– Камея. Девушка его, стало быть. Подруга жизни. Три года вместе прожили. – Три года, говоришь? А та, которая до этого была, куда делась? – Ну, дед… Если мы всех подруг жизни считать начнем, у нас пальцев не хватит. Если даже все пальцы взять, и мои, и твои, и Платона. Он у нас такой, донжуан… – Что же, ни в кого по-настоящему не влюбился? – Почему? Вот Камею, к примеру, очень даже любил… И вкладывался в нее прилично. – Как это – вкладывался? – фыркнул с неприязнью дед Иван. – Она что, сберкнижка, чтобы в нее вкладываться? – Нет. Она начинающая певица. Да ты слышал, наверное? Она часто в телевизоре мурлычет… Еще песенки у нее такие веселенькие, разуха– бистые. – А я что, слушаю ваши басурманские песенки? Сейчас и песен-то не поют, а, как ты говоришь, мурлычут… Даже имя какое-то басурманское – Камея… – Да в миру она просто Катька, дед. Катька Плюшкина. Но иногда и Катькам очень уж в телевизор хочется. Даже не иногда, а очень часто. Как раньше Дунькам хотелось в Европу, помнишь? – М-м-м… – пробурчал Платон, улыбаясь. – Это точно… Чем больше Катька, тем больше хочется в телевизор… А уж если Плюшкина, так и вдвойне… – Опять злобствуете, да? – сурово спросил дед. – Нет, на сей раз не злобствуем, – грустно ответил Платон, – на сей раз все именно так и получилось – грустно и печально. – А что, Леонка не может себе нормальную девку найти? Ну, или хотя бы эта… Зачем ей Камеей-то обзываться? Так и называлась бы – Катя Плюшкина! Хорошее имя, хорошая фамилия! И пела бы себе на здоровье, кому мешает? А то придумала – Камея… – Да ты что, дед! – возмущенно поднял брови Антон. – Окстись! Да разве Катя Плюшкина у нас может быть певицей? Да пусть она хоть сто раз лучше поет, чем Монсеррат Кабалье и Мария Каллас, вместе взятые… – А куда, куда эта Камея делась-то? Почему Леонку бросила? К другому, что ль, ушла? – Она в Америку с продюсером сбежала, дед. – Да уж, напасть… – вздохнул дед Иван и добавил грустно: – И чего они эту Америку так любят, а? Летят, как мухи на мед… И мать ваша тоже… Он вдруг замолчал, будто спохватился, что сказал лишнего. Не принято меж ними было вспоминать мать с обидой или, не дай бог, худым словом. Хоть и обиняком, но сейчас нехорошо сказал… Будто поставил ее в один ряд с этой Катькой-Камеей. Хорошо, что вернулся Лео, разрядив своим присутствием неловкую паузу. Тем более и вопрос задал такой, разрядке соответствующий: – Что, про меня сплетничали, наверное? Да, дед? – Почему сплетничали? Просто сказали как есть… – немного растерянно проговорил дед, пробежав глазами по лицам Антона и Платона. – Ты лучше скажи, Леонка, чего тебе от Машутки надо? Грусть-тоску перешибить хочешь, да? А вдруг она всерьез тебя воспримет да влюбится? Разве это честно по отношению к доброй хорошей девушке? – Ой, дед… – поморщился Лео. – Давай я сам как-нибудь с добрыми и хорошими девушками разберусь, ладно? – М-м-м… Девушки бывают разные… – тихо пропел Антон, глядя на Лео. – Черные, белые, красные… Наша-то какая, а, Лео? Черная, наверное. По сезону. Загорелая то есть. А зимой белая будет. – Эх, вы… – досадливо повел рукой дед. – Заматерели вроде, а ума не набрались, все на смех сводите. А я с вами серьезно разговариваю, неслухи. Тебе-то, Антоха, уж стыдно по возрасту все к смеху сводить, ты ж старший! Значит, умнее должен быть, серьезнее! – Ага, как в сказке про трех братьев! – живо подхватил Антон. – Первый умный был детина, средний сын и так, и сяк, третий вовсе был дурак! Первый, который умный, это я! Второй, стало быть, который так и сяк – это Платон. А третий… Кстати, дед! Давно у