— Дима тебе разве не говорил о свадьбе? — Какой свадьбе? С кем? — посмотрев на отца Димона, я перевел взгляд на друга и Амели и закашлялся. — Не рановато, Лев Андреевич? Сколько они встречаются? — А чего тянуть? — как ни в чем ни бывало отмахнулся Авдеев. — Девочка хорошая и без этих ваших современных закидонов. Поживут немного вместе, притрутся, а после получения Димой диплома можно и расписываться. — Ну да, — кивнул я, примеряя слова Льва Андреевича на Резкую. — Хороших девочек без закидонов днём с огнём не найдешь. Повезло вашему Димке. Смотрю на него и завидую. Отсалютовав довольному Авдееву бокалом, будто озвучил тост за счастье его сына и будущей невестки, я опрокинул виски в рот и жестом показал стоящему поблизости официанту принести мне ещё одну порцию. Которую выпил сразу же как взял и снова залпом. Не собираясь цедить благородный напиток и тем более смаковать. Правда, и вторая порция вискаря не помогла порадоваться за Димона. Наоборот. После новостей о свадьбе мне до зубовного скрежета захотелось показать Дымычу и его отцу запись из гаража Резкой. А затем спросить у Льва Андреевича, как так получилось, что он не накопал ничего из того, что накопал я? И черт побери, покрутив эту мысль, у меня возник вопрос: "Почему я сразу не пошел к Авдееву старшему?" — Лев Андреевич, у вас есть минутка? — спросил я, извлекая телефон из кармана. — Никита, для тебя я найду и десять, — рассмеялся отец Димона. Хлопнул меня по плечу и, посмотрев мне за спину, широко улыбнулся: — Одну минуту, Никит. Ну как ты, Лиля? Устала от официальной части или пока держишься? — Немного устала, Лев Андреевич. Обернувшись к подошедшим Димону и Резкой, я на мгновение заглянул в глаза "прощай, Лилечке" и нажал на кнопку включения смартфона. — Как вы вовремя, — произнес, не скрывая своего злорадства. — Как же вы вовремя. — Мы-то, может, и вовремя, а ты какого на учебу забиваешь, Никитос? — спросил Димон. — Хочешь, как Лаптев, на сессии за преподавателями бегать? — Во-первых, я не Лаптев, — усмехнулся я, вспомнив когда-то нашего с Димоном, а теперь только его одногруппника, который не сдал ни одной сессии вовремя. — А во-вторых, у меня были очень весомые причины пропустить несколько пар. — Расскажешь это после того, как тебя отправят на пересдачу, — рассмеялся Димка. — Лапоть уже волосы рвет — не знает, как уломать Третьякова закрыть глаза на прогулы и поставить трояк. Даже взятку предлагал. — Это его проблема, Дымыч, — я обозначил интонацией, что не собираюсь развивать эту тему. Открыл галерею и поднял взгляд на Резкую. — Свои я решаю сам. Мелькнувшее в карих глазах недоумение. Взгляд на экран моего смартфона и после, уже панический, мне в глаза. Да, Лилечка, это то о чем ты подумала. Гуд бай, малыш! Ядовито улыбаясь, я занес палец над иконкой видео и поперхнулся от предложения Резкой: — Никита, пригласи меня на танец! — выпалила она скороговоркой. Нервно рассмеялась, осознавая, как прозвучала ее фраза, и тут же, перехватив мою руку с телефоном, поинтересовалась: — Дима, ты же не против? Глава 17. Амели Мне показалось, что кровеносные сосуды, опутывающие мое сердце со всех сторон, в один миг натянулись, как нити, и лопнули. Другого объяснения, почему качающий кровь орган ощущался в верхней части трахеи, а не в грудной клетке, у меня не было. Липкий страх сокрушительной волной распространился по всему телу, заполняя волнением каждую клеточку и стимулируя нервные окончания, из-за чего на коже выступили мурашки. Какое счастье, что идиотский благотворительный вечер проходил на теплоходе. Благодаря этому виновником