Предупреждения о низком давлении заполняют ее уши. Она теряет кислород, но не это важно. Маркусу не нужно дышать, но мысль о том, чтобы не заполнить свои легкие кислородом, вызывает панику. Ее солнцезащитный щиток работает плохо, так как кислота разрушает решетку поляризующих нанотрубок. Солнце обжигает лицо, и она не может общаться, потому что ее микрофон слился с полурасплавленным щитком. – Черт возьми, черт, черт! – шепчет она, используя оставшийся воздух. Левая рука не достает до контрольных кнопок на поверхности скафандра. Ее солнцезащитный щиток почернел посередине и стал болезненно ярким по краям. Она потеряет Маркуса. Он останется вращаться в этой бездне. Она не сможет снова работать над своим проектом, пока через шесть месяцев не будет обеспечена новая поставка… Но задолго до этого Садлер раскроет все ее секреты. Эта ложная смерть станет началом гораздо более продолжительной настоящей смерти. – Черт, черт, черт… черт побери. Используя левую руку и стараясь не выпускать ремни безопасности, Блю отстегивается от ранца. Потом разворачивает его вверх ногами, останавливая краями сапог. Наклонившись изо всех сил и стараясь защитить лицо