— Вообще-то я сейчас тебя люблю. — Знаю. Но не так, как ее. Наверное, это к счастью, что я тебе не заслоняю весь мир, как когда-то она. Я про нее что-то слышала, что-то разузнала сама, но только сейчас поняла, кто это. Та черноволосая сероглазая девушка, что в самый первый раз помогала Людмиле меня причесывать. Так? — Да, только у нее глаза не совсем серые, а скорее зеленые. И как ты догадалась? — Зеленые? Да, возможно. А догадалась я очень просто — это письмо пахнет ее духами. Не знаю, какими именно, но теми самыми, какие она использовала тогда. Похоже, и ты их вспомнил, только не смог этого понять, поэтому на тебя и произвело такое впечатление письмо брата. А ведь она права, подумал я, именно поэтому мне Марина и померещилась. — Мне кажется, — заметила супруга, — что ты пока разбираешься в моторах все-таки лучше своих инженеров. И, наверное, именно тебе следует отобрать те несколько штук, которые ты отошлешь Лилиенталю. Я об этом тоже успел подумать, но, честно говоря, сначала в несколько противоположном ключе. То есть уже начал было прикидывать, что бы такое привнести в движки, чтобы они казались абсолютно исправными, но при эксплуатации быстро вышли из строя, причем резко и в самый неподходящий момент, однако вовремя опомнился. Да мне же сейчас с Георгия надо пылинки сдувать! Потому как случись что с ним, и куда денется Марина? В Россию, больше ей некуда. Что явно не принесет пользы ни ей, ни мне. Так что действительно придется самому все проверять не менее тщательно, чем в свое время перед полетами Николая. Потом мне пришло в голову, что Марина ведь тоже может начать летать, а это значит, что движки придется проверять не как перед полетами брата, а еще дотошней. — Я тебя ни за что не упрекаю и не испытываю к Марине никакой неприязни, — вздохнула Рита, — но все же ей, как мне кажется, лучше быть счастливой в Германии, нежели несчастной в России. Ведь тут, как только прознают, кто она такая, все твои родственники к ней слетятся, как мухи на… на мед! И во что-нибудь обязательно втянут, а она хорошая девушка и ничего такого не заслужила. Хочешь, я напишу Вилли, чтобы он повнимательнее отнесся к их охране? Тебе, наверное, про это писать не стоит, брат просто не поймет, с чего это ты так озаботился безопасностью Георгия, а мне можно, причем и Марину упомянуть будет к месту. — Да, дорогая, конечно. И не волнуйся — что было, то прошло, я тебя ни на кого уже не променяю. И как ты себя чувствуешь, беременность нормально проходит? — Хорошо. Если ты имеешь в виду, будут ли еще истерики вроде той, что случилась после твоего падения с мотоцикла, то постараюсь не допустить. Сама не понимаю, что на меня тогда нашло, ты уж извини. Но Боткину все равно почаще показывайся, а то мало ли. — Да на здоровье, — сделал широкий жест я, — и к доктору буду регулярно ходить, и ты, если понадобится, можешь устраивать такое хоть каждый день. Переживу, коли тебе так легче. А если по расписанию, так оно будет и вовсе замечательно. Можно прямо в распорядке дня записать — с двадцати трех до двадцати трех пятнадцати плановая истерика ее императорского величества. — А потом что? — Потом я тебя утешаю. — Каждый вечер? Ой, Алик, а вдруг надорвешься, мне же хуже будет, я ведь не знаю, где императрицы любовников ищут. Как-то не до того до сих пор было. И, кстати, пришла я к тебе вот зачем. Помнишь, ты просил уточнить, всерьез Мария Федоровна поссорилась с Владимиром Александровичем или они только делают вид? Так вот, по моим сведениям — всерьез, но это еще не все. Девочки вчера зафиксировали уже вторую встречу дяди Володи с начальником питерской охранки Секеринским, причем обе были не просто не афишируемыми, а прямо-таки тайными. Согласна, Владимир Александрович давно имеет репутацию театрала, хотя ранее он в большой любви к Михайловскому театру замечен не был, но чтобы этот полковник туда просто так