Может быть, доктор Кронборг не понял насчет виллы? Может, вечеринка происходила на борту катера? Даже Нильсова альтернативная — и в какой-то степени секретная — разработка следа из Бронсхольмена пока не дала результатов: Мэрта на контакт не выходила. Донесения Эллен с острова оказались приятным чтением, а ее почерк всегда вызывал у Нильса учащение пульса. Но с полицейской точки зрения эти письма были совершенно неинтересны. Вначале они приходили часто, но в последнее время фонарь в окне Сигге перестал загораться. Возможно, Эллен устала от тяжелой работы прислуги и уехала назад, в дом родителей в Леруме. Тон ее последнего письма был резким, она упрекала его за короткие ответы. Но ведь они уже не были в отношениях, и у Нильса не было причин расписывать ни свою личную, ни профессиональную жизнь… Гуннарссон откусил от бутерброда с паштетом и помешал кофе в чашке, просматривая газету. Только он начал читать статью о Роальде Амундсене и его предстоящем полете на воздушном шаре к Северному полюсу, как дверь открылась. Ветер прорвался внутрь, принеся с собой упавшие листья — а также промокшего констебля в форме. Нильс поднял глаза. — Господи, Мольгрен, — произнес он. — Выгладишь, как мокрая кошка, вытащенная из канала… Капли воды попали на газету, когда констебль Мольгрен уселся за его стол. Нильс слегка отодвинулся назад на стуле. — У меня дорожное дежурство с семи утра. И с тех самых пор этот проклятый дождь льет не переставая, — проворчал Мольгрен. — Большую чашку кофе, Майкен, — крикнул он официантке. — Вот в такие дни я особенно рад, что больше не патрулирую, — сказал Нильс, складывая газету. Он помнил свои нескончаемые дежурства, когда бродил туда-обратно по одним и тем же улицам, и в дождь, и в шквальный ветер. Шерстяная ткань мундира сначала хорошо отталкивала воду, но под конец становилась совершенно мокрой, тяжелой, как свинец, и не желала сохнуть. Холод пронизывал до самых костей. В полицейском участке всегда пахло мокрой псиной. — Ну тебе-то хорошо и тепло в каморке при Нурдфельде, — язвительно заметил Мольгрен. — Вы вообще выходите на улицу? — Вообще-то да. — Но не в дождь? Нильс не ответил. Мольгрен глянул на улицу сквозь мокрое оконное стекло. — Когда патрулируешь, можно хотя бы зайти в подворотню, если льет немилосердно, — продолжал он. — Но сейчас я должен час за часом стоять на перекрестке. А когда льет, движение становится хуже некуда — все хотят взять извозчика, вместо того чтобы идти пешком. — А зонт вам не полагается, — вмешалась официантка Майкен, появившаяся возле их стола с чашкой и кофейником. — Вы же тогда не сможете махать. — Махать? — оскорбленно вскричал Мольгрен. — Она имеет в виду регулировать, — поправил Нильс. — Вы можете одевать плащи? — спросила Майкен, наливая кофе. Мольгрен хмыкнул. — Полицейский в плаще — как бы это выглядело? Какое уважение это вызывало бы? Нет, нам нужна униформа. Уважение и так хуже некуда… — Можно получить воспаление легких, — возразила официантка, вытирая фартуком капли с носика кофейника. — Не такой уж я изнеженный, — возразил Мольгрен, бросил сахар в кофе красными застывшими пальцами и отпил. — Нет, — продолжил он, когда Майкен удалилась, — я больше боюсь, что меня задавят. Ездят, как идиоты. Нильс согласно кивнул. Каждый день газеты сообщали об авариях. Народ ездил слишком быстро, по встречной полосе, в состоянии сильного опьянения… Люди без водительских прав или хоть каких-то навыков вождения выезжали на плохие дороги в ненадежных автомобилях. Приличные граждане за рулем превращались в буйных дикарей. Месяц назад один из власть имущих Гётеборга, судовладелец Дан Брустрём, погиб, когда вместе с женой и шофером попал в дорожное происшествие по дороге домой после спуска судна на воду в Мальмё. Внезапно он приказал шоферу пустить