Но девяносто пятый год все же закончился на оптимистической ноте. Во-первых, Зубатову удалось внедрить в недавно образовавшийся «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» своего человека, и в начале декабря этот «Союз» был арестован в практически полном составе, включая все руководство и лично Владимира Ильича Ульянова. А во-вторых, в самом конце декабря в Питер пришло известие о том, что в Париже на бульваре Капуцинок состоялся первый показ синематографа братьев Люмьер. Ну наконец-то, у меня вся аппаратура уже полгода как готова, проверена и ждет своего часа! Но обкрадывать Люмьеров я не хотел. Пусть наслаждаются заслуженной славой и стригут купоны со своего изобретения. Где угодно, но только не в России. Еще весной мой комитет оформил российский патент на так называемый «принцип динамической демонстрации изображений» и реализующую его аппаратуру. Могу сказать, что патент был близок к шедевру — даже я с первого прочтения не смог понять, что за хреновины там описываются. В общем, в России кинематограф будет развивать Императорский научно-технический комитет. Ибо, как совершенно справедливо говорил сидящий сейчас в только что достроенных и сданных в эксплуатацию «Крестах» Владимир Ильич — «для нас важнейшим из искусств является кино». Глава 33 Во время первой жизни мне довелось много чего спроектировать, да и вторая в этом смысле с детства была ничем не хуже. Даже, пожалуй, лучше — в смысле более широкого диапазона проектируемых изделий. Чем мне только не приходилось заниматься! Да почти всем от воздушных шаров и дирижаблей до велосипедов, канцелярских дыроколов и реплик пистолета Макарова. Однако то, что свалилось на меня в самом конце девяносто шестого года, ни в одной из жизней аналогов не имело. Мне пришлось принять участие в созидании кареты. Да — да, того самого ящика на четырех колесах, к передней части которого для создания тягового усилия прицепляется несколько непарнокопытных животных, в просторечии именуемых лошадьми. Вообще-то поначалу я ни о чем таком не задумывался, а просто хотел наконец-то соорудить нам с Ритой нормальный бронированный автомобиль. Благо мотор для него уже производился, и это был не более или менее освоенный четырехцилиндровый мощностью тридцать восемь лошадиных сил, а сделанная на его основе шестидесятисильная рядная шестерка. Прирост мощности получился не только за счет увеличения числа цилиндров, но и благодаря повышению степени сжатия. То, что такой мотор потреблял высокооктановый, то есть тьфу, высокоэтиловый авиационный бензин, никого не волновало, ибо предназначались эти движки исключительно для лимузинов высшего класса и дирижаблей. Для грузовиков Луцкой уже заканчивал другую шестерку — такой же мощности, но объемом пять литров и с вдвое большим весом, зато способную работать не только на самом дрянном бензине, но даже на смеси керосина с самогоном. Однако почти сразу я задумался — а почему, собственно, строить надо только один автомобиль? Нет уж, давайте заодно посмотрим, как получится с серийным производством, и заложим аж сразу три штуки. Броневые листы, ясное дело, заказывались с запасом. Мало ли, вдруг какой-то уйдет в брак! Все правильно, без этого не обошлось, однако брони осталось все-таки несколько больше, чем я рассчитывал, но на четвертый автомобиль все равно не хватало. Да и не из чего его было делать, четвертый-то. И тогда Рогачева осенила идея. — Ваше величество, — заявил он (так он меня назвал потому, что мы были не одни, беседа происходила в мастерских) — может, использовать эти два с половиной листа для создания бронированной кареты? — А кто в ней будет ездить? — поинтересовался я, отозвав Михаила в сторону, ибо тема беседы остальных пребывающих тут явно не касалась. — Великий князь Сергей Александрович, — пояснил Миша. — Есть подозрения, что на него готовится покушение. Если бы разговор происходил года три — четыре назад, то моей реакцией был бы вопрос «а у них точно у самих получится, помощь не нужна?», но сейчас я уже не считал, что великому князю надо героически погибнуть. Он, конечно, человек очень неприятный в общении и явно с тараканами в голове, но с обязанностями московского генерал-губернатора справляется, и кандидатуры на его место, не вызывающей у меня сомнений, пока не наблюдалось. Так что я только спросил: — А почему бы ему не предложить авто? — Во-первых, он их не любит, говорил об этом не раз. Во-вторых, ты сам только что сказал, что на нормальный автомобиль тут брони не хватит. А в-третьих, не слишком ли ему жирно будет? Каретой с бронированным днищем обойдется, как мне кажется. Вот так мне и пришлось принять участие еще и в проектировании кареты. Она была задумана по последнему слову техники — с нормальным механизмом поворота передних колес, полностью независимой подвеской на пружинно — гидравлических амортизаторах и, естественно, с пневматическими шинами. Сделали мы ее за полтора месяца, а всего через полгода она спасла дяде Сергею жизнь. Правда, эта самая жизнь оказалась в опасности во многом благодаря дремучему снобизму Сергея Александровича. Во время последнего визита в Гатчину, когда я настоятельно советовал не только не пренебрегать мерами безопасности, но и серьезно усилить личную охрану, он одними уголками губ смог изобразить презрение и ответствовал: — Ваше императорское величество, я считаю недостойным выказывать трусость перед лицом внутренних врагов, тем самым нанося ущерб репутации царствующего дома. Из его речи совершенно недвусмысленно следовало, кто именно, в отличие от него, наносит репутации упомянутого дома ущерб своей выходящей за рамки приличия осторожностью. Впрочем, если дядюшка думал, что меня хоть сколько-нибудь заденет его практически прямое обвинение в трусости, то это он зря, я и не на такое могу начхать с высокой колокольни. В общем, не хочешь сам поберечься — ну и хрен с тобою, золотая рыбка, сама ты себе злобная буратина. — Понимаю вашу позицию, — кивнул я, — и даже в какой-то мере восхищаюсь ей. И прошу принять подарок, являющийся вещественным выражение моего восхищения. Что интересно, карета дяде Сергею понравилась. Она мало напоминала те, что были у него кроме нее. При проектировании этого ящика на колесах я вспоминал мотоцикл одного моего соседа по подъезду из прошлой жизни, китайский чоппер по мотивам «Харлея». То есть масса каких-то сомнительной нужности хромированных железяк, торчащих в самых неподходящих местах. Правда, со временем выяснилось, что в основном это пластик под хром, но сейчас у меня такого не было, и карета, в отличие от мотоцикла из Поднебесной, сверкала натуральным покрытием всех металлических деталей. Сергей Александрович сказал, что все смотрится очень строго и стильно, чего он от меня даже не ожидал. И забрал свою бронепалубную колесницу. Почему я ее так назвал? Да потому, что схема ее бронирования напоминала ту, что применялась на бронепалубных крейсерах. Днище под всем пассажирским отсеком и две траверсы — спереди и сзади. Передняя имела высоту метр десять, задняя — семьдесят сантиметров. Это объяснялось не какими-то высшими соображениями, а размерами броневых листов, оставшихся у меня после изготовления трех автомобилей. На Обуховском заводе только — только начинали делать броню по технологии Круппа, и когда появятся новые листы, было пока неясно. Причем дяде Сереже никто не сказал, что его карета имеет бронирование, а сам он до этого тоже не догадался и считал, что ее довольно приличный вес, требующий четверки лошадей, нужен для обеспечения должной плавности хода. И вот, значит, когда одним прекрасным августовским утром девяносто седьмого года московский генерал-губернатор изволил вместе с супругой отправиться на богослужение, под днищем их кареты ранула бомба. Точнее, немного спереди — как раз под кучером. Хоть сам Сергей Александрович и пренебрегал охраной, она у него все же была — правда, негласная, практически незаметная и вынужденная работать на средних дистанциях. Ее обеспечивали Зубатов с генералом Бердяевым, но тут были свои тонкости. Агенты имели приказ, согласно которому высшим приоритетом являлся захват возможных террористов в пригодном для допроса состоянии, а сохранность охраняемой персоны шла вторым пунктом. Раз уж сам великий князь не хочет хоть немного озаботиться своей безопасностью, то нельзя же агентам охранки быть святее папы римского! В общем, агент, увидев замах бомбиста, выстрелил не в корпус, а по ногам. Из-за чего бросок вышел неточным, зато сам метатель был взят живым, хоть и не совсем здоровым. Кучера разорвало в клочья, лошадей тоже поубивало, но и великий князь, и его жена отделались контузией и легкими осколочными ранениями. Я же, прочитав радиограмму Зубатова, впал в недоумение. Террорист оказался членом партии социалистов — революционеров! А раз он кидал бомбу, то был, скорее всего, членном ее боевой организации. Ну и ни хрена же себе! Если кто не понял, чего тут удивительного — объясняю. Боевая организация партии социалистов — революционеров в той истории была создана в тысяча девятьсот первом году. У нас же тут всего лишь тысяча восемьсот девяносто седьмой, а она уже есть! Да что же это такое делается-то? Получается, что благодаря моим стараниям по противодействию революционно — террористическому движению самая опасная из его форм возникла на четыре года раньше, чем в другой истории. Да уж, тут впору вспомнить незабвенного Шарикова — «уж душили мы их, душили…». Или Черномырдина с его бессмертным «хотели как лучше, а получилось как всегда». Хотя, если принять за аксиому, что эсеровские боевики развернулись на англо-французские деньги, то все вполне логично. М-да, пожалуй, пора принять дополнительные меры, если я не хочу на собственном опыте выяснить, насколько эффективным у меня получилось бронирование автомобилей. Взятого живьем бомбометателя раскололи довольно быстро, но толку от этого было немного. Он знал только членов своей пятерки, причем командира — всего лишь по имени, то есть на самом деле по кличке. На этого самого «товарища Валентина» люди Зубатова с моей подачи попробовали составить фоторобот, но получилось так себе. При желании в этом портрете можно было увидеть сходство и с самим Сергеем, и с Манасевичем — Мануйловым, и даже со мной. В общем, первый блин вышел комом. Из пятерки один застрелился при аресте, командир исчез сразу, а оставшиеся двое знали ничуть не больше метателя. То есть первый этап расследования, проведенного московской охранкой, закончился классическим тупиком. Разумеется, расследование продолжалось, но когда появятся результаты, не мог предсказать никто. Но тут работал еще и Рогачев, который привлек химиков из комитета, и они смогли установить тип используемой взрывчатки. Это оказался мелинит, он же тринтрофенол, он же пикриновая кислота. — Кустарное производство такой взрывчатки маловероятно, — доложил мне Михаил. Я был с ним в общем-то согласен. Еще в первой жизни, учась в восьмом классе, я попытался получить нитрофенол, но ничего хорошего у меня не вышло. Это при том, что до этого я смог нормально приготовить и успешно взорвать так называемую «смесь Кибальчича», а потом без особых проблем получил нитроглицерин. Естественно, в качестве руководства используя не «Таинственный остров», а академическое издание «Взрывчатые вещества и их применение в горнодобывающей промышленности». — Мелинит, как мне сказали, сейчас производится во Франции и в Японии, — продолжил Михаил. — У нас, в Англии и Штатах его производство свернуто из-за повышенной опасности этого вещества. — То есть нас кто-то хочет убедить, что тут отметились либо японцы, либо французы, — кивнул я. — Лягушатники, конечно, могли, но при чем здесь Сергей Александрович — чем он им мешал? — Ротшильды считают его виновным в притеснении евреев Москвы. К тому же это скорее всего первая ласточка — так