Субботний вечер Нильс проводил вместе со своим соседом Сигге Карлстрёмом. Они вместе служили в полку в местечке Бохус. Сейчас Сигге работал на Эриксбергской верфи и жил в однокомнатной квартире через двор наискосок. Иногда они сидели у него на кухне, пили пиво и болтали о старых временах. — Как-то мрачно ты выглядишь, — заметил Сигге. — Все еще не можешь забыть ту девушку? Пора уже отвлечься. В следующий раз найди себе настоящую девчонку твоего уровня, а не барышню из высшего сословия, которой ты нужен лишь поиграться. — Эллен отнюдь не барышня из высшего сословия, — парировал Нильс. — Я видел, какая она, — уверенно возразил Сигге. — Она не для тебя… Вот, хлопни рюмаху, и тебе станет полегче. Он вытащил пробку из бутылки и налил ему. Нильс жестом ладони отказался. — Нет, спасибо. Пива мне достаточно. Не такой уж я любитель водки, особенно подобного сорта… — Какого еще сорта? С ней все в порядке, это точно. — Сигге налил себе немного и выпил. — Сорта бутылки без этикетки, — ответил Нильс. — Где ты ее раздобыл? — Не твое дело, легаш несчастный, — сказал Сигге, затыкая бутылку пробкой и убирая в холодильник. — Ты стал такой из себя значительный с тех пор, как попал в уголовный розыск… Не припомню, чтобы ты был таким щепетильным, когда патрулировал. Тогда ты не спрашивал, откуда какой бутылек… Это правда, Нильс иногда выпивал стаканчик на кухне у Сигге после долгого дежурства. Только водка могла растопить болезненный холод, глубоко проникавший в тело, подобно вечной мерзлоте. Но больше одной порции он никогда не пил. — С твоей зарплатой старшего констебля ты мог бы ходить по ресторанам и хлестать отличный грог? — саркастически спросил Сигге. — Но лучше там только стаканы, а содержимое то же, каким угощаю я. — Оно, может, и так, — признал Нильс. — Самогон есть повсюду. — Эта проклятая система ограничений нужна лишь для того, чтобы контролировать низшее сословие. Директора и высший класс могут пить сколько хотят, а безработные бедняги не могут купить себе хоть каплю для сугрева… Нет, уж лучше б совсем запретили эту дрянь, как хотели трезвенники. Тогда хотя бы стало по справедливости. — А страну наводнила бы самогонка, — заметил Нильс. Сигге засмеялся, достал бутылку и налил себе еще. — Если уж так хочешь знать, я купил ее у парня на площади Ернторгет. Понятия не имею, кто он или где ее взял. Но это хорошая штука. Ты не передумал? Нильс покачал головой. — За твое здоровье, легаш! — произнес Сигге и выпил. Несколько раз моргнул, затем поднял брови и с энтузиазмом воскликнул: — Слушай, мне охота прокатиться в парк Крукэнг! Там сегодня вечером танцы. Поехали? Крукэнг был парком развлечений рабочих по ту сторону реки. Там выступали и политические агитаторы, и артисты кабаре, работали «чертово колесо» и карусели. Когда в парке устраивали танцевальные вечера, городской паром, ходивший туда, бывал набит битком. — А помнишь танцы в полковом физкультурном зале? — посмеивался Сигге. — Ты был настоящим кавалером, Нильс. Сельские девчонки с ума по тебе сходили. Это не было лестью. Видя высокого, широкоплечего и чуть флегматичного констебля, трудно было догадаться, что он отличный танцор. На рождественском празднике полицейского общества Нильс поразил жен своих коллег элегантным вальсом бостон и мягко скользящим фокстротом. — Ну это когда было, — улыбаясь и качая головой, произнес он. — А сейчас? Ты не пьешь, не танцуешь… Может, стал верующим? — беспокойно спросил Сигге. — Нет. — Тогда пошли. Крукэнг полон жизни. Там масса хорошеньких девушек, больше всего на свете мечтающих выйти замуж за старшего констебля. — Не сегодня, Сигге. — Или рабочие девчонки тебе уже не годятся? Нильс был больше не в силах с ним препираться. Он сослался на то, что устал, поблагодарил за пиво и через двор пошел в свою квартиру на втором этаже. * * * Несколько дней спустя Гуннарссон снова отправился в поселение подбирал. С собой у него было несколько фотографий, найденных при осмотре квартиры, где жил Эдвард Викторссон. В глубине его гардероба хранилась картонка с фотографиями. Сюжет на всех один: он