пошел — такое даже представить трудно. — Вот гады! — совершенно искренне констатировал я. — Тебе для продолжения наблюдения помощь нужна? Причем не только текущего, но и вообще. — Да, назначь меня попечителем Смольного института благородных девиц. Сейчас этот пост занимает Мария Федоровна, но ее отставку с него можно прекрасно объяснить твоей сыновней заботой о больной матери. Ей ведь действительно теперь трудно туда приезжать. — Ага, кто б еще поверил в эту самую сыновнюю заботу. Маман такое уж точно в голову не придет, но, разумеется, указ я напишу. И, пожалуй, перед этим съежу в Аничков и попрошу мать, чтобы она мне пожаловалась на здоровье, дабы все смотрелось прилично. С этим понятно, а денег тебе хватает? — Пока да, но скоро, пожалуй, перестанет. Все-таки у императрицы в России не такое уж большое содержание. — Так ты что, свои деньги тратишь? — Дорогой, а ты чьи? — Э-э–э… — Вот именно. Я же не наемный работник, чтобы требовать возмещения каждого потраченного на дело рубля. В общем, я поручу рассчитать, сколько надо добавить для обеспечения нормальной работы моих девочек и их мальчиков. — Давай, не задерживай. И ты не знаешь, кто из сотрудников охранки обеспечивает встречи дяди Володи с полковником? Не сами же они договариваются, где, когда и как. — Пока удалось выяснить только одного — некоего Ивана Манасевича-Мануйлова. Он совсем молодой, ему всего двадцать три (тут мы с Ритой синхронно улыбнулись, ибо ей-то вообще двадцать), но уже считается перспективным агентом. Я почесал в затылке. Разумеется, в прошлой жизни роман Пикуля «Нечистая сила» мимо моего внимания никак пройти не мог, а там этот самый Манасевич был описан весьма красочно. Правда, Валентин Саввич частенько позволял себе разбавлять скучные исторические факты художественным домыслом, причем так, что история в его описаниях иногда присутствовала в гомеопатических дозах, поэтому я тогда не поленился прояснить биографию Маначевича-Мануйлова из других источников. И убедился, что Пикуль описывал своего героя довольно близко к истинному положению дел. Даже, пожалуй, немного недолил черной краски — в частности, сэкономил на описании внешности. А зря, столь противную морду еще поискать надо! Это каким же талантом надо обладать, чтобы с подобным рылом еще и ухитряться втереться к кому-то в доверие? И, между прочим, внешне он здорово похож на небезызвестного Евно Азефа — у того табло тоже настоятельно просит кирпича. Интересно, а этот уже работает в охранке или его пока еще не привлекли? В общем, дело, похоже, серьезное, и пора, не отстраняя от наблюдения Ритины кадры, привлекать канцелярию, причем всю, включая Зубатова. Однако с Михаилом и Петром Маркеловичем насчет внезапно вспыхнувшей у начальника питерской охранки любви к искусству я побеседовал в тот же день. — Вот такие дела, дорогие мои, — так было закончено мое краткое выступление. — Миша, тебе, пожалуй, придется съездить в Москву, пусть Сергей с Бердяевым тоже подключаются. И проверьте, не проходил ли по каким-то документам некто Евно Фишевич Азеф. Ему должно быть около двадцати лет, точно не знаю. — Он как-то замешан в этом деле? — поинтересовался Петр Маркелович. — Не знаю, но может быть, ибо личность довольно подозрительная. — Ясно, — кивнул Михаил, хотя ему явно хотелось спросить, откуда у меня сведения о подозрительности какого-то никому не известного Азефа. Рогачев выехал в Москву на следующий день после разговора с императором, и меньше чем через сутки уже пил чай в квартире Зубатовых. — Что же ты без молодой жены приехал, — попенял коллеге и приятелю Сергей, — я Юлю давно не видел, успел уже соскучиться. — Ишь, по моей жене он соскучился… тебе за такую скуку Александра Николаевна ничего не оторвет? — Вроде не должна, она ведь знает, кто такая Юлия. — Надо же, я ей с недавних пор муж, и все равно этого толком не знаю. Спросить, что ли, у твоей