Капитан поставил чемодан, скинул вещмешок, из нагрудного кармана достал толстую пачку денег, вытянул красную тридцатку и сказал строго: — Стаканчик-то маловат. — Стандарт. — Полтора стакана, — приказал капитан и развернулся к красномордому карманом великолепных своих штанов. Красномордый посмотрел, наконец, на покупателя и сразу же разглядел иконостас: два Знамени, Отечественной всех степеней. Звездочка, медали… И, почтительно ссыпая в оттянутый им же карман семечки, поинтересовался грустно: — Давно оттуда? — Оттуда месяц как, а сегодня прямо с поезда. Красномордый кивнул на левую руку капитана: — Где лежал? — В Смоленске, — капитан до хруста в суставах сладострастно потянулся, спросил: — Звать тебя как? — Петро. — Вот что, Петя. Я прогуляюсь малость, а ты за вещичками присмотри. — Слушаюсь, — привычно подчинился Петро, выскочил, скрипя протезом, из ряда, подхватил чемодан, вещмешок и споро припрятал их под прилавок. Капитан слегка кивнул, командирски благодаря, и, шикарно лузгая семечки, двинул в людское море. Он развлекался: щупал перекинутые через чьи-то плечи брюки, листал диковинные книги, рассматривал, присев на корточки, рассыпанные на плащпалатке металлические финтифлюшки. То ли мальчик, то ли старичок раскладывал на фанерном обломке три листка. Смятые коробом карты мелькали. — Отгадай бубновый туз — унесешь рублей картуз! — кричал мальчик-старичок и двигал, перебирал, вскидывал три карты. — Хочу рублей картуз, — сказал капитан и вытянул из своей пачки радужную сотенную. Мальчик-старичок мгновенно показал ему карты и снова замелькал. Помелькав, заявил торжественно: — Не отгадаешь туза — стольник мой, отгадаешь — триста твои. — Готовь триста. Отгадал, — лениво сказал капитан и, стремительно вскинув руку, вырвал из рукава старичка спрятанную карту, потом опять, не торопясь, перевернул карты на фанерке. То были шестерка, девятка, валет. — Гони три сотни, — капитан показывал, держа двумя пальцами, бубнового туза. — Грабят! — тонко завопил мальчик-старичок. И за спиной у капитана с угрозой поинтересовались: — Ты ще бандитствуешь, офицер? Тельник под грязной белой рубашкой, а поверх — стеганка, прохаря с обширным напуском, косой чубчик под малокозыркой — восьмиклинкой с хвостиком и круглая прыщавая харя с неряшливой молодой щетиной. — Я тебя не звал, приблатненный, — холодно сказал капитан. — Вица, он деньги отнять хочет! — проплакал мальчик-старичок. — Убогого обижаешь! — осудил капитана прыщавый. — Иди отсюда, пока я из тебя убогого не сделал, — настойчиво посоветовал ему капитан. И мальчику-старичку: — Давай проигрыш! — Вица, убьет! — Бандюга! — возликовал прыщавый и слегка толкнул капитана плечом. От неожиданности тот попятился, но тотчас был возвращен на прежнее место: до чрезвычайности похожий на прыщавого, только не прыщавый, был уже за спиной капитана. Тут же их стало четверо. Капитан оглядел их всех и вдруг жестко приказал на отработанном командирском крещендо: — Солдаты, ко мне! — Сдрейфил, гад, — выкрикнул прыщавый и ударил. Капитан нырком ушел от удара, одним шагом сблизился с прыщавым и ребром ладони врезал ему по шее. Прыщавый еще мягко усаживался на землю, а капитан, мигом развернувшись, уже был лицом к оставшейся троице. Но троица растворилась в толпе, потому что из толпы пробивались к капитану солдаты. Один. Второй. Третий. Третий — высокий, широкоплечий, с полным бантом ордена Славы, спросил