сказать, проба сил. Господа социалисты действуют в полном соответствии с твоими установками — от модели к изделию, от простого к сложному. Потренировались на Сергее Александровиче, а потом можно будет замахиваться на лиц, коих, в отличие от генерал-губернатора, все-таки охраняют. Кстати, я бы и японцев со счета сбрасывать не стал, а уж англичан и тем более. В общем, твою охрану явно следует усилить, есть еще куда. — Интересно, чем же им Мишка, который уже больше двух лет как совершеннолетний по императорским меркам, лучше меня? — Тем, что его можно ликвидировать сначала, а тебя — сразу после этого. И на троне автоматически оказывается Кирилл Владимирович. — Так, значит, это Мишкину охрану надо усиливать, а не мою. — Как любит говорить ваше величество, «эту проблему нужно решать комплексно». То есть усилить и там, и там. И обеим их величествам тоже. Здесь я с Рогачевым был полностью согласен, но решил на всякий случай предпринять еще кое-что. И вечером зашел в Приорат, к Рыбакову. — У меня к вам довольно сложное и весьма деликатное дело, — без особых вступлений заявил я. — Опять воровать придется? — вздохнул начальник канцелярии. — Нет, воздействовать на тонкие струны человеческих душ. Помните, как безукоризненно вы провели операцию с женитьбой Георгия? Так вот, не помешало бы провернуть нечто подобное с великим князем Кириллом Владимировичем. Он весьма неровно дышит к своей двоюродной сестре, Виктории — Мелитте. Правда, она сейчас замужем за Эрнстом Гессенским, но это брак по принуждению, ни малейшей симпатии супруги друг к другу не чувствуют. Более того, Эрнст замечен в мужеложстве. Весной этого года жена застукала его в постели со слугой. Был скандал, и английской королеве стоило немалых трудов его замять. Подумайте, что тут можно сделать для раздувания этого скандала, имея в виду последующий развод. — Рогачева привлекать? — Разумеется, без его заграничных связей тут не обойтись. Но, кроме того, зацикливаться исключительно на Виктории — Мелитте не обязательно. Главное, чтобы Кирилл женился на ком-нибудь неподобающем и без моего разрешения, а что за овца это будет — оно в общем-то без разницы. — Сроки? — На ваше усмотрение, но особенно это дело не затягивайте. — Слушаюсь. Причина моего сочувствия Кириллу Владимировичу в его личных делах состояла в том, что в цепочке наследования престола он сейчас стоял сразу после Мишки. И, значит, Кирюхе надо срочно найти свое простое человеческое счастье. Ибо его младший брат Борис, следующий в очереди на царствование, уже полгода служил моим флигель — адъютантом и даже в какой-то мере обоснованно считался моей креатурой. Во всяком случае, с отцом он не то чтобы поссорился, но назвать их отношения безоблачными не мог даже самый отъявленный оптимист. Так что, если воду действительно мутят французы, то в случае скандальной женитьбы Кирилла для них пропадет смысл в устранении меня и Мишки. Ну, а если Кирюха жениться почему-то не пожелает, то тогда, увы, вероятность его безвременной кончины несколько повысится. Короче говоря, если грохнут Мишку, этот тип не должен пережить его больше чем на неделю, надо заранее озадачить Ефимова. Пусть думает уже сейчас, дабы не пороть горячу в спешке. Ну, а пока Кирилл еще жив и не женился, я за пределами Гатчины, если мне туда понадобится в своем облике, буду передвигаться исключительно в составе кортежа из трех бронеавтомобилей и двух обычных полугрузовых, с охраной. Причем в каком из трех броневиков поедет моя персона, заранее не будет знать никто, даже я. Это вопрос следует решать методом бросания кубика для игры в кости перед самой поездкой. А вообще, конечно, одними оборонительными мерами тут не обойдешься. Зубатову пора думать о внедрении своих людей в появившуюся с опережением графика партию эсеров, а Рите — постараться выяснить, не успел ли это уже сделать Секеринский или еще кто-нибудь из охранки, причем в своих целях. Мне же, пожалуй, не