тебя хочу спросить! Почему мама его таким странным именем назвала – Леон? – Так она хотела, чтоб складно было. Говорила, если назвать складно, то и жить будут так же дружно и складно. Вот и вышло – Антон, Платон и Леон… А как еще было назвать? Не Агафон же! Нет, не хотела Танька Агафона. Думала, думала, и ничего лучше, кроме Леона, не придумала. – Понятно… – тихо пробурчал Антон, – хотя этому обормоту имя Агафон больше бы подошло… Может, не рванул бы в богему, а дело бы себе выбрал в соответствии с именем. Ну какая из него богема, дед? Ну ты посмотри на него, посмотри! – Антоха, ты точно сегодня допросишься, по уху схлопочешь! – рассердился вдруг дед, глянув на спокойного и улыбчивого Леона. Хотел еще что-то сказать, но из дома вышла Маша, принялась развешивать на веревке остатки белья. На сей раз она была в шортах, которые мало чем отличались от линялых купальных трусиков, и в клетчатой рубашке, завязанной в узел под грудью. Покончив с бельем, Маша весело глянула на всю компанию. И также весело предложила: – Давайте, я ужин приготовлю? Салатик нарежу, картошки пожарю… Дядя Ваня, где у вас картошка? Вы только скажите где, я сама найду… – Шла бы ты лучше домой, Машутка… – помолчав, тихо предложил дед Иван. – Не ровен час, Маргарита сюда заявится, веревкой тебя отхлещет. И нам тоже перепадет… Скажет, совратили девку, отвадили от родного дома… Уж пятый день пошел, как ты днюешь и ночуешь тут! – Ну что ты … – также тихо прокомментировал деда Антон, – если кому и перепадет, так этому счастливчику… – кивнул он в сторону Лео, – а нам перепадать не за что, не виноватые мы… Дед, не расслышав его насмешливой интонации, тут же горячо возразил: – Это ты Маргариту не знаешь, Антоха! Она баба норовистая! Если ее понесет, разбираться не будет, кто прав, кто виноват! Я думал, она еще раньше прибежит… – Не прибежит, дядь Вань, – грустно покачала головой Маша, – не бойтесь. Зачем она сюда побежит? Ей чем дольше меня в доме нет, тем лучше. – Ну, скажешь тоже… – Правда, правда! А зачем я ей, сами подумайте! Только глаза мозолю… – Ну, не надо уж так, Машутка, чего ты! Оно понятно, что мачеха, и все же… Я слышал, бабы говорили, вроде поладили вы… – А чего мне с ней, драться? – сердито дернула загорелым плечиком Маша. – Живут они с отцом, и пусть живут, а ко мне пусть не лезут. Я ведь к ним не лезу, правда? Я бы с любой другой мачехой поладила, мне все равно… Если от этого зла не убежишь, надо научиться с ним уживаться, только и всего. Так я картошки пожарю на ужин, дядь Вань? – Ладно… Делай что хочешь, – дед Иван безнадежно махнул рукой. – Картошка там, в чулане, в плетеной корзине под рогожкой, сама увидишь. Маша кивнула, деловито направилась в дом, придерживая у бедра пустой таз. – Хозяюшка! – тихо проговорил ей в спину Платон. – Хорошая какая девочка, и рубашечки простирнула, и ужин приготовит… Не жизнь, а сплошной санаторий! Сервис ненавязчивый, можно сказать, благотворительный… Особенно для нас с Антохой. Правда, Антоха? – Правда, правда, – быстро согласился Антон. – Повезло нам с тобой, Платоша. Крупно повезло. Лео сидел молча, никак не реагируя на явно насмешливую тональность сказанного, улыбался вполне благодушно. Казалось, он их вовсе не слышал, думал о чем-то своем. – И правда, Леонка… Нехорошо как-то получается… – вставил свое слово дед. – Не морочил бы ты голову девчонке, а? Пусть бы домой шла… Ну сам подумай, что дальше-то будет? – А что будет дальше, дед? – озадаченно спросил Лео, чуть приподняв брови. – А сам не понимаешь, да? Побалуешься с ней, уедешь, а она тут будет