— Теперь все будет нормально, Марфа Спиридоновна, — повернувшись, сказал я и тут же скорчил самую покаянную мину из доступных моей нагловатой натуре. — И прошу простить меня за недостойное поведение. — Ой, да бросьте, — тут же замахала руками женщина. — Или я без разумения. Столько вам пережить-то пришлось! А то, что запили, так у нас кажный от кручины так лечится. Хорошо хоть все уже кончилось и на пользу пошло. Последнее предложение хозяйка выдала в полувопросительной интонации и подозрительно посмотрела на меня. — Будьте уверены, такого больше не повторится, — опять приложил я руку к груди. — Ну и славно. Вижу, вы решили прибраться, — кивнула Марфа Спиридоновна, сразу меняя тему. — Так я вам помогу. Ну прибраться так прибраться. Может, чего полезного найду в процессе, да и жить, как в свинарнике, не хотелось. Помощь квартирной хозяйки уборкой не закончилась. Через полчаса я был накормлен обильным, но не отягощающим желудок обедом. Моя благодетельница пояснила такое меню тем, что не раз откармливала покойного мужа после подобных моему залетов. Под конец реабилитации я попал в баню к соседу — милому старикашке, отзывавшемуся на деда Никифора. Старый сморчок, несмотря на возраст, вовсю флиртовал с моей квартирной хозяйкой. Да и прыти ему хватало — веником орудовал так лихо, что упарил меня до состояния разваренной макаронины. После полулитра кваса у меня появилось дикое желание поспать как минимум сутки, но пришлось пересилить себя и сесть за документы моего предшественника. Как я и предполагал, самыми полезными оказались конспекты. В них нашлось все, что нужно знать тому, кто пытается изображать из себя видока. Было там и много другого интересного, но это я оставил на потом, как и десяток разнообразных учебников. Кое-что удалось узнать и о личности моего предшественника из табеля успеваемости. Игнат Силаев в учебе звезд с неба не хватал. Хотя и был прилежным учеником, об этом говорили старательно составленные конспекты. А вот оценки по профильным практическим занятиям не впечатляли. Отсюда и удивление начальства по поводу моих прорезавшихся способностей. С этим нужно поосторожнее, впрочем, как и со всем остальным. Весьма полезной оказалась служебная брошюрка: «Уложение о несении полицейской службы, благопристойном виде служащего и построении мундира, а также партикулярного платья». Эвано как, мундир у меня, значит, построенный, а еще полагается платье. Незамысловатая шутка заставила меня засмеяться, что расслабило ту часть нервов, которая оставалась напряжена даже после бани. Шутки шутками, но книжка оказалась очень полезной, и завтра мне будет не так страшно входить в управу. Кстати, в брошюрке говорилось, что для работников следственных отделов, «дабы способствовать произведению следственных действий», есть послабление в одежде. Подчиненные строгого следователя, как и он сам, могли носить на службе гражданское платье, но пользоваться этой привилегией я пока поостерегусь. Сначала выясню, почему они все ходят в мундирах. Немного разобравшись в местных реалиях, я вздохнул свободней. Ну а что? Грех жаловаться. Появился шанс прожить еще одну жизнь и, возможно, исправить то, что натворил в прежней. Слова стремящегося на свободу Игната о том, что мне это нужно, окончательно стали понятны при беглом прочтении конспектов. В этой реальности те, кого называли видоками, не просто часть следственной группы, но и главные свидетели обвинения. Причем настолько важные и авторитетные, что на суде видоков даже к присяге не приводили. Они давали клятву при выпуске из училища — раз и навсегда. Не очень радовало то, что за «лжу корыстную» на суде наказание для видока было одно — смертная казнь. В общем, строгости круче некуда. Теперь, приняв внутреннее решение, я уже мог без душевной муки вспомнить свой самый главный проступок в прежней жизни. Два года назад, гуляя по парку, я увидел, как три парня смуглой наружности затащили девчонку в черный джип. Вмешаться я не только не успел, но и вряд ли бы смог, а вот в полицию все же позвонил. Девочку нашли на следующий день мертвой в пригородной лесополосе. Благодаря моим описаниям похитителей взяли, но перед самым судом все пошло наперекосяк. Увы, в отличие от Штатов, у нас защита свидетелей совершенно не работает. В один не очень прекрасный день в мой гостиничный номер каким-то образом сумел войти невзрачный с виду человек и предложил поговорить. А разговаривать он умел, ибо это точно было его работой. Вначале, по классике жанра, он как-то вяло предложил деньги, и весьма немалые. Я ответил отказом. Затем в течение пары минут мне было рассказано, что будет со мной, с моей женой, парочкой самых близких друзей и их семьями, если я не откажусь от своих показаний. И я ему поверил. Поверил холоду в его глазах и равнодушному тону, каким он пророчил смерть близким мне людям. Поверил и совершил то, что даже для такого старого циника, как я, оказалось перебором. Слезы не получившей хоть толику справедливости матери и плевок в лицо от посеревшего лицом отца погибшей девочки вывернули меня наизнанку. И вот теперь появился шанс хоть немного очистить свою душу. Может, это прозвучит слишком пафосно, но я пойду по этой дороге и теперь уже не сверну, что бы ни случилось. Эту жизнь мне выдали в долг и явно с определенной целью. Ближе к ночи, когда с красными от чтения при керосиновой лампе глазами я уже собрался ложиться спать, окно в комнате тихо отворилось. От накатившего страха у меня по спине пробежало