его за руль, а самому указал на заднее сиденье. Затем господин Брустрём взял управление машиной на себя и понесся с безумной скоростью, пока на крутом повороте автомобиль не врезался в ограждение моста и не перевернулся. Жена и шофер выжили, а судовладелец Брустрём, как это сформулировал на следующий день репортер газеты «Гётеборг-пост», «умер, как жил всегда, держа руку на руле и направляя свою судьбу с младых лет». Многие умерли, держа руки на руле… — Свобода ударяет им в голову, — заметил Мольгрен. — Сидят с пятьюдесятью лошадиными силами под капотом, могут ехать куда угодно, когда угодно, вне расписания… Жми на газ! У них мания величия. И тут появляется маленький ничтожный констебль и жестом показывает им остановку. Этого они не могут вынести. Другое дело в Лондоне! Там другая транспортная культура. Представь себе Пикадилли-Серкус в час пик. Девять улиц сходится вместе, и на каждой стоит констебль. А в центре — их командир, и он направляет остальных. Машины и автобусы несутся лавиной и мгновенно останавливаются по знаку констебля. Никаких клаксонов, никаких ревущих моторов, никаких воздетых вверх кулаков. А здесь, в этой задрипанной дыре, два автомобиля не могут разъехаться без проблем и шума… А транспортного констебля ценят не больше бродячей собаки. Он вытащил носовой платок и громко высморкался, словно хотел найти выход своей злости. — Вы выполняете опасную и важную работу, — сказал Нильс. — Вам всем следует повысить зарплату. — Ладно, радуйся, что ты детектив, — пробурчал Мольгрен, убирая скомканный платок в карман. — Воры и бандиты — сущие дети из воскресной школы по сравнению с автомобилистами. Частники хуже всех. Но и водители-профессионалы нередко тоже спешат… На днях меня чуть не отправил на тот свет грузовик. Водитель правил прямо на меня, хотя я показал ему стоп-сигнал. Думал, что я отскочу в сторону… Но он не знал констебля Мольгрена. Я стоял непоколебимо, и машина резко остановилась, а радиатор оказался в трех сантиметрах от меня. — Ты, конечно, задал ему трепку? — Не успел… Он опустил стекло и наорал на меня за то, что я имел наглость ему препятствовать. Нильс вздохнул. — Но это же оскорбление должностного лица. Ты записал его регистрационный номер? — Не смог его прочесть, — мрачно объяснил Мольгрен. — Номерной знак был очень грязный. Весь грузовик был заляпан какой-то красноватой гадостью. Я разглядел только последние цифры: семерка и тройка. А может, это была восьмерка… Затем он рванул с места и исчез. Мольгрен добавил в кофе еще сахара и жадно опустошил чашку, будто хотел утешиться этим. Ливень припустил еще больше, лупя в окна. — Как думаешь, в субботу тоже будет такая погода? — мрачно продолжил он и глянул на серое небо над крышами. — Тогда, конечно, отменят… — Что отменят? Мольгрен удивленно посмотрел на Нильса. — «Круиз при Луне», конечно. Ты записался? Гуннарссон вспомнил, что видел какое-то объявление о вечерних поездках на пароходе, совместно организуемых разными полицейскими союзами. — Нет, я не записывался. — Нет? Это же будет здорово. Конечно, если погода не подведет… Жены приглашаются, подруги тоже. — У меня ни той, ни другой. — Но ты все равно можешь прийти. Если еще есть места… — Ну может быть… — Только б этот проклятый дождь перестал. * * * В пятницу ветер выжал последние капли из облаков, прежде чем разметать их тонкой рванью и понести над сушей. А когда вечером в субботу пароход «Некен» вышел из порта Лилла-Боммен, река была уже спокойной; вода отражала свет ламп, гирляндами качавшихся над палубой. Члены обществ «Полицейское товарищество», «Центральная полиция» и «Союз детективов» сидели на скамьях в каюте, ели бутерброды с креветками и пили кофе, пока члены полицейского оркестра играли популярные шлягеры. Через час кофейные чашки наполнились из