тосковать… И без того у девки жизнь не очень веселая, с мачехой-то! Тем более совсем недавно мать схоронила! Отец ее, Павлуша Майдалин, как жену похоронил, и месяца бобылем не проходил. Маргаритка его вмиг окрутила! Шустрая баба, эта Маргаритка, не баба, а крутой кипяток! Уж не знаю, каково Машутке с ней… – Погоди, погоди, дед… – нетерпеливо перебил его Платон. – Выходит, фамилия у нашей Маши тоже Майдалина? – Ну да… – пожал плечами дед. – А какая еще должна быть фамилия? – Хм… Очень забавно, очень. Выходит, она Мария Майдалина? – Ну да… И что в этом забавного, не пойму? – Ну как же, дед… Ты только послушай… Мария Майдалина! Звучит-то как! Почти Мария Магдалина! – Да, действительно… – подхватил Антон. – Теперь ты понял, Платоша, с кем мы дело имеем? Теперь понятно, почему она в первую же ночь в койку к Лео прыгнула! А выпрыгнув, начала смиренно рубашки стирать и стряпать хлеб насущный… Не только для Лео – для всех… – Язык-то не отсохнет богохульствовать? – сердито проворчал дед, глядя исподлобья на внука. – И откуда в тебе столько яду скопилось, Антоха? Точно ведь раньше таким не был… Это все Танькины американские деньги, будь они неладны… Они вас испортили… – Да мы ж не богохульствуем, дед, что ты! – приложив ладони к груди, начал насмешливо оправдываться Антон. – Наоборот, мы счастью брата радуемся! – Знаю я, как вы радуетесь… Побалуетесь, посмеетесь и уедете! А влюбленная девка тут останется! Хоть бы совесть поимели, поганцы! – Да мы-то почему поганцы? Она ж Лео предметом для своей любви выбрала, ему и отвечать! – парировал Антон, разведя руки в стороны. – Ну да, ответит он… – грустно вздохнул дед. – Ты сам знаешь, какой с него спрос… Вишь, сидит, улыбается! Будто не про него речь! Ой, боюсь я, боюсь… А вдруг Машутка и в самом деле в него влюбиться успеет? Да чего говорить, уж успела поди… Если на все решилась… Она ведь не такая, чтобы с первым встречным в койку прыгать, я ее знаю! Она честная девушка! Душевная, умная, с переживанием! – Ничего, дед, не отчаивайся, – попытался успокоить деда Антон. – Тоже нашел о чем горевать! Как влюбится, так и разлюбит, подумаешь. У нынешних девушек это все просто происходит, они сами знают, какую кнопку в себе нажать. Когда надо – полюбят, когда надо – разлюбят. Не переживай… Лео вдруг рассмеялся тихо, будто только очнулся и успел прислушаться к разговору. Все глянули на него удивленно, и Лео снова рассмеялся, потом спросил весело: – Значит, вы все за меня решили, да? Что ж, спасибо, братцы… Все варианты предусмотрели и деда успокоили… А о том не подумали, к примеру, что, может, я Машеньку с собой заберу? А? Как вам такой вариант? Может, мне как раз не хватает такой вот любви… – Это какой же, интересно? – почти зло спросил Платон, и Антон глянул на него удивленно. – А такой… – пожал плечами Лео. – Такой, над которой вы потешаетесь, сами того не понимая, что это всего лишь зависть скрипит на ваших зубах, как песок. – Ой, давай без аллегорий, ладно? – весело рассмеялся Антон. – Уж поверь, на меня твои аллегории не действуют, я ж не девушка Маша родом из Камышей, слюни пускать не стану. – А ты уже их пускаешь, злые и тягучие… Потому что завистливые. Завидовать надо молча, братец. Антон хотел возразить, но его перебил Платон, проговорил насмешливо, но с нотками веселого вызова: – Лео, не перегни палку, а? Ты же знаешь, как Антоха вполоборота заводится. И впрямь, будь аккуратнее в аллегориях. Или ты считаешь, что я тоже завидую? – И ты завидуешь. Разве не так? – Да брось… Чему я завидую? Что девушка Маша в тебя влюбилась, а не в меня?