Тишина в доме была хорошо знакома по всем этим годам, наполненным горем, – в несуразно большом доме, какие-то части которого были словно вырезаны напрочь. Приближаясь к спальне, Френч услышал звук льющейся воды и остановился перед приоткрытой на дюйм дверью ванной комнаты. – Дорогая? Габриэла лежала в ванне в полной темноте, но он мог различить ее силуэт на фоне кафельной плитки. – Не включай свет! Френч убрал руку от выключателя, гадая, знает ли она уже или же только предполагает. Когда глаза привыкли к темноте, он более ясно различил ее очертания. Вода поднялась до ложбинки между ее грудями, руки обхватывали колени. Не оборачиваясь, Габриэла произнесла: – Это из-за него ты здесь? – Ты о чем? Тут она склонила голову набок, в нацеленном на него глазу мелькнул яркий огонек. – Ты не являлся домой средь бела дня с тех самых пор, как мы только поженились. Я спрашиваю: ты здесь из-за Джейсона? Френч с несчастным видом вздохнул. – Кто тебе сказал, что он вернулся? – Мэрион звонила. Она видела его на площади. Волосы у него теперь длиннее, но она сразу узнала его. Сказала, что он бледный, что тюрьма стоила ему добрых двадцати фунтов веса. – Я с этим разберусь, Габриэла, обещаю. – Гибби наверняка захочет повидаться с ним, провести время… – Я этого не допущу. – И как же ты этого не допустишь? – Габриэла… – Он опасен, Билл! Он опасен для нашего сына. Неужели ты этого не видишь? Неужели не чувствуешь? Френч опять вздохнул и опустился возле ванны на колени. Габриэла честно пыталась найти место в своем сердце для человека, которым стал Джейсон, но тот отнюдь не пытался облегчить ей эту задачу. Героин. Тюрьма. Влияние, которое он оказывал на Гибби. Пока Джейсона не осудили, единственное, чего хотелось Гибби, это постоянно таскаться в тени своего старшего брата, расспрашивать про морскую пехоту, про войну и про то, не стоит ли и ему самому завербоваться во Вьетнам. – Послушай, – сказал Френч. – Я просто хотел лично сообщить тебе, что Джейсон опять здесь, и пообещать, что я поберегу Гибсона. – Небось, считаешь меня дурочкой? Взбалмошной, помешанной на опеке дурочкой? – Ни в коем случае. – Будь ты матерью, ты бы понял. – Джейсон в жизни не причинит вреда своему брату. – Намеренно – да. Не по злобе. Остальное супруга оставила недосказанным, но он понял ее более глубокие страхи, ее беспокойство касательно того, что Джейсон способен развратить брата, вовлечь его во что-нибудь противоправное, заложить ему в голову опасные мысли. – Гибби сейчас не в школе, – добавила она. – Ты вообще в курсе? – Да, День прогульщика. Сейчас он наверняка на карьере со своими друзьями. Кен уже поехал его искать. – А что, если Джейсон найдет его первым? Френч отвернулся, чтобы не видеть страха в глазах жены. Гибби был для нее всем миром, а Джейсон – разрушителем миров. – Я сейчас тоже туда съезжу, – заверил он. – Разыщу его. – Поезжай уж, будь добр. Привези его домой. Френч встал, но не вышел из ванной. Затолкал руки в карманы и опустил взгляд на макушку жены, на изгиб смутно белеющего сырого плеча, на очертания ее тела под покровом темной воды. – Рано или поздно Гибсон все равно захочет повидаться с братом. – Просто постарайся, чтобы это случилось как можно позже. – Джейсон провел в тюрьме больше двух лет. Он отсидел свой срок. – Важен только Гибби. Прости, Билл, но это так. – А ты не хочешь хотя бы просто поговорить с ним? – С Джейсоном? – Да. – Про что? – спросила Габриэла. – Про героин? 