супруги? Ладно, хватит болтать, давай перейдем к делу. — Давай. Скорее всего, события, если они будут, начнут разворачиваться в Питере, — предположил Сергей. — Не факт, совсем не факт. Даже если готовится покушение на Алика, то Питер — явно не самое удобное для этого место. Хуже только Гатчина. Но если целью является кто-то другой? — Императрица? — Какая именно? — Вдовствующая, естественно. Ее смерть имеет смысл в том случае, если в причастности к ней удастся обвинить Алика. — Вообще-то я имел в виду Николая Сергеевича, — усмехнулся Рогачев. — Представь себе, что в Москве убили какую-то достаточно высокопоставленную персону. Кто будет виноват? Ясное дело, генерал Бердяев, да и его пресс-секретарю Зубатову рикошетом может достаться. Хотя, конечно, риск для Марии Федоровны тоже есть. — И что ты предлагаешь? — В Питере поработаю я, а вам с генералом надо как можно тщательнее отслеживать появление в Москве людей, имеющих хоть какую-то связь с питерской охранкой. Вот, возьми — это ориентировки на возможных агентов. Рогачев передал Зубатову краткое жизнеописание Манасевича-Мануйлова. Документ про Азефа был значительно короче — там красовались только фамилия, имя, отчество и предполагаемый год рождения. — Интересно, откуда у Алика эти сведения? — задумчиво протянул Зубатов. — Мне поначалу тоже было интересно, а потом перестало. Думаешь, мы у него единственные? Ага, держи карман шире. Мне кажется, что даже не первые. Иначе откуда бы он узнал о тебе? Или об этом бывшем сидельце, Морозове-Корине. — Я считал, что от Петра Маркеловича. — Не факт, ой как не факт, но обсуждать это я не считаю возможным. Если хочешь, можешь как-нибудь выбрать время и сам спросить у Алика. Мне даже интересно, что он тебе ответит. — Зато мне — нет. Думаю, что ничего приятного для меня ответ содержать не будет, поэтому давай прикидывать, с чего начинать работу. За какие годы, как ты считаешь, следует поднимать архивы московской охранки? Глава 22 Я, хоть и не электронщик по своей основной специальности, но разбираюсь в данном предмете не так уж плохо. В частности, ясно себе представляю, как работают обратные связи. Они бывают двух типов. Положительные — эти во многих случаях случаев вредные, то есть им лучше бы называться как-нибудь иначе. И отрицательные, которые на самом деле скорее положительные, ибо полезные. Так вот, эти самые полезные отрицательные обратные связи можно встретить везде — от простейшего транзисторного приемника и до алгоритма отношений с тещей. Суть отрицательной обратной связи такова. При появлении рассогласования в системе (то есть когда что-то пошло не так) сигнал этого рассогласования усиливается, инвертируется (то есть переворачивается) и подается на вход системы, что способствует ее возвращению в исходное состояние. Для того чтобы система с такой обратной связью работала устойчиво, необходимо соблюдение двух условий (вообще-то их может быть больше, но эти присутствуют всегда). Первое — время прохождения сигнала по цепи обратной связи должно быть либо много меньше постоянной времени самой системы (то есть того времени, за которое ее состояние может заметно измениться), либо, если это по каким — либо невозможно, то намного больше. Делать эти времена соизмеримыми нельзя, ибо тогда при каких-то условиях отрицательная связь начнет работать как положительная. Вариант с медленной связью плох тем, система с ним перестает быть устойчивой к быстрым внешним изменениям. Впрочем, если их не предвидится, то и медленная связь сойдет. Второе условие — искажения сигнала в цепи обратной связи должны быть минимальными. И, значит, при несоблюдении любого из этих двух условий система может самовозбудиться, то есть пойти вразнос. Империя — это тоже система, просто большая, достаточно сложная и очень инертная. И, разумеется, без обратных связей она функционировать никак не могла, так что я озаботился