– Нет, сынок. Едем в больницу. Вставай. Френч усадил своего сына на заднее сиденье машины, а потом опять развернулся прямо поперек движения, посматривая при этом на «Каретный сарай». Это было единственное открытое заведение на протяжении целых трех кварталов. Ему требовались ответы, и он считал, что найдет их там. Ему хотелось выбить дверь пинком, смешать это место с землей. – Давай-ка поспокойней, Билл. – Барклоу постарался произнести это как можно мягче. – Можем вернуться позже. В приемный покой неотложной помощи Гибби вошел сам, но выглядело это не лучшим образом. Френч переговорил с врачом, черкнул последнюю подпись. – Если он скажет вам, что случилось, я тоже хочу это знать. – Вы наверняка в курсе о праве пациента на конфиденциальность, детектив. – Он мой сын. – Вашему сыну уже восемнадцать. – Просто сделайте все возможное, док. Подлатайте его. Прикройте самое худшее из всего этого. Его мать хватит удар, если она увидит его в таком виде. От лишних повязок хуже не будет. Санитар усадил Гибби в инвалидное кресло и покатил к двойным дверям. – Я буду здесь, сынок. Гибби не ответил и не обернулся. Когда его увезли, Барклоу сказал: – Он в шоке. Дай ему время. – А вот у меня, по-моему, время кончилось. – Это в тебе стрём говорит. – С какой это стати он поперся в «Каретный сарай»? Или вообще оказался на этой стороне города? Это наверняка как-то связано с Джейсоном. – Френч заерзал, неспособный усидеть на месте. – Надо поскорей опросить народ, пока еще горячо. Найти свидетелей, машину Гибби. Мне нужен тот гад, который это сделал! – Тогда пошли. Давай этим и займемся. – Я сказал Гибби, что буду ждать. Я не могу оставить его. – Давай тогда я останусь. И отвезу его домой. – Уверен? – Да ты же здесь просто изведешься! Делай то, что тебе нужно сделать, но для «Каретного сарая» вызови подкрепление. Я не хочу, чтобы ты заходил туда один. Эта мысль встряхнула Френча, как наркотик. Он хотел двигаться и хоть что-то делать – вывернуть этот бар наизнанку, для начала. – И вот еще что, напоследок. – Барклоу положил напарнику руку на плечо. – Молодые люди всегда ерепенятся, показывают зубы. Так вот: они просто пробуют окружающий мир на вкус, папаша. Это часть взросления. – Да знаю я, Кен. Я до него уже двоих воспитал. – То, что я хочу сказать, это что любой нормальный мальчишка показал бы зубы уже давным-давно. Не стану вас судить, но вы с Габриэлой постоянно держали Гибби под колпаком, и из-под этого колпака он даже вякнуть не мог. – Может, ты и прав. Может, это моя вина. – Послушай, братан… Бунт вполне естественен для любого полнокровного пацана. Подстегнул ли тут что-то Джейсон или нет, не суть важно. Равно как и то, как именно ты его воспитывал. Все может сводиться к чему-то простому вроде симпатичной девчонки или окончания школы – или, может, для Гибби просто настала пора проклюнуть скорлупу. Хочу сказать лишь одно: все это молчание, которое ты так ненавидишь… все эти оскаленные зубы… Не воспринимай это как что-то личное. * * * Френч понимал подобную логику, но понимание не помогало. Ему были нужны «почему» и «кто». Почему его сын оказался на этой стороне города? Кто так жестоко отпинал его и бросил в канаву? В машине Френч связался по радио с диспетчером, запросив подкрепление в «Каретный сарай» и дав ориентировку на «Мустанг» Гибби. Сын ведь где-то оставил его, где тот наверняка так и стоит, если только кто-то еще не приделал к нему ноги. Местоположение машины могло многое ему поведать. После разговора с диспетчером последовал еще один стремительный бросок на опасную сторону города. Когда Френч туда добрался, было уже за полночь, и так это и ощущалось. Даже «Каретный сарай», казалось, наконец притих – на стоянке оставалось всего две-три машины и ни души вокруг. С расстояния в пятьдесят ярдов изучив обстановку, Френч мягко и медленно подкатил ближе, разок мигнув фарами, когда увидел притаившийся в тени патрульный автомобиль. Припарковался рядом с ним и обнаружил тех же полицейских, которые выудили