— У арестованного кейс бы отобрали, — пояснил Александр Иванович для начала. Господин в твердой шляпе и представитель компетентных органов уселись, переводчик направился к стойке, омоновцы стали у стола. Переводчик без очереди отоваривался у буфетчицы «пепси-колой», омоновцы перекрестно наблюдали за двумя выходами, представитель внимательно изучал лица посетителей буфета, а господин скучал. Не снимая перчатки, господин левой рукой наполнил свой стакан «пепси-колой», с наслаждением выпил. Остальные члены отряда не пили. — Серьезный груз у господина, — сказал Александр Иванович. — Кейс-то на наручнике. — А вы кем будете, Александр Иванович? — строго спросил Дэн. — Я-то? — грустно усмехнулся тот. — Я-то — пенсионер. В буфет ворвалась бурная Галина Георгиевна, придирчиво осмотрела присутствующих, увидела Александра Ивановича, обрадовалась и возмутилась: — Посадка идет, а вы здесь водку пьете! 5 Уже расселись по местам, уже проследовал в пилотскую кабину озабоченный и суровый экипаж, уже дарили улыбки направо и налево гуляющие по проходу стюардессы, уже начали подвывать двигатели. В полупустом салоне устраивались по желанию. Александр Иванович пожелал быть рядом с Галиной Георгиевной, а рок-группа — поблизости от них. Рокеры главные футляры сдали в багаж, в салон же взяли ручную легкую акустику. Теперь бы на взлетную полосу. Но дверь все не закрывали, ждали кого-то. Наконец к трапу (Александр Иванович и Галина Георгиевна смотрели в иллюминатор) подлетела черная с московским номером «Волга», из которой прямо-таки выпорхнул до невозможности элегантный субъект и бойко взбежал по ступеням. В салоне он, ни на кого не глядя, проследовал в первый класс. — Дипломат, — догадалась Галина Георгиевна. — И большой говнюк, по-моему, — грубо дополнил Александр Иванович. Не нравились ему дипломаты, зятек у него дипломатом был, женин брат. Про того он уже точно знал, что говнюк. — Говнюк он, может быть, и говнюк, — свободно согласилась Галина Георгиевна. — Но его ждали. Сейчас полетим. — Не его, — уверенно возразил Александр Иванович и кивнул на иллюминатор. В эллипсоидной раме иллюминатора была любопытная картина: знакомый отряд в рутинном порядке двигался к трапу. Омоновцы остановились у первой ступеньки и замерли подобно почетному караулу. Представитель и переводчик пожали господину руку, и господин, имея в правой руке кейс, а левой придерживая твердую шляпу, молодецки взбежал наверх. Господин проследовал путем дипломата. Тотчас глухо лязгнула тяжелая дверь, герметизируя салон, и сразу же самолет тронулся с места. Подрожав от напряжения и набираемой мощи на старте взлетной полосы, самолет сначала быстро побежал, а потом поднялся в воздух, ощутимо меняя положение салона из горизонтального на полувертикальное. Закладывало уши. Александр Иванович недовольно разевал рот, освобождаясь от неприятных ощущений. Галина Георгиевна снимала эти ощущения другим способом — оживленно заговорила: — Слава Богу, полетели! — Полетели, полетели, на головку сели! — пролепетал Александр Иванович. — Это вы к чему? — подозрительно поинтересовалась она. — Репетирую. В гости к внучке лечу. Действительно, к внучке. Но не к своей, к сожалению. Не было у него, старого пня, своей. Вот и пристроился любить, как свою, спиридоновскую Ксюшку. Бескорыстно радостную улыбку при виде его, счастливое удивление миру, открываемому ежеминутно, беззащитное маленькое гибкое и сильное тельце, нежные ребрышки под ладонью… Понял, что размяк от аэропортовской полторашки и, отряхнувшись, произнес: — Курить хочется. — А я и не видела ни разу, чтобы вы курили. — Шесть штук в день по расписанию, не считая чрезвычайных обстоятельств. — Взлет для вас — чрезвычайные обстоятельства? — Для меня чрезвычайные обстоятельства — знакомство с вами, — с неожиданной галантностью шарахнул он по ней комплиментом. — Ну и ну! — изумилась она. — Вот ведь бывают мужчины! — Вы