— Куда мы все-таки едем? — спросила Катерина. — В Москву, — сказали за спиной, Катерина глянула в салонное зеркальце. Окровавленный гражданин не лежал — сидел, вальяжно разметав руки по спинке сиденья, и улыбался. Красивый парень, хоть и окровавленный. Катерина на несколько мгновений прикрыла глаза и сразу же открыла. Демонстративно огорчилась вслух: — Вот-те хрен! А я, Красная шапочка, к бабушке собралась! Неслабая была дамочка. Раненый заржал, а милиционер, ухмыльнувшись, взял из рук несопротивляющейся Катерины сумочку и кинул на заднее сиденье: — Посмотри: там? Раненый раскрыл сумочку, вытащил сложенный пополам конверт из-под фотобумаги, раскрыл его, глянул внутрь, а затем вытряс содержимое на сиденье. На плащ-палатке лежали магнитофонная кассета, фотонегативы и цветные снимки. — Туточки, — удовлетворительно отметил раненый. Стемнело основательно. «Мерседес», включа фары, летел сквозь лес. — А хороша тачка! — повторил милиционеровы слова раненый. — Что вы со мной сделаете? — задала, наконец, главный вопрос Катерина. — А ничего, — ответил раненый. — Отвезем в Москву, посадим в надежную клетку и подержим вас там недолго. До тех пор, пока ваш муженек кое-что для нас сделает. — Придержи язык, Артем, — посоветовал милиционер и добавил: — Пора ей браслеты надеть: на трассу выезжаем. Вышли из машины, косолапо стоявшей на обочине. Темный лес, разорванный дорогой, еле освещался серой полосой неба над разрывом. Шуршал в хвое легкий ветер, почти неощутимым шелестом обнаруживала себя в ночи насекомая живность. Артем защелкнул наручники на Катерининых запястьях, вздохнул глубоко и заметил, что: — Хорошо-то как, Господи! Катерина проснулась в тяжкой тьме. Пошарила правой рукой в поисках предполагаемого столика, видимо, нашла, потому что услышала, как падали с мягким стуком на пол неопознанные предметы. Нащупала пипку ночника и включила свет. Ну и спальня! Ампир, чистый ампир! Белые шелковые стены, белая пятиспальная кровать, белые шкафы по белым стенам, белого бархата шторы на окнах, в белой оправе зеркало на весь потолок. И все с золотом. В чем была — а ни в чем не была: спала голой — Катерина прошла к окну и рванула плотно задернутую занавеску. За занавеской обнаружилось заложенное кирпичом окно. Катерина возвратила штору на место и осмотрелась. На одном пуфике в беспорядке валялась ее фирменная одежонка, а на другом тщательно сложенный ярко-оранжевый, как форма голландских футболистов, банный халат. Надевая халат, она продекламировала, бодря себя: — И снится чудный сон Татьяне… Перепоясалась туго, будто забинтовалась, вздохнула, направилась к единственной двери и распахнула ее. В роскошной гостиной у журнального столика в раскидистом кресле раскидисто сидел хорошо одетый мужчина средних лет. — Привет, — сказал Катерина. — Туалетная комната должна при спальне быть. — Привет… Кэт, — через паузу, чтобы отчетливо срифмовать, поздоровался мужчина и объяснил: — Никак по планировке не получалось. — Где? — спросила она. Он кивнул на дальнюю дверь. Катерина вернулась в спальню, забрала свои шмотки и прошла в ванную. Посмотрелась в зеркало, скорчила себе рожу — одну, другую, третью — провела ладонями по лицу, разглаживая только ей видимые морщины, и сбросила халат. …Она явилась в гостиную стремительно, на ходу спросив обо всем: — Ну? — Свежа и прелестна, как майская роза, — отметил мужчина, добавив, правда, справедливости ради: — Несмотря на года. Она никак не отреагировала ни на комплимент, на на скрытое хамство, уселась в кресло напротив, закинула — исключительно по привычке — ногу на ногу и повторила всеобъемлющий вопрос: — Ну? — Выпить хочешь? — вопросом предложил мужчина. — По утрам не пью. — Откуда знаешь, что сейчас утро? — По себе. — Ну, а я… — и, не окончив фразы, мужчина, сложив язык валиком, оглушительно свистнул. В гостиной тотчас возник бывший раненый. Без ссадин и шрамов. Просто тридцатилетний плейбой. — Артем, распорядись, будь