прихваченных с собой бутылок. Атмосфера улучшалась, ширился гул голосов, многие подпевали мелодиям оркестра. Но в присутствии жен и подружек все проходило спокойно. Нурдфельда не было — он в таких мероприятиях никогда не участвовал. Причину не называл, но говорили, что комиссар не хотел оставлять свою больную жену. Пароход, пыхтя, шел по реке мимо кранов, доков и пришвартовавшихся судов. Нильсу повезло. Вообще-то все билеты были зарезервированы уже давно, но кто-то не смог поехать. Гуннарссон пел, чокался кофейными кружками и болтал с женами коллег. Одна из них попыталась пригласить его на танец на крохотном пятачке у оркестра, напомнив ему, что они с ним танцевали когда-то на праздновании Рождества. Вполне возможно. Но теперь Нильс вежливо отказался. Он не чувствовал особого веселья. Он вообще был не способен развеселиться в праздничной обстановке — и считал это своим изъяном. Почему ему не дано расслабляться так, как могут его коллеги? Но ему не хотелось прослыть занудой, и потому он позволил уговорить себя присоединиться к поездке. Вежливо улыбаясь, Нильс слушал интересную историю, одновременно бросая взгляды в окно, чтобы сориентироваться, где они находятся, и тем самым понять, сколько еще пройдет времени, прежде чем пароход повернет домой. Но было уже темно, и из освещенного салона ничего толком не было видно. Нильс вышел на палубу. Воздух был по-осеннему резок. Над островом Хисинген висела платиново-белая луна, почти совсем круглая — не хватало лишь маленького кусочка с краю. Так что и в самом деле получился «Круиз при Луне», хотя полицейские, сидевшие в салоне, похоже, не слишком этим интересовались. У поручней по левому борту стояли несколько молодых констеблей, курили и хвастались своими победами на любовном фронте. Нильс перешел на другую сторону. Они уже дошли до Красного камня, и судно начало делать большую дугу, чтобы лечь на возвратный курс. Гуннарссон стоял, глядя вниз на темную, быстро текущую мимо воду, на которой, словно разлившаяся краска, плясал свет нарядного корабельного освещения. На границе этой игры света вдруг возникла тень. Она оказалась гребной лодкой, идущей курсом к южному берегу реки. Когда расстояние между ними стало ничтожно малым, Нильс смог заглянуть в гребную лодку. Одновременно посмотрел наверх и гребец, чье лицо осветили пароходные лампы. Нильс узнал его. Это был паренек, возивший его в поселение подбирал. В следующее мгновение лодка, пронесшись мимо, осталась за кормой. Но Нильс все еще мог различить в темноте ее контуры. Судя по всему, она двигалась по направлению к бывшей верфи Варвет-Кюстен. Конечно, это было их — подбирал — время суток. Но неужели они заплывают так далеко в устье реки? Большинство судов вставали намного ближе. На какую добычу они могли рассчитывать среди мусорных куч Варвет-Кюстен? Внезапно в голову ему пришла одна мысль. Он пошел к капитанской рубке и спросил: — Вы не могли бы высадить меня у Майнаббе? Я живу в районе Майорна, и оттуда мне было бы поближе к дому. Это было почти правдой. Он жил в районе Мастхюггет. — У нас была договоренность, чтобы я высадил всех в Лилла-Буммен, где вы взошли на борт. Здесь вам не такси, — проворчал капитан, не отрывая взгляда от ветрового стекла. — Знаю, капитан, но я плоховато себя чувствую… Капитан хмыкнул. — Перегнитесь через борт, если вас тошнит. Нильс быстро кивнул, издал неприятный горловой звук и прижал руку ко рту. Капитан с беспокойством взглянул на него. — Отправляйтесь на палубу! Не хватало еще, чтобы вас тут вытошнило! — рявкнул он, резко поворачивая штурвал. — Ладно, ладно, я остановлюсь в Майнаббе, будь по-вашему… Они обогнули мыс и подошли к причалу по другую сторону горы. Оказалось, что в этой части города живут несколько полицейских и что они тоже охотно сошли бы здесь.