своей реакции на происходящее я могла выставить сквозняк, который просачивался в приоткрытые двери, ведущие на верхнюю палубу. Лукашин, на мгновение опешивший от свалившегося на голову приглашения, прищурился и растянул губы в блеклом подобии дружелюбной улыбки. Музыканты, что обеспечивали на вечере живую музыку, как раз закончили одну композицию и начали исполнять новую. И я не стала дожидаться ответа ни Никиты, ни Димы. Под звонкий голос певца и задорный французский речитатив я развернулась на каблуках и рванула в сторону небольшого танцпола. Почему-то я не сомневалась, что Лукашин последует за мной. И до того момента, как мы скроемся от обоих Авдеевых за спинами танцующих, мне нужно было придумать, как выстроить диалог с человеком, который собирался вывалить всю правду о том, кем на самом деле является Амели Резкая. Шпильки вгрызались в деревянный пол, спина ныла от напряжения, а внизу живота начала царапаться паника. Платье, тонкую ткань которого я до этого не ощущала, стало липнуть к телу, вызывая дискомфорт. А когда на мою талию легла обжигающая ладонь, я еле сдержалась, чтобы не завизжать. Шумно вздохнув, я повернулась к Лукашину и не переставая улыбаться прошипела: — Нужно поговорить. — Согласен. Я сглотнула, столкнувшись со взглядом таких же темных глаз, что и у меня. Никита смотрел прямо, без ненависти или раздражения. Скорее, он был… удивлен. Моя пальцы утонули в сильной ладони, когда Лукашин взял меня за руку и чуть притянул к себе. Стараясь не зацикливаться на этом контакте, я позволила Никите повести меня в танце и посмотрела на Диму. Он с непринужденной улыбкой переговаривался о чем-то с отцом, не обращая на нас никакого внимания. Если до этого меня окружал тонкий запах живых цветов, украшающих нижнюю палубу, то теперь мое обоняние атаковал другой аромат. Откровенно мужской, тяжелый, но ненавязчивый. Я не удержалась и сделала глубокий вдох, с удивлением понимая, что от Лукашина пахнет сложной смесью цитрусовых и древесных нот, которые сглаживались прохладой мяты, ванильной сладостью и бархатистой пикантностью корицы. Такое ощущение, что я с теплохода перенеслась в шале, где только что к завтраку принесли свежие булочки. Нервно усмехнувшись этой мысли, я подняла голову, чтобы посмотреть на Никиту, и чуть не поперхнулась из-за его изучающего, серьезного взгляда, свойственного скорее маститому ученому, а не молодому парню. — Нужно поговорить, — напомнил Лукашин. Я кивнула. Поговорить-то нужно, но все мои силы уходили на то, чтобы подавлять панику от тесной близости с ним. Лукашина было слишком много. Аромат парфюма, темные глаза, считывающие мои эмоции, горячие ладони — одна на талии, другая уверенно сжимала мою руку — и жар мужского тела, которому ткань платья не преграда. Словно я превратилась в крепость, у стен которой замерли войска неприятеля. И они одновременно наносят один сокрушительный удар за другим, а мне только и остается, что молиться и надеяться на давние укрепления. — Ты. Хотела. Поговорить, — вновь повторил Никита. — Начинай. — Не здесь, — нашла я в себе силы выдавить хоть что-то. — Почему? — наигранно удивился он, резко развернув меня под аккорд гитары. От неожиданности я чуть не запуталась в подоле платья. Нестерпимо захотелось всадить шпильку в носок начищенной мужской туфли. Интересно, от такого Лукашин утратит свою невозмутимость? — Как тебе песня, Амели? Кстати, ты знаешь французский? Моя мама преподает этот язык, я кое-что в нем понимаю, ты в курсе? На миг мне показалось, что в черных зрачках, позади моего крошечного отражения, мелкнуло адское