удавалось играть роль той самой «дурочки», образ, который, по мнению мамы, мне совсем не к лицу. Похоже, пришло время отказаться и от этой маски. – …я не хочу на тебя давить, – продолжает тем временем Кевин то, что начиналось как красивый тост, но очень быстро скатилось до какой-то странной формы речи. – Я хочу сделать тебя счастливой… – Я счастлива, и ты правильно подметил, ты мой лучший друг, и за это можно выпить, – пользуюсь я очередной заминкой в его монологе, после чего чокаюсь бокалом и делаю большой глоток вина. С Кевином я могу позволить себе расслабиться и не опасаться за свою безопасность. Он не сводит с меня глаз, продолжая удерживать бокал в воздухе, после чего тяжело вздохнув, наконец, пьет его одним глотком. Мы молчим, каждый уткнувшись в свою тарелку. Я давно хотела побывать в этом итальянского ресторане, где пасту сразу после подачи на стол посыпают сыром, который натирают на большой терке прямо в зале ресторана на глазах у всех гостей. Несколько минут назад я сама была той самой клиенткой, возле которой происходило это маленькое представление, и тогда, отправив в рот первую, накрученную на вилку порцию спагетти, я ощутила целый фейерверк вкусов, взорвавшийся у меня на языке: сливочный соус, каперсы, нежное мясо тунца и свежий пармезан. Но давящая тишина и неловкость, внезапно повисшие над нашим столом, лишают меня способности наслаждаться блюдом. Похоже, нет больше аппетита и у Кевина, потому как он просто ковыряет вилкой свою «осабуку», но до сих пор не отправил в рот больше ни крошки. – Скажи честно, ты хотя бы думала о моем предложении? – наконец, спрашивает он, вновь глядя мне в глаза. – Кев, я не хочу тебя обижать, не хочу делать тебе больно. Ты мне очень дорог, и я по-своему люблю тебя… люблю тебя как друга, моего единственного друга-мужчину, – говорю я. – Но что касается твоей просьбы, я честно пыталась, но я не могу… Кевин обреченно опускает взгляд. – …не могу думать об этом до тех пор, пока я не найду ублюдка, искалечившего мою жизнь. Я не могу просто взять и начать все сначала. Невозможно погрузиться в новую книгу, пока ты продолжаешь барахтаться в предыдущей… Кевин снова смотрит на меня, и в его глазах я вижу надежду. – Это не значит, что я… – Я тебя услышал. И я тебе помогу закрыть эту книгу и открыть новую. – Кев, я не хочу, чтобы ты строил какие-то планы… мы просто друзья… я не могу обещать… – Я знаю. Я понимаю, что этой новой книгой в твоей жизни могу быть и не я вовсе. Но я люблю тебя и хочу помочь тебе в этом. Натянуто улыбаюсь, от одного вида еды теперь начинает тошнить. Беру бокал и делаю еще один внушительный глоток вина. Неприятная горечь саднит горло. – Ты давно виделась с Ником? – неожиданно меняет тему разговора Кевин. – Наверное, пару недель назад, может быть, чуть больше, а что? – Он не звонил тебе после того, как ты вернулась? – Откуда такие вопросы? Кевин вытирает и без того чистые губы салфеткой. Я смотрю на него в упор, не скрывая своего раздражения: одно дело звонить мне каждый раз, когда я вовремя не ответила на его сообщение, но это уже явный перебор. Он не имеет права контролировать меня и указывать, с кем и сколько мне общаться. – У Ника есть ключи от твоей квартиры? – В чем дело? Что за идиотские вопросы? – В твоей квартире было еще кое-что, помимо тех вещей, – начинает Кевин, глядя мне в глаза. Я боюсь пошевелиться. Все мое внимание сконцентрировано на губах Кевина, я жду, что он скажет дальше. – Был еще один букет: дюжина белых роз, – дозирует информацию Кевин, не сводя с меня глаз. – И записка. – Что было в записке? – Пять лет назад я совершил ошибку, о которой буду сожалеть всю жизнь, – уткнувшись в экран своего телефона, читает Кевин. – Я был идиотом. Все эти годы я пытался тебя забыть, но не вышло. Я люблю тебя, и любил всегда. Знаю, что накосячил, знаю, что подвел, но я верю, что все еще можно изменить. Позвони мне, как будешь готова хотя бы просто начать говорить. С днем рождения, любимая, твой Ник. Тяжело вздыхаю, пряча лицо в ладонях. В ушах эхом звучат строчки этого письма, и перед глазами разыгрываются сцены прошлого. Это был день моего рождения. И к своим двадцати пяти годам я могла смело назвать себя по-настоящему счастливым человеком: работа в ФБР, о которой я всегда мечтала, верные друзья, с которыми можно было смело и в огонь и в воду, мужчина, с которым я была готова идти хоть на край света, и, разумеется, крепкая и дружная семья. В тот день Винсент прислал мне на работу огромный букет белых лилий и тем самым ненавязчиво сообщил всем вокруг, что у меня праздник, у меня день рождения. Кто-то из участка сбегал за тортом, и они все дружно поздравили меня и, несмотря на сложное дело, отпустили пораньше, чтобы я смогла подготовиться к вечернему торжеству в кругу самых близких. Я позвонила Нику, чтобы предупредить: заходить за мной на работу нет нужды, я уже в пути домой. Позже, прокручивая в памяти этот день, я ругала себя за