Клинка решительно покачал головой. — Понятия не имею, кто они, — сказал он и сделал глоток из бутылки. Облегченно вздохнул, посмотрел на бутыль и добавил: — Но денежки они гребут лопатой. Продают это дело по всему городу… Может, и вы, констебль, хотите глоточек? Вы же не на службе, так? Он протянул Нильсу бутылку и поощрительно подмигнул. Гуннарссон взял ее и осмотрел в лунном свете короткое толстое горлышко и легкий желто-зеленый оттенок стекла. Такая же бутылка, что была дома у Сигге. Он понюхал содержимое, затем отдал бутылку обратно. — Спасибо, но я воздержусь. Завтра у меня рабочий день. Приятно было повидаться, Калле Клинка. — И мне, констебль. Нильс вышел из халупы, поспешил вдоль причала и дальше по территории верфи, пока не вышел к городскому району Майорна. Зашел в первую попавшуюся телефонную будку и позвонил дежурному в свой полицейский участок. Когда он наконец заполз в свою кровать, было четыре часа утра. 23 Овальный серебряный поднос с двумя ручками-петельками оказался на удивление тяжелым. Еда на тарелке — телячья печенка с картошкой и брусничным вареньем — была накрыта серебряной крышкой, украшенной эмблемой Королевского медицинского управления: тремя небольшими коронами, обрамленными венком, и большой короной сверху. Вино и рюмки уже наверху, объяснила фру Ланге. Держа в руках поднос, Эллен поднималась по лестнице ступенька за ступенькой, пока не оказалась в холле, переходящем в короткий коридор, стены которого были обиты темным деревом. Запах сырости здесь, наверху, был другим, ближе к естественному, будто от папоротника или мха. Эллен остановилась у единственной двери и, поскольку не могла постучать, держа поднос, крикнула: — Господин Хоффман! Ужин! С минуту внутри стояла абсолютная тишина. Затем послышался скрип мебели, за ним — приближающиеся шаги. Дверь приоткрылась; на пороге стоял он. Широкоплечий, двухметрового роста, в полосе света из окна, Хоффман выглядел как статуя, вырезанная из гранитного блока. Он уставился на нее, раздраженно и недоверчиво. Эллен показалось, что она разбудила медведя в берлоге. — Ужин, — повторила девушка, пытаясь изобразить улыбку. Он обернулся, посмотрел на настенные часы, буркнул что-то и кивком указал на комнату. Эллен истолковала это как приглашение зайти. Комната была просторной и красиво обставленной. И в ней было тепло — ее, очевидно, протапливали как следует. Свет из окна отражался в медных дверцах кафельной печки и полированном, красного дерева, письменном столе. Эллен, огляделась, ища, куда поставить поднос. — Здесь будет хорошо? — спросила она, ставя его на столик, окруженный четырьмя стульями. — Да. А это оставь, — сказал Хоффман, когда Эллен собиралась поднять серебряную крышку. — Я пока не буду есть, обычно я ем позже. Но ты можешь налить мне коньяку. Он показал на шкаф, полный разных бутылок, карафов и рюмок. Эллен взяла коньячный бокал и караф с янтарной жидкостью, бросив вопросительный взгляд на Хоффмана. Тот не подал никакого знака, что она сделала правильный выбор. Вытащив хрустальную пробку, девушка понюхала содержимое. Да, это был коньяк. Она снова бросила взгляд на Хоффмана, стоявшего чуть склонив голову, разглядывая ее. Пока наливала, Эллен держала руку твердо, но когда ставила пробку обратно, рука задрожала, и пробка зазвенела о края горлышка, как колокольчик. Девушка улыбнулась своей нервозности. Подумала, что ему самому было бы проще налить себе коньяк, но его забавляло зрелище того, как это делает она. — Налей себе, если хочешь, — вежливо предложил он. — Нет, спасибо. — Может быть, рюмку портвейна? Эллен решительно покачала головой и протянула ему бокал с коньяком. Хоффман не проявил намерения взять его, и она поставила бокал на стол рядом с подносом, сказав: — Прошу вас. Надеюсь, еда вкусная. Доброго вечера, господин Хоффман. И пошла к двери. — К чему такая спешка? Я даже не знаю, как тебя зовут. Эллен повернулась. — Меня зовут Эллен Гренблад. Хоффман рассмеялся, как будто она сказала что-то забавное. — Эллен Гренблад. — Он повторил ее имя медленно и отчетливо, иронично подчеркнув фамилию. Эллен поняла, что ее не стоило произносить. Прислуга представляется только по имени. — Вы не присядете на минутку, фрекен Гренблад? — продолжил Хоффман, показывая на два кресла у окна. Она покачала головой. — Я думаю, что нужна на кухне фру Ланге. — Нет, нет, ты ошибаешься, — решительно возразил Хоффман. — Это я нуждаюсь в тебе. Поэтому ты здесь. Он подошел к столику, взял бокал с коньяком и устроился в одном из кресел. Его огромное тело отразилось в оконном стекле. — Садись, дай ногам отдых. Эллен села на краешек второго кресла. — Ты уверена, что не хочешь рюмку портвейна? Или чего-нибудь другого? — Спасибо, ничего. Чтобы избежать его взгляд, она посмотрела в окно, где под темнеющим небом тускло поблескивало море. Хоффман покачал бокал в ладони. — Потрясающий вид, не правда ли? — Очень красивый, — сказала Эллен. — Из этой квартиры лучший вид на острове. — Считаешь, я его не заслуживаю? Что за странный вопрос, подумала Эллен. — Понятия не имею, господин Хоффман. Я вас не знаю. Но если вы цените этот вид, то, думаю, вы его заслуживаете. — Я ценю красоту, — сказал он, глядя на Эллен, а не в окно. — Разве не все ее ценят? — спросила она. Хоффман рассмеялся. — Тут ты, наверное, права… А что я еще ценю? Интересно послушать. — Вкусную еду, — ответила Эллен, кивая на серебряную крышку на столе. — Хороший коньяк. Тонкие вина. Хоффман поощрительно подмигнул. — Это верно. А еще? Он пристально смотрел на нее, словно ее ответ был ему очень важен. Эллен чувствовала себя так, словно ее взвешивают на неких весах, где все в ней измеряется по неизвестной шкале: лицо, тело, услужливость, сексуальный опыт, физическая сила, интеллект… — Что еще? Девушка огляделась. Вся комната была уставлена книгами. От них возникало ощущение уюта и, как ни странно, надежности. — Книги, — добавила она. — Опять правильно, — радостно воскликнул Хоффман. — Хотя не все из них мои. Эта квартира была раньше докторской, поэтому тут много медицинской литературы, в которую я не заглядывал. — А какие книги ваши? — Все вдоль этой стенки. — Он сделал широкий жест рукой. Взгляд Эллен пробежал по полкам, и она почувствовала острую тоску, ибо уже целую вечность не читала книги. — А можно посмотреть, что у вас есть? — Чуть приподнялась, но вновь села. — Нет, извините; мне это, конечно, не полагается делать. — Разумеется, смотри.