просто, мадам, слегка одичали в вашей партийно-номенклатурной среде, — сказал Александр Иванович, — Вы ведь от комсомола и далее везде? Угадал? — Почти. До последнего времени. — А сейчас? — Сейчас работаю в Международном женском фонде. — Тоже неплохо. — Вы меня обидеть хотите? — все-таки завелась Галина Георгиевна. Александр Иванович сморщился, делая виноватое лицо, затем, улыбаясь, сообщил: — Зубоскалю просто по дурацкой привычке. Вы уж простите меня, старика. — Прощаю, старичок, — не простила она. Салон вернулся, наконец, в горизонтальное положение, потухло табло, запрещавшее растериваться и курить. Александр Иванович освободился от ремня безопасности и, достав пачку «Винстона», закурил. В принципе, он курил «Беломор», но вчера вечером Казарян, принеся блок «Винстона», демонстративно вывалил все его запасы папирос в мусоропровод. — Пенсии на «Винстон» хватает? — полюбопытствовала злопамятная Галина Георгиевна. Александр Иванович ответить не успел, потому что над ним Люцифером-совратителем навис волосатый Дэн: — На грины приобретен фирменный флакон. Поторчим, папик? Александр Иванович как бы в нерешительности обернулся к Галине Георгиевне. Та, в обиде еще, агрессивно поддержала Люцифера-совратителя: — Давайте, давайте, папик! — Ну, уж если дама рекомендует… — Александр Иванович кое-как выбрался из кресла, встал в проходе, положил Дэну руку на плечо, с деревянной интонацией Ершовамхатовского Несчастливцева изрек: — Идем туда… — Куда? — охотно обернувшись Аркашкой, визгливо перебил Дэн. — Куда ведет меня мой жалкий жребий! Смазливые барабаны уже разжились у стюардессы стаканами. Фирменный флакон оказался бутылкой «Балантайна», которая была разлита мгновенно: каждому по сотке. Трое, облокотившись о спинки переднего ряда, готовились к приему стоя, трое сидели. Александр Иванович пристроился в кресле через проход. Повертел желтую жидкость в стакане, поинтересовался между прочим: — Закусить, запить, занюхать? — Огорчаете, — действительно огорчился Дэн. — Из папика переходите в мажоры. — Что ж, не буду огорчать, — решил Александр Иванович, махнул дозу целиком и, содрогнувшись, занюхал твидовым рукавом. Шестерка с удовлетворением и по достоинству оценив сию акцию, припала к своим стаканам. Из жадности, правда, споловинили. Чтобы на два приема получилось. Уже умиротворенный (сотка благополучно улеглась и оказала действие) Александр Иванович любовно смотрел на них. Дав им передохнуть, осведомился, гордо демонстрируя недюжинную эрудицию: — Хэви, хард, панк? Дэн, производивший первую после приема мощную сигаретную затяжку, аж закашлялся от неожиданности. А откашлявшись, возликовал: — Сечет! — и добавил серьезно: — Скорее ритм-энд-блюз. Александр Иванович заржал, как жеребец, и признался: — Да не секу я, ребята, просто в ответ на ваш стеб и я стебануть себе позволил. А так для меня после битлов и Элвиса Пресли никого нет. — Хорош! — удивилась бас-гитара. — Облом! — признали свой проигрыш барабаны. — Из папика переводится в чуваки, — решил Дэн. — В его честь исполним. Бас-гитара и духовые передали стаканы незанятым коллегам, расчехлили гитару и кларнет, устроились поудобнее. Гитара держала четкий ритм, кларнет вел мелодию. Дэн на хорошем английском речитативом обозначил «Беззаботного» Элвиса Пресли. Душевно стало в салоне. Незаметно поближе переместились осторожные советские командированные, иностранцы, вытягивая шеи, слушали, а добродушный здоровенный мужик из первого ряда просто подошел к ним и встал невдалеке — ловил кайф. Недолго продолжалось счастье. Дэн умолк, затих и кларнет. Гитара, мучительно долго продержав последний аккорд, иссякла. — Спасибо, братцы, — поблагодарил Александр Иванович, — так уж по сердцу. Иностранцы вежливо поаплодировали, командировочные сделали вид, что ничего не было, а здоровенный мужик, молча показав музыкантам свой действительно большой палец, удалился на свое место.