— Да фигня полная. Не парься, — натужно рассмеялся я и жестом осек Резкую, решившую вклиниться с протестующим возгласом. — Давай я Лильку к тебе на такси отправлю, а сам домой погоню. Морду подрихтовали малость, но в клубешник меня точно не пустят. — Да, блядь, ты когда успеваешь проблем на ровном месте огрести? — психанул Дымыч. — Договаривались ведь. — Так в чем проблема? Лиля к тебе приедет, начинайте, а я часа через два подтянусь, раз тебе усралось набухаться втроем. — Да какое уже бухать? Все настроение испоганил, — выдохнул в трубку Дымыч. — Лилька как? — Нормально с ней все, — ответил я, посмотрев на Резкую и вновь осадив ее настрой. — Сам? — Да по мелочи. Так что не думай там Борисовича напрягать. — Дима, он… — воскликнула Амели и поперхнулась, когда я медленно процедил ей, прикрыв микрофон ладонью: — Я сказал, что не поеду в больницу. Ты к Димону поедешь? — А он где? Он не едет? — растерянно спросила Резкая, и я криво усмехнулся: — Боюсь, даже если он и приедет, нас не пустят внутрь. Сорян за испорченный вечер, но ты к Димке едешь или как? Посидите вдвоем… — Отдай! — оборвала меня Амели и в три предложения выдала Дымычу: — Дим, мы договаривались втроем. Да, посидим в другой раз. Хорошо, я поеду домой. А затем убрала мобильный и дернула меня за руку в сторону такси. — Пошли. Мы едем ко мне. — Вот еще, — хмыкнул я, придав голосу как можно больше беззаботности. — Я сам решаю свои проблемы и уж пару царапин помазать перекисью смогу без чьей-либо помощи. — Царапина?— зло прошипела Амели. — У тебя бровь разбита, половина лица в крови! Думаешь, пластырем залепишь и на этом хватит? — Резкая, — оскалился я, стараясь не обращать внимания на медленно накатывающее ощущение встречи со стеной. — Обещаю, помажу зелёнкой и даже подую, если станет щипать. Но к тебе я не поеду. — Тогда мы едем в больницу. — Да твою ж мать! Ты с какой радости ультиматумы выдвигать начала? — Либо больница, либо ко мне, — повторила Амели и после окрика одного из охранников, что наше время вышло, толкнула меня к машине, сопроводив это безапелляционным: — Ко мне. Я не видел смысла в такси и — тем более! — в какой-то там экстренной помощи. Однако кивнул, собираясь ограничиться поездкой до дома Резкой. От которого спокойно свалю к себе. Но нет. Согласившись на часть озвученного Амели, я не сумел откреститься от остального. Сперва вошел за ней в подъезд. После поднялся на этаж, где находилась квартира, в которую Резкая практически втолкнула меня, не забыв скомандовать идти в ванную. — Мать Тереза из тебя странная, — огрызнулся я, а сам, глянув в отражение зеркала, присвистнул: — Ну-у-у… Могло быть и хуже. — Хуже — когда нос сломают? Или это тоже царапина? — спросила Амели, входя ко мне с аптечкой в руках. — Садись, — указала на край ванной. Достала из сумки с медикаментами перекись и успокоила, будто ребенка: — Она не щиплет. — Резкая, я в курсе, — улыбнулся я. — Но можешь подуть, если хочется. — Ещё пожелания будут или можно обработать царапинки? — съязвила она в ответ. Пару раз промокнула ватным диском мою бровь. Прижала к ней чистый и кашлянула, когда я прикрыл глаза и втянул носом воздух. — Действительно, — улыбнулся я шире, услышав отчётливый аромат кофе и миндаля. — Что? — Ты пахнешь кофе и миндалем, — произнес я, заглядывая в глаза Амели. — Приятный запах. — С-спасибо, — растерялась Резкая и видимо поэтому вдавила ватный диск сильнее, чем планировала. — Извини. — Нормально все, — прошипел я, морщась. И