добр, выпить чего-нибудь. Джину с тоником, что ли… — Не по адресу, Александр. Для этого у тебя холуй, — тихо сказал Александр. — Ну, а ты, не в службу, а в дружбу, сказать ему можешь? — попросил Александр. — Не в службу, а в дружбу — могу, — ответил Артем и вышел. — Петушок, — высказалась про Артема Катерина. Холуй (и по виду холуй) вкатил стеклянный столик на колесиках и удалился. Александр плеснул в стакан джина, разбавил тоником. — Ну? — в третий раз повторила Катерина. Александр хлебнул слегка и ответил: — Не дурочка, чай. Ты же, увидев меня, там, в ванной, все просчитала. О чем мне тебе рассказывать? — Тогда зачем сейчас приперся сюда? — Сказать тебе, что все в порядке. Валентину, чтобы он не очень сильно переживал, я еще вчера позвонил. Да и посмотреть на тебя хотелось. Лет пять, наверное, не виделись, а? Время, как выяснилось, тебе только на пользу, Кэт. — Бог ты мой, пять лет прошло, а ты все такой же! — А зачем мне меняться? — Такой же показушник, такой же дешевый актеришка. Взрослеть надо, Сандро! Александр захохотал, отхохотавшись, допил что в стакане и поднялся. И хохотал фальшиво, и допивал без удовольствия. Но бодрился: — Не скучай, крошка. Выпить, закусить, музыку послушать, видак посмотреть — здесь все есть. …Черт-те что, в другом доме, что ли? Александр спускался по взъерошенной, как после землетрясения, лестнице без перил. Вышел в нежилой перекопанный двор, отодвинул тайную доску и оказался во дворе жилом. Через арку проник в переулок, там огляделся. Переулок был словно после бомбежки: в ямах, в кучах земли, с домами без стекол. Старомосковский переулок, как старомосковский переулок, годами ждущий капитального ремонта. Александр кинул взор и на дом, из которого вышел. Взор на свой дом. Небольшой, крепенький, с фундаментально заложенными кирпичом окнами. Александр уселся в черную «Волгу» и поехал. Солидный офис всепозволяющего государственного размаха. Александр шагал по надраенному коридорному паркету, на ходу изучая дверные таблички с именами. Искомая дверь обнаружилась в обширной нише, которая полагалась большим начальникам. Не на табличке даже, прямо-таки на вывеске, золотом по черному было выведено: «Каленов В. Ф.». Секретарша, подняв голову, улыбнулась вопросительно. — Моя фамилия Старов. Я договаривался о приеме. — Да, да… — подтвердила секретарша, оторвалась от компьютера и кинулась в кабинет — докладывать. Тотчас вернулась: — Валентин Феликсович ждет вас. Валентин Феликсович ждал, сидя за большим письменным столом. Ждал, но на встречу не поднялся. Александр молча пересек кабинет и уселся за перпендикулярный к письменному стол для заседаний. На ближайший к Валентину Феликсовичу стул. Поздоровался приветливо: — Здравствуйте, Валентин Феликсович. Валентин молчал, разглядывая Александра. Помолчав, произнес: — Так вот ты какой, Сандро. — Обращайтесь ко мне на Вы, Валентин Феликсович. И по имени-отчеству: Александр Георгиевич. Так будет полезней для вас. — А для вас? — А для меня удобней. — Ну, раз удобней, что ж… Излагайте, Александр Георгиевич. Александр положил изящную папочку, с которой пришел, на стол перед собой, начал было ее расстегивать, но задержался, чтобы сообщить: — Устал я, Валентин Феликсович. Очень устал. На покой пора. — Ну что вы, Александр Георгиевич, вы еще так молоды… — не было в голосе Валентина издевки. Лишь непонятная, малозаметная и легко корябающая интонация. Интонация, не более. Александр поднял от папочки глаза, посмотрел на Валентина. Тот ответил чистым взглядом. Александр вздохнул, пожурчал застежкой-молнией, извлек из папочки пакет, а из пакета — две фотографии. Протянул их Валентину. …Валентин в явно несоветском гостиничном номере вполне недвусмысленно развлекается с голой дамочкой. Естественно, тоже голый… …Валентин и некий господин за столиком уличного капиталистического кафе. Малозаметно, но вполне различимо, Валентин передает господину некий пакет… — Откуда?