стадо мурашек. Неужели расплачиваться придется так быстро?! Что, Женя-Игнат, теперь и ты стал жить так хорошо, что испугался? Или это просто нормальная реакция молодого тела? — Тьфу ты! Чего тебе нужно, убогий? — ругнулся я, увидев, что в окно лезет паренек лет двенадцати от роду. — Так ты сказал прийти вечером, принести вино, — ответил замерший на подоконнике пацан. Ага, вот, значит, кто поставлял запившему видоку хмельное топливо. Захотелось сразу послать парня далеко и надолго, но я тут же себя одернул. — Лезь внутрь, чего застыл? Паренек спрыгнул с подоконника, осторожно подошел к столу и поставил на него бутылку. — Вот, вы вчера заказывать изволили, — сказал визитер, под моим ироничным взглядом растерявший прежнюю наглость. — Я уже расплатился? — спросил я и, увидев забегавшие глаза мальца, строго добавил: — Только не ври и в будущем сможешь неплохо заработать. Парень тут же подобрался и прямо посмотрел мне в глаза. — Дали двугривенный, барин, и обещали сверху алтын. Так, алтын — это, кажется, три копейки, хотя я не уверен. Вернувшись к чемодану, я открыл шкатулку и внимательнее присмотрелся к монетам. В наличии у меня — три серебристых монеты по двадцать копеек, четыре по пятьдесят и два рубля. Также имелось два десятка монет разнокалиберной меди, некоторые с дробями на аверсе. Взяв двадцать копеек, я вернулся к столу. — Получишь еще двугривенный, если ответишь на мои вопросы. Я с сомнением посмотрел на юношу и не заметил признаков недопонимания. Парень с явным удовольствием косился на монету и с готовностью кивал. — Как тебя зовут? — Осипкой мать назвала, еще кличут Чижом. — Хорошо, Осип. Меня можешь называть Игнатом… Вот зараза, не осилит парнишка мое отчество. Только коверкать будет. — …В общем, зови пока барином, а там посмотрим. — Решив не затягивать, я сразу перешел к опросу: — Расскажи, что обо мне говорят в городе. — Так много чего, — замялся паренек. — Начни с момента моего появления в Топинске и говори все без утайки, не бойся. Чиж немного помялся, но затем, махнув рукой, заговорил: — Так когда вы появились у нас, разговоров-то не было вовсе. А аккурат в прошлое воскресенье порвал двоедушник Малушку, дочку купца Санькина. Так, глянув на ее, вы умом-то и повредились. Блажить начали, а потом запили. — Постепенно Чиж перешел на таинственный шепот. — И не зря, говорят, разум-то у вас помутился. Малушку городовые выносили почти что в торбе, на куски всю разъятую. — Двоедушник? — Так стрига же, — уточнил парень, словно о чем-то само собой разумеющемся. Расспрашивать дальше я не стал. К тому же очень хотелось спать — сил заниматься сбором информации и проведением агентурной работы уже не было. — Хорошо, свой двугривенный ты заработал. Если что услышишь обо мне, либо что-то важное о полицейских делах, приходи, не пожалеешь. Только не лезь нахрапом. Свистни сначала, что ли. Парень понятливо кивнул и полез обратно в окно. — Кстати, — остановил я его уже на подоконнике, — где тебя найти? — Так живу я туточки рядом, через два дома. Учеником у сапожника Дорохова. Когда парень канул в темноту, я зевнул, едва не вывихнув челюсть, и принялся раздеваться. Сон навалился, как только голова коснулась подушки. И все же, несмотря на всю усталость, некая странность заставила меня проснуться посреди ночи. Послышалось, будто что-то мелкое протопало по комнате, затем был звук, с которым из бутылки выливается жидкость. Вновь воцарившаяся в комнате тишина успокоила меня, и сон навалился с новой силой. Глава 2 Пока засыпал вечером, у меня в голове крутились две мысли — неуверенная надежда, что, проснувшись, окажусь в собственной квартире, и противоречащее этой надежде опасение, что просплю начало рабочего дня в уездной управе. И надежда, и опасение оказались напрасными. Проснулся я все в том же доме, а проспать не дал горластый петух. Конечно, петуху стоило бы сказать спасибо, но не очень-то хотелось. Вставать тоже не хотелось, но придется. И только вскочив с кровати и смачно потянувшись, я понял, как все же хорошо на свете жить. Вчера, хоть и подлеченное после запоя, тело мало чем отличалось от разбитой тушки почти старика, из которой я переселился. А сейчас после сна мне было так хорошо, что хотелось петь и танцевать. Конечно, Игнат за всю свою короткую жизнь не особо обременял себя спортом, но все равно ощущения были великолепными. А насчет физкультуры мы это сейчас исправим. Прямо среди комнаты я начал разминочный комплекс, который освоил еще в армии, а затем благополучно забросил. Ну ничего, здесь я этой ошибки не допущу. Приседания, отжимания, прыжки и развороты заставили загудеть непривычные к таким издевательствам мышцы. Закончив с разминкой, я задумался о закаливании. На дворе хоть и осень, но не особо холодная, так что время еще не упущено. Выходить в общую прихожую в белье не хотелось, поэтому я, как был в кальсонах и босиком, сиганул наружу через окно. Во время этого маневра заметил странную вещь. Бутылка, принесенная вчера Чижом, мало того что перекочевала со стола на подоконник, так еще оказалась открыта и пуста. От травы под окном шел слабый, но все еще ощутимый запах вина. Странно, но не больше. Настроение было таким чудесным, что я отмахнулся от непонятных мелочей и направился к первоначальной цели. Колодец находился всего в десятке метров от окна. На работу воротом ушло несколько секунд — и вот больше десяти литров холодной воды обрушились на мою голову. — Ух! — выдал я и встряхнулся, как выбравшийся их реки пес.