2 Для разных людей этот карьер означает разные вещи. Для меня это в первую очередь обрыв. Говорят, что от верхушки утеса до поверхности воды – ровно сто тридцать футов[2], и с воды это примерно похоже на истину: вздымающаяся ввысь стена гранита, серое небо над ней… Из-за этой сливающейся воедино серости утес кажется маленьким, и я знаю, что думают люди, лежа на воде на спине или глядя на него с узкого бережка на противоположной стороне карьера. «Да я запросто это сделаю!» Чем больше выпито, тем более уверенными в себе они становятся. Это всего лишь вода, говорят они себе, просто нырок. Чего тут сложного? Но потом они поднимаются на самый верх. Первый подходящий уступ – футах в шестидесяти над водой, и люди и вправду с него частенько прыгают. Хотя на следующий уступ поднимаются лишь совсем немногие. Там где-то футов восемьдесят, но почему-то кажется, будто он вдвое выше того предыдущего. Те же, у кого хватило духу добраться до самой вершины, обычно опасливо перегибаются в поясе и смотрят вниз с таким видом, будто за время их подъема наверх законы физики могли каким-то чудесным образом перемениться. «Семьдесят миль в час в момент соприкосновения с водой…» «Четыре полные секунды, чтобы оказаться там…» С высоты тринадцати этажей вода кажется стальной плитой, и люди начинают вспоминать ранее слышанные истории: про какого-то мальчишку, который насмерть убился здесь в пятьдесят седьмом, про одного самоуверенного спортсмена-бейсболиста, который неудачно вошел в воду – да так, что его собственное колено врезалось ему в челюсть, раздробив ее на четыре части и снеся все зубы с правой стороны рта. Я уже сто раз такое видел. Парни бледнеют, а их подружки говорят: «Не делай этого, я просто пошутила!» Я не единственный, кто уже прыгал отсюда «солдатиком», ногами вперед – кое-кто тоже пробовал, – но только у одного-единственного человека хватило пороху прыгнуть с самой вершины «ласточкой», войдя в воду вытянутыми перед собой руками и головой, и этим человеком был мой брат. Тот, которого уже давно нет в живых. – Ну же, чувак! Если собрался прыгать, так давай уже прыгай, – голос у меня за спиной принадлежал моему лучшему другу. – Сам знаешь, что Бекки смотрит. Я заглянул вниз в карьер и увидел Бекки Коллинз, плавающую на надутой автомобильной камере футах в ста от утеса. Она казалась совсем крошечной, как и все остальные, но больше ни на ком не было такого ослепительно-белого бикини. Ее голова была откинута назад, и мне показалось, что она смеется. Как наверняка и девчонка рядом с ней. Вокруг них на надувных матрасах и автомобильных камерах устроилась чуть ли не половина наших однокашников. Остальные маячили на дальней стороне карьера, или в лесу, или еще только подходили от машин, поблескивающих вдалеке, словно россыпь разноцветного стекла. – Так будешь прыгать или нет? Я отвел взгляд от воды достаточно надолго, чтобы уловить блеск в глазах Ченса. Парень он некрупный, но всегда готов дать в глаз любому бугаю, нахально подбить клинья к любой приглянувшейся девчонке… – Может, она смотрит на тебя, – сказал я. – Я не настолько тупой, чтобы прыгать с этой скалы! Интересно, подумал я, не в мой ли это адрес сказано. Я прыгал отсюда уже семь раз, но никогда не пытался войти в воду головой, и все там, внизу, знали это. Я торжественно поклялся сделать это до окончания школы, но то было два года назад, и я был зол, когда эти слова сорвались у меня с языка. – Так ты думаешь, это я тупой? – Я думаю, что ты рок-звезда. – Маккартни или Джаггер? Ченс одарил меня бесовской ухмылочкой. – Это зависит от того, прыгнешь ты солдатиком или ласточкой. Отвернувшись от своего дружка, я подумал о том, что произойдет, если я неправильно врежусь в воду на семидесяти милях в час. Ребята подо мной принялись хором скандировать: – Лас-точ-кой, лас-точ-кой!..