сам. Большинство были сделаны профессионалами в фотоателье и демонстрировали хорошо одетого, идеально подстриженного Эдварда в разных позах в фиктивной обстановке богача — в креслах, обитых бархатом, в красивых интерьерах. Некоторые фотографии были сделаны на открытом воздухе: вот он на пристани в плавках, с выпяченной грудью и втянутым животом; а вот в спортивной куртке, опершись на радиатор автомобиля; а вот за рулем гоночного катера… Его сестра оказалась права: Эдвард был самовлюбленным снобом. В квартире также нашелся контракт на аренду парковочного места на причале канала Розенлунд. Контроль показал, что он касался гоночного катера, идентичного тому, что был на фотографии Эдварда. Но автомобиль найти не удалось. На этот раз Нильс пошел к хижине Панамы-Бенгтссона в одиночку, попросив портовых полицейских подождать в лодке. Бенгтссон рубил дрова рядом с хижиной. Не упоминая сестру Клару, Нильс предъявил ему показания свидетеля о хорошо одетом мужчине в гоночном катере, которого Бенгтссон встретил у себя в апреле или мае. Но тот ничего подобного не помнил. Он отрицательно отвечал на все вопросы, не переставая работать топором. — Это мог быть тот самый мужчина, которого вы нашли в протоке, — продолжал Нильс. Бенгтссон поднял топор, повернулся к Нильсу и рявкнул: — Я никогда раньше не видел того покойника, я вам это уже говорил. Знал бы я, что вы будете шастать тут и преследовать меня и мою семью, оставил бы его там, где он был, чтобы водяным крысам было что погрызть. — Смерть меняет внешность человека. Вот как он выглядел живым, — сказал Нильс и протянул фото Эдварда в гоночном катере. Не бросив на снимок и взгляда, Бенгтссон высоко поднял двумя руками топор. Его не прикрытые одеждой мускулистые руки дрожали от ярости. Взревев, он направил острое лезвие к голове Нильса, но прежде чем оно достигло цели, развернулся всем телом и вонзил топор в колоду, прорубив ее чуть ли не до середины. Затем, бросив все как есть, зашагал к своей хижине. Гуннарссон застыл на месте; сердце его бешено колотилось. Он глянул на дверь хижины, разбитую после их предыдущего визита. Подождав с минуту, вернулся в полицейскую лодку и покинул поселение подбирал с так и не выполненным заданием. Возможно, Бенгтссон был прав, и не Эдвард, а кто-то другой посещал его весной… Ему хотелось показать фотографии сестре Кларе, чтобы она могла подтвердить, его ли видела у поселения подбирал. Но ее адрес он не нашел, даже фамилии не знал. * * * — У старшего констебля посетитель, — сообщила фрекен Брикман, когда он оказался в своем отделении полиции. Нильс огляделся. — Она ждет наверху. Гуннарссон поднялся в свой кабинет. На стуле для посетителей перед его столом сидела Эллен, закинув ногу на ногу, и листала последнюю сводку полицейских сообщений. — Ты что тут делаешь? — рявкнул он. Она невесело взглянула на него из-под челки. — Какое теплое приветствие… — Это информация, предназначенная для полиции. — Он выхватил листки из ее рук, положил в ящик стола и с грохотом захлопнул его. — Кто впустил тебя в мой кабинет? — Фрекен Брикман. Ужасная женщина. Тебе следует ее опасаться… Не присядешь, Нильс? Похоже, ты устал. И… немного раздражен. Вздохнув, старший констебль уселся на свой стул и произнес: — Извини, Эллен. Ты застала меня врасплох. — С полицейским такое случаться не должно… Ну как идет расследование? — Хуже некуда. Застряло. Эллен задумчиво кивнула. — Этого я и опасалась. Поэтому подумала, что тебе, возможно, нужна помощь. — Твоя? — Нильс криво усмехнулся. — Ага. Я знаю, что ты посещал курсы повышения квалификации для полицейских. Но подкован ли ты хоть сколько-нибудь в готовке еды, выпечке, сервировке стола и других домашних делах?.. Нет. А я прошла хорошую тренировку. Гуннарссон провел пальцами по волосам и сделал глубокий вдох. — Эллен, у меня был долгий рабочий день. Если у тебя есть желание обсудить вопросы прав женщин, ты выбрала не очень удачные место и время. Не потрудившись ответить, она открыла сумочку, вынула газетную вырезку и положила перед ним. Нильс вопросительно посмотрел на девушку.