пламя. — J’arrive, j’arrive, j’arrive, — тихо пропел Лукашин, продемонстрировав и хорошее произношение, и идеальное попадание в ноты. — Перевести для тебя, Амели? J’arrive, j’arrive, j’arrive. Меня бросило в жар, и это не укрылось от Никиты. Вряд ли бы он смог не заметить мои пылающие щеки, виной чему стало не смущение, а злость. Она закипала в груди каждый раз, когда мое общение с Лукашиным длилось дольше нескольких секунд. Но сегодня меня сбивал с толку тот факт, что мерзавец не отвечал на эту злость. И это пугало больше, чем все наши стычки вместе взятые. Клим однажды сказал, что если ты берешь человека за горло, а улыбается он, то контроль за ситуацией точно не в твоих руках. Холодная отстраненность Лукашина била по нервам похлеще всех триггеров, угрожала и парализовала. Мне следовало рассуждать трезво, не бояться отвечать и не вестись на эти завуалированные запугивания. Но низкие ноты хриплого голоса не позволяли собрать мысли в кучу, а Лукашин этим нагло пользовался. Притянув меня поближе к себе под очередной аккорд, Никита чуть наклонился, коротко выдохнув. Я почувствовала, как на мгновение сжались его пальцы на моей талии. В попытке отстраниться я сместила ладонь с его плеча, мазнув по лацкану пиджака, и едва не потеряла равновесие, делая шаг назад. — Лукашин, прекрати, — дрогнувшим голосом огрызнулась я, на что получила в ответ невинное выражение лица и тихий смех. — Резкая, — протянул он мою фамилию, смакуя каждый слог. Взяв секундную паузу, он позволил ощутить, как буквы легли поверх той тихой бури, что сгущалась сейчас между нами. — Убери с лица испуг. Я не стану набрасываться на тебя посреди танцпола. К слову… Мне следует извиниться. Один из каблуков противно скрипнул по дереву пола, но за громкой музыкой этот звук остался слышен только мне с Никитой. Мое дыхание сбилось от неожиданности последнего заявления Лукашина, я потрясенно посмотрела на него, не в силах ответить. — Мне не стоило валить тебя на пол и пытаться поцеловать. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то дурацкий импульс. — Никита усмехнулся. — Или инстинкт. Я на мгновение поджала губы, переваривая услышанное. Извинения Лукашина настораживали, я не совсем понимала, с какой целью он это делал. Хотел усыпить мою бдительность? Успокоить меня? Или загнать в угол, чтобы затем нанести сокрушительный удар, воспользовавшись моей растерянностью? Пока я молчала под скрип шестеренок в моей голове, Никита заставил меня сделать несколько шагов, подталкивая к одной из дверей на верхнюю палубу. Прохладный воздух заставил вздрогнуть. Лукашин изящно поклонился, рукой приглашая меня ступить на лестницу, ведущую наверх. Я повела плечами, бросила осторожный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что наше с Никитой исчезновение осталось незамеченным, и послушно застучала каблуками по металлическим ступенькам. На верхней палубе тоже играла музыка, но из колонок и гораздо тише. Тусклый диск закатного солнца уже целовал водную гладь, поэтому организаторы мероприятия обеспечили искусственное освещение теплохода, растянув длинные гирлянды с крупными лампочками. Между столиками под белоснежными скатертями сновали официанты, угощая гостей закусками и напитками. На носу теплохода собралась группа мужчин, и я поморщилась от тяжелого табачного аромата, который принес ветер. Лукашин бросил быстрый взгляд на мужчин и кивнул в ответ на улыбку одного из них. Затем развернулся и двинулся к корме, которую облюбовали несколько парочек. Мне оставалось только последовать за ним. Удалившись от толпы, мы остановились у перил. Я