завис от того, что Амели наклонилась и подула на потревоженную рану. — Кровит. — Кровит, — повторил за ней, пытаясь прогнать мысли, которые не приведут ни к чему хорошему. Но даже осознавая это, я не стал себя тормозить. Подняв ладонь к щеке Амели, я провел по ней, едва касаясь кончиками пальцев, и словно в бреду прошептал: — Не парься. Мгновение. Может, два. Я бы не смог устоять дольше и коснулся губами губ Амели, шепча им: — Прости, Леля. За что? За порыв? За поцелуй? За что?! Прижимая губы к губам Резкой, я не хотел думать и разбираться, искать ответы и оправдание этому поцелую. Я не мог не поцеловать. Не мог. Плевать. На причины, которые толкнули меня к ней. На вопросы, на которые не найду ответов ни сейчас, ни завтра — никогда. На все плевать. От одного прикосновения к губам Амели мои пронзило тысячами игл. А дальше это безумие захватило мое тело без остатка. Услышав рваный вдох и оборвавшееся дыхание Резкой меня скрутило до слепоты. Переломало, не оставив ничего целого, и вышвырнуло в День группы, где я так же посчитал себя вправе целовать Амели. Только там, на матах, меня не выкручивало так, как сейчас. Не разрывало в лохмотья нервы и мышцы. Тогда, поддавшись порыву, я не чувствовал жжение кислоты от того, что своим поцелуем шагнул за грань. За которой нет и не будет ничего хорошего. Только паника, ужас от моего прикосновения и уперевшиеся мне в грудь ладони. Как в клубе останавливающие. Но не оттолкнувшие, когда я оборвал поцелуй и замер в миллиметре от губ Амели. Она не убирала свои руки и не отталкивала меня. А я… Я застыл, боясь пошевелиться и даже дышать. Я слышал в напряжении пальцев Резкой, что любое мое движение — не важно какое, — спровоцирует у нее приступ паники. Чувствовал, как ее ладони прожигают ткань моей футболки. И видел в глубине ее глаз, что я натворил своим поцелуем. Только отшатнуться назад или сказать хоть что-то успокаивающее не мог. Не сумел сделать вдох, чтобы лихорадящий мозг нашел и подобрал правильные слова. Потому что ничего, кроме бреда и лжи, в них не было. Прости, я не хотел? Хотел. Извини, я не знал? Знал. Знал. Но даже в бреду не мог предположить, что Амели прожжет в моей груди дыру, а затем, украв глоток воздуха, уже сама коснется моих губ. Зачем?! Глава 33. Амели Могла ли я сказать, что подтолкнуло меня поцеловать Никиту? Как ни странно, да. Дело было не в произнесенном Лукашиным «Леля». Дело было не в близости привлекательного парня. И уж точно я сделала это не под влиянием «момента». В моем поцелуе отсутствовали импульс, острое желание или влечение. В противном случае я бы не стала держать Лукашина на дистанции, впечатав подрагивающие ладони ему в грудь. Просто сломанная девочка, считающая, что ее поломка раз и навсегда, впервые за долгое время хлебнула эмоций. Не пожирающий внутренности страх, не леденящую панику или смирение, вынуждающее стоять и терпеть навязанный контакт, а… Я не могла охарактеризовать свои ощущения. Потому что неожиданно для себя вырвалась из эмоционального вакуума и оглохла от заработавших на полную катушку органов чувств. Мимолетное прикосновение кончиков пальцев к щеке. Хриплый голос. Чувственный терпкий аромат. Тепло губ. И толчок нежности. В самый центр груди. Заставивший покачнуться и судорожно глотнуть воздух. Чтобы сделать шаг навстречу и уже самой прижаться к обжигающим губам. Чтобы убедиться — не показалось, не почудилось, не померещилось. Чтобы испытать давно забытое снова. Бах-бах-бах-бах-бах.