строго: — Что здесь происходит? — В три листика играем, — ответил капитан, глядя на то, как мальчик-старичок, склонившись над прыщавым, любопытствовал радостно: — Больно, Вица, да? Больно? Прыщавый сидел на земле и ничего не понимал. Подковылял на протезе красномордый Петро — обеспокоенный: — Ты что шумел, капитан? — Вещички мои там не уведут? — капитан нагнулся, поднял оброненного в заварухе бубнового туза, постучал в спину мальчика-старичка пальцем. — Гони проигрыш, убогий. Мальчик-старичок показал обиженное личико: — Ты его не угадал, ты его у меня из рукава вырвал! Солдаты захохотали, как по команде. Один из них, хохоча, мотал головой, приговаривая: — Ну, Семеныч, ну, артист! А высокий добавил, как само собой разумеющееся: — Деньги-то отдать придется. Семеныч заплакал и полез за пазуху. — Откуда ты такой лихой, капитан? — осведомился высокий. — Я-то отсюда. А откуда здесь вся эта шелупонь? — капитан принял от Семеныча деньги, пересчитал и бережно приложил их к объемистой своей пачке. — Ну, братки, давайте знакомиться. Капитан Смирнов. Смирнов. Смирнов. Он жал руки, а в ответ неслось: — Сергей, Борис, Миша, Петро. А бедный Вица все сидел на земле. Рынок редел, когда паренек лет шестнадцати, интеллигентный такой паренек — высокий, худенький, складный — с карточной полбуханкой под мышкой, не глядя по сторонам, решительно пересекал его. В крайнем ряду шумели. Паренек посмотрел туда и увидел серьезно загулявшую компанию капитана Смирнова. Пятеро у прилавка, а меж ними — бутылка, граненые стаканы, морщинистые соленые огурцы. Мешок с семечками одиноко стоял в стороне. Паренек подошел к нему, застенчиво осведомился: — Почем семечки? — Двадцать рублей, — не оборачиваясь, ответил Петро. — А полстакана можно? — Клади червонец и сам насыпай. Паренек точно отмерил полстакана, высыпал семечки в карман и сказал тихо: — Саша, пойдем домой. Капитан Саша поднял рассеянные подвыпившие глаза, лицо его дрогнуло и, звучно втянув в себя воздух, спросил у паренька, уже зная: — Алик? Алька? Паренек всхлипнул и шагнул к Саше. Здоровой правой рукой тот схватил алькину голову за затылок, с силой прижал к орденоносной груди и затих в ожидании слезы. — Пусти. Орденами корябаешь. — Алик вывернулся из-под Сашиной руки и поднял сияющее свое лицо. — Алик. Алька, — повторил Саша. — Брат? — поинтересовался высокий широкоплечий Сергей. — Друг. Вместе книжки читали, — ответил Саша и, любовно потрогав Алика за щеку, спросил: — Где покорябал-то? — Нигде, — грубо ответил Алик, ощущая всеобщее внимание. Свершилось то, что уже целый месяц жаждала его неспокойная и виноватая мальчишеская душа: к нему: невоевавшему, вернулся старший друг — офицер, герой войны. А этот друг спокойно расположился в компании сегодняшних случайных знакомых и вовсе не спешит встретиться с ним. Конечно, все справедливо: они были там, в грохочущем аду, и какое им дело до щенка, просидевшего все эти годы за ученической партой. Хотелось плакать, но Алик не заплакал. — Ну, бойцы, расползлись? — понятливо предложил Сергей. Солдаты стали прощаться. Саша, пожимая руки, напомнил: — Завтра вечером всех жду, братки. Мало-Коптевский, два-а, квартира десять. Все время молчаливо сидевший на соседнем прилавке мальчик-старичок подал голос: — Отдай мои деньги, Сашок. Саша сморщился, как от зубной боли, заломил бровь, вытащил свою пачку, отмусолил триста. — И чтобы я три листика на рынке не видел.