нервно сжала их металл, холодивший пальцы, и вздрогнула, когда на мои плечи опустился пиджак. Порывы речного ветра столкнулись с плотной тканью и отступили, а у меня закружилась голова от неожиданно усилившегося аромата парфюма Лукашина. — В следующий раз выбивай из мужчины не только платье, но и полушубок или манто, — с тихим смешком произнес Никита. Прислонившись поясницей к перилам, он достал из кармана пачку сигарет и, щелкнув дорогой зажигалкой, закурил. — Надеюсь, теперь ты способна говорить? — Спасибо, — посчитала я нужным поблагодарить его за пиджак. Теперь, когда Лукашин стоял в паре метров от меня, мое сознание не тряслось в панической агонии, а сердце вернулось на место и постепенно замедляло свой бег, выравнивая ритм. — Клим передал мне твой ультиматум. — Но машина все еще у тебя. — Да, — подтвердила я, пусть в голосе Никиты и не было вопросительных ноток. — Я не избавлюсь от нее. — Тогда я возвращаюсь к Авдеевым и выкладываю все, что успел узнать про тебя. — Лукашин… — Да, я уже слышал про то, что ты найдешь, как все объяснить. И я бы продолжал в это верить, если бы несколько минут назад не наблюдал твой страх. Возможно, присесть на уши Диме у тебя и получится, но Авдеев-старший не столь наивен и глуп. — Я не скрываю ничего ужасного! — А это не мне решать. Некоторым людям достаточно того, что ты вообще что-то скрываешь, Резкая. В отношениях важно говорить правду и доверять друг другу, — издевательски прогундосил Лукашин. — Не слышала о таком? — Так. — Я закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов и выдохов, понимая, что разговор опять поворачивает не в ту сторону. — Я не стану оправдываться, Никита. Поверь, я понимаю, насколько некрасиво с моей стороны скрывать от Димы некоторые моменты… — Знаешь, Резкая, — оборвал меня Никита и подался немного вперед, заглядывая мне в глаза. — Мне кажется, что ты боишься вовсе не того, что Авдеевы узнают про твою машину. Здесь ты права, это не такой страшный грех. Всегда можно придумать удобное объяснение, откуда ты ее взяла. Как там Клим говорил? В наследство от бабки досталась? — Он сделал затяжку и выпустил струю дыма в нескольких сантиметрах от моего лица. — К слову, а это правда? Или ты выложила своему защитничку одну из удобных версий? Впрочем, не столь важно, — вставил он до того, как я попыталась ответить, — как я уже сказал, ты боишься не из-за машины. Игнатов. Вот главная причина твоей паники. Ты не можешь допустить, чтобы прокурор узнал о том, что его будущая невестка проворачивает грязные делишки с барыгой. Он выпрямился, довольно улыбаясь, а я… расхохоталась. Смахнула, спасая макияж, выступившие в уголках глаз слезы и сквозь смех проговорила: — Я сколько буду повторять… Не общаюсь я с Игнатовым. Лукашин, который на секунду растерялся, закатил глаза и протянул ко мне руку. Я замерла, мгновенно напрягшись, но он просто извлек из внутреннего кармана пиджака свой смартфон, разблокировал его, несколько раз тапнул по экрану и протянул гаджет мне. Наши пальцы соприкоснулись, я торопливо одернула руку, но взгляд опустила, чтобы тут же нахмуриться, когда поняла, что Лукашин включил видеоролик. В котором Игнатов и я стоим друг напротив друга и спокойно переговариваемся. — Это… Боже, Лукашин, он просто спросил что-то про универ. Я уже даже не помню этого разговора! — Конечно, конечно, — закивал Никита. — Я не сомневаюсь, так все и было. — Игнатов не знаком со мной настоящей, — попыталась я достучаться до этого упертого идиота. — Для него я гонщица с маской на лице и… м-м… творческим псевдонимом. Правду знает только наш орг.