Гибби из канавы. – Как пацан? – спросил водитель. – Все еще у врача. – Рассказал, как все это произошло? – Пока нет. Давно вы уже здесь? – Минут восемь. Может, десять. – Есть какое-то шевеление? – Бармен еще там, и какая-то тощая девица, подметает. Два старых пьянчуги практически валяются носом в стойку. В остальном все вроде тихо. Френч изучил строение и темноту вокруг него. Тишина временами могла быть опасной, но не похоже, что это был один из таких моментов. – Раньше так не было. – С тех пор как мы нашли вашего сына, прошло уже добрых два часа. Синие мигалки. Красные мигалки. Народ сейчас пошел пугливый. Особенно тут. – Ну да. Пожалуй. – Послушайте… – Коп в форме высунул локоть из окна машины. – Мы, конечно, в полном вашем распоряжении – как скажете, так и будет, но я не уверен, что мы вам тут особо нужны. Бармен… Пара старых алкашей… Френч не стал их порицать. Конец смены. Длинная ночь. – Хорошо. Двигайте домой, парни. Он проследил, как они уезжают, а потом запер машину и двинулся к бару. Свет внутри еще горел, на музыкальном автомате крутилась пластинка. «Братья Оллмэн»[39] – «Теперь не трачу время зря». Патрульные оказались правы относительно людей в баре. Один спал. Еще один сгорбился за стойкой, меланхолически отрывая этикетку от бутылки «Будвайзера». Тощая девица со шваброй сметала пыль в дальний правый угол. Френч приметил, что при этом она делала небольшие танцевальные па и вздрогнула, не сумев закончить поворот, когда вдруг увидела незнакомого человека, стоящего там, где секунду назад никого не было. – Мне нужен бармен. – Он взмахнул значком, и девица показала на открытую дверь, через которую из подсобки шагнул высокий узкоплечий мужчина. Он сразу показался Френчу знакомым – круглолицый тип с двенадцатибаночной упаковкой пива под мышкой и двумя бутылками водки, зажатыми за горлышки в руке. – Мы закрыты, – объявил он. – Вывеска на двери повернута на «Открыто». – Мы закрыты для копов. – Бармен поставил бутылки на стойку, а потом гаркнул на девицу с метлой: – Глаза в пол, Жанель! Само собой не подметется. Жанель послушно заширкала метлой, уже без танца. Френч предположил, что за стойкой припрятан ствол, так что пошире распахнул куртку, чтобы показать револьвер на бедре. Для полной ясности. Просто, чтобы все всё поняли. Подходя к стойке, он не сводил взгляда со всех присутствующих, но в основном с бармена. Френч явно видел его где-то раньше, десять или двенадцать лет назад. Вспомнив, наконец, щелкнул пальцами. – Ба! Господин газонокосильщик! Бармен насупился, помотав головой. Но Френч не ошибся. Он не мог припомнить, как того зовут, но весной шестьдесят первого этот малый и какой-то его дружок-придурок ограбили круглосуточный магазин и попытались удрать на самоходной газонокосилке. Он перехватил их в миле дальше по дороге, все еще с деньгами и украденным пивом, все еще пьяных и уморительно не могущих взять в толк, что в газонокосилке закончился бензин. Оформлявшие их сотрудники тогда изрядно повеселились. Равно как и местная газета. – Приятно вспомнить, – бросил Френч, но вовсе не это читалось у него на лице. Он хотел напугать этого человека, так что вложил в свои глаза выражение копа, который запросто может измордовать ни в чем не повинного человека, чтобы выбить у него признание, а потом повести своего ребенка в мороженицу, обнимая его за плечики опухшей ручищей со все еще непросохшей кровью на костяшках пальцев. – Вот этот парень. – Френч положил на стойку фотографию. – Был он здесь сегодня вечером? – Никогда его не видел. – Кто-то избил его до полусмерти, а потом сбросил в канаву в двух сотнях ярдов от твоей двери. – То, что происходит за дверью, – это не мои проблемы. – Дело в том, господин газонокосильщик, что этот парнишка – мой сын. Я упоминаю этот простой факт, чтобы ты мог представить, какого жару я задам тому, кто вздумает врать мне на этот счет. Горячо рекомендую не мутить воду. Только не сегодня. Только не со мной. Еще раз посмотри на фото. – Мне это ни к чему.