то, что не отказалась и поддалась уговорам детективов. Но в тот момент я была рада, может быть, даже слишком. Ничего не подозревая, я спокойно вошла в подъезд нашего дома, поднялась по лестнице и открыла дверь своим ключом. Все выглядело так же, как и всегда, вот только дверь в тот день я закрыть так и не смогла. Высокий широкоплечий мужчина, одетый в какой-то странный черный костюм, надежно скрывающий от меня не только его тело, но даже лицо. Глаза же он спрятал за лыжной маской. Я едва успела испугаться, когда он с грохотом хлопнул дверью и в следующий миг его массивная рука закрыла мне рот до того, как я успела пикнуть. Он повалил меня на пол, пихнул в рот какой-то вонючий кусок ткани, и в глазах начало темнеть. Нет, я не потеряла сознание, я прекрасно осознавала все, что этот урод делал со мной… Первый человек, которому я сообщила о случившемся, была моя мама, вторым стал Ник. Мама меня поддерживала, жалела, заставляла выговариваться. Ник… с ним все было по-другому. Сначала он злился, на меня, на себя, на урода, который сделал это с нами. А потом он решил просто об этом забыть, словно это был какой-то страшный сон, который приснился нам обоим. Дурной сон, отмахнувшись от которого, можно с верой в светлое будущее идти в новый день. Ник смог, а я нет. Я застряла где-то там… в этом чертовом сне. – …а что если это все сделал Ник? – долетает до моего сознания обрывок речи Кевина, я опускаю руки и, не скрывая своего удивления, смотрю ему в глаза. – Ты не допускаешь такой мысли? – Ты это о чем сейчас? – Спустя столько лет он снова появляется в твоей жизни в надежде вернуть, но ты его отвергаешь. Он в отчаянии, он хочет, чтобы ты нуждалась в нем. Он точно знал, во что ты была одета, и ему не составило бы труда все это принести с собой. Что думаешь? – Ты это серьезно? – Вполне, и я повторяю свой вопрос, у Ника есть ключи от твоей квартиры? – Нет! К тому же я поменяла все замки… Нет, запасные ключи есть только у моей… – я спотыкаюсь на полуслове. В ушах звенит нелепый мамин вопрос: «Почему ты не позвонишь Нику? Чего ты ждешь?» и следом разочарованное: «Не прикидывайся дурочкой, тебе это не к лицу». – Прочитай еще раз, что там в конце пишет Ник в своей записке? – Позвони мне, как будешь готова хотя бы просто начать говорить. Качаю головой, чувствую себя настоящей дурой. – У кого есть запасные ключи от твоей квартиры? – спрашивает Кевин. – У моей мамы… Это она дала их Нику, она отказывается принять мой выбор. – Ясно, но я все-таки думаю, что он и был тем таинственным газовщиком. – Это чушь! Ник просто принес цветы, и все, это же очевидно. – Правда? А как насчет всего остального? Платье, плащ… Почему Ник не мог принести и все это? – Потому что Ник – это не тот ублюдок! – Да, но это не мешает ему пытаться манипулировать тобой, играть твоими чувствами. Запугивать! – Я знаю, что у тебя есть причины его недолюбливать, но это не он. Я не знаю, как это объяснить, но эти вещи принес другой… – Влюбленные женщины порой склонны идеализировать и прощать недостойных их мужчин. Я так часто сталкиваюсь с таким в жизни… – Кев, это правда не Ник… и я вовсе не пытаюсь его идеализировать. – Ты не сказала, что не влюблена в него, – тяжело вздохнув, говорит Кевин, давая знак официанту нас рассчитать. Мы снова молчим и не смотрим друг на друга. Единственная пара в красивом зале, которая не выглядит ни влюбленной, ни довольной кухней ресторана. Хочется верить, что мы все еще друзья… – Ты просила достать списки всех, кто вышел из тюрьмы в прошлом месяце, – нарушает тишину Кевин, и я вижу, как слегка приподнявшись в кресле, он достает из кармана своих джинсов флешку. – Здесь все. – Спасибо, – благодарю его я, крепко сжимая флешку в ладони. – Если я что-то найду, обязательно дам тебе знать. – Уверен, что так и будет, – натянуто улыбаясь, отвечает Кевин. – Раньше ты во мне сомневался. – И дорого за это заплатил. Но ты молодец. И знаешь, если в деле с Сяомин Цинь с самого начала было понятно, что дело нечисто, то с пианистом… честно, я бы и сам на месте Нортона склонялся к тому, что это был просто несчастный случай… но ты? Мозг профайлера – это действительно что-то удивительное. – Знаешь, в университете профессор Лимерман, который читал нам лекции по прикладному анализу поведения, считал, что хорошим профайлером может стать только тот, кто научился держать под контролем чудовище, которое живет в нем самом. Эпилог Четвертая сущность просыпается во мне в минуты безумного отчаяния. И только тяжесть рукоятки пистолета в руке помогает мне снова ощутить твердую почву под ногами. Отвожу курок, прицеливаюсь и нажимаю спуск. Один, два, три… восемь. Сегодня моя мишень – это бумажный манекен, но настанет тот день, когда передо мной будет стоять мразь, не только истерзавшая мое тело, но и разорвавшая мою душу на части. В тот день моя рука не дрогнет, и я выпущу в него всю обойму. Поменяю магазин и сделаю это снова. * * * notes Примечания