помешает еще раз систематизировать то, что осталось в памяти от прослушанных в прошлой жизни курсов истории КПСС и научного коммунизма, после чего лично и, главное, вдумчиво побеседовать с потенциальным вождем мирового пролетариата. Глава 34 К концу девяносто седьмого года я окончательно убедился, что мои усилия по подавлению революционного движения однозначным успехом не увенчались. Зубатов с Бердяевым смогли приблизительно оценить численность партии эсеров и получили от двух до трех тысяч человек — с моей точки зрения, огромная цифра. У большевиков, по-моему, к февралю семнадцатого года и то столько не было! Правда, опасность в основном представляла не вся партия, а только ее боевое отделение, к которому у моих людей пока подхода не имелось и сказать про него они почти ничего не могли. Единственное, что не вызывало сомнений — это его связь с питерской охранкой. Причем о ней мне уже успели доложить не только Рогачев и Рита, но даже недавно получивший генеральский чин Ширинкин. — Считаю необходимым отстранения Секеринского, — заявил он мне. — Евгений Никифорович, у вас уже есть материалы для его гарантированного осуждения? — ответил я вопросом на вопрос. — Или вы уже все знаете об эсерах — настолько, что новые сведения вам уже не нужны? Тогда поделитесь, пожалуйста, со мной, а то у меня пока информация весьма неполная. — Нет, Александр Александрович, но ваша безопасность… — От того, что покровители эсеров поймут — за ними началась охота, она только уменьшится. Нет уж, давайте не будем спешить. Лучше доложите мне план мероприятий по усилению охраны цесаревича Михаила. — Главное из них — убедить его высочество относиться к нашим рекомендациям хотя бы вполовину так серьезно, как это делаете вы. Все остальное приложится. — Хорошо, сам поговорю с Мишкой. Однако сначала я съездил в Кресты и побеседовал с другим человеком. Звали его Владимир Ильич, общеупотребимая фамилия пока была Ульянов, и на днях он должен был отправиться в первую ссылку — суд дал ему три года. Крупская собиралась поехать в Шушенское с ним, но такое было возможно только для супругов, чей брак освящен церковью, отчего Ильич подал прошение о венчании прямо в Крестах. Вот, значит, я и решил в виде Юрия Андропова лично отвезти ему разрешение. Ибо давно прошли те смутные времена, когда агентов Рогачева можно было пересчитать по пальцам (правда, с задействованием и ног тоже), и их сил едва хватало на присмотр за одним Морозовым-Кориным. Сейчас, если понадобится, можно без особого напряжения сил взять под колпак весь Союз борьбы за освобождение рабочего класса, и еще останется кому присмотреть за анархистами. — Чем же моя скромная персона заинтересовала настолько высокое начальство, что разрешение привез аж действительный статский советник? — хмыкнул Ильич. — Вашими убеждениями, а точнее, их довольно быстрой и неожиданной трансформацией, — объяснил я. — Еще год назад вы считали Россию капиталистической страной, а сейчас явно под влиянием Плеханова пришли к выводу, что она полуфеодальная. С этим трудно спорить, и с тем, что к социальной революции надо двигаться поэтапно — тоже. На Физиономии Ильича начали появляться первые признаки обалдения, и я продолжил: — Но вот сами этапы вы, с моей точки зрения, обозначили весьма странно. Мол, сначала рабочий класс в союзе с либеральной буржуазией свергает самодержавие, а потом в союзе с крестьянством разбирается с буржуазией. Так? — Ну, если отвлечься от вашей нарочитой вульгаризации проблемы, то да. — А почему не наоборот? Ведь буржуазия, будь она хоть десять раз либеральной, именно в силу своих классовых интересов всегда будет антагонистом пролетариату. Кстати, либералы — те еще сволочи, мать родную продадут, не задумываясь, не говоря ж о каком-то там пролетариате. Вспомните историю практически всех революций. Если мы придем к консенсусу, дам почитать соответствующие материалы, у нас их много. Да таких, что волосы дыбом встанут!