их поиском с целью сначала изучения, а потом и модернизации. Однако, что удивительно, поначалу не находил вообще ничего, и только сравнительно недавно понял, что обратные связи в империи, разумеется, есть. Просто они, мягко говоря, устроены достаточно своеобразно — во всяком случае, с точки зрения технического специалиста. Информация с мест приходила к императору по той же самой цепочке, по которой шли вниз его распоряжения. Вы уже поняли, в чем дело? Скорость передачи управляющего воздействия на самый низ была в точности равна скорости прохождения сигнала рассогласования обратно! Ясное дело, что такую систему довольно часто начинало лихорадить. Кроме того, цепочка передачи была достаточно длинной, что приводило к серьезным искажениям передаваемых как вверх, так и вниз сигналов, а это тоже не добавляло империи устойчивости. Чтобы она не пошла вразнос, власть организовала то, что я для себя определил как систему местных обратных связей, к тому же временных. То есть как только наверху замечали, что где-то что-то идет не так, то туда либо отправлялся чиновник с особыми полномочиями, либо создавалась комиссия по преодолению и дальнейшему недопущению. Что удивительно, эта система даже как-то работала! Но, как только я стал императором и более или менее освоился на новом месте, «как-то» меня устраивать перестало. Я считал, что на жизненно важных направления все должно работать не «как-то», то есть кое-как, а как положено. И, значит, во исполнение своих далеко идущих планов в середине января девяносто третьего года вдумчиво побеседовал со Столыпиным. К этому времени Петр Аркадьевич уже знал, что я рассматриваю его в качестве кандидата на пост председателя кабинета министров, когда Бунге вынужден будет покинуть это место по старости, болезни или смерти. Все-таки ему уже без полугода семьдесят, возраст для теперешних времен довольно приличный. Да и для прочих тоже — я, например, в прошлой жизни до его лет хоть и немного, но все-таки не дотянул. Николай Христианович, разумеется, тоже был в курсе, кто станет его преемником, и нормальным рабочим отношениям между ним и Столыпиным это не мешало. Скорее даже наоборот, он старался по возможности держать главу моего секретариата в курсе всех дел кабинета. Витте я в качестве премьер-министра не рассматривал. Он, конечно, человек талантливый, но твердо уверен, что движущей силой общества является крупный капитал, а, значит, ему вполне логично стать и направляющей силой того самого общества. Нет уж, министра финансов с такими убеждениями терпеть еще можно, а вот премьера — никак нельзя. — Вы не в курсе, Петр Аркадьевич, сколько у нас в России уездов? — спросил я, когда обсуждение текущих вопросов подошло к концу. — Чуть больше семисот семидесяти. Если угодно, могу позвонить в секретариат, и мне скажут точно. — Не нужно, так достаточно. Про губернии я и сам знаю — их семьдесят семь, плюс двадцать одна область и два самостоятельных округа. То есть нужно всего-то около тысячи человек для того, чтобы центральная власть всегда точно знала, что происходит на местах. — Вообще-то и сейчас есть люди, задачей которых является именно своевременное информирование властей. — Правильно, но тут даже мне видно тонкости. Первая — это у них не единственная обязанность, а часто даже и не главная. Вторая — они информируют свое непосредственное начальство. Максимум — доклад идет через одну ступень. А нам с вами надо, чтобы сигналы с самого низа проходили на самый верх максимально быстро и без искажений. Разумеется, я не собираюсь лично читать каждый месяц по тысяче отчетов. Для этого должно быть создано какое-то специальное учреждение, причем создавать его придется вам, а подчиняться оно будет непосредственно мне. — Наверное, это окажется полезное начинание, но хотелось бы более детально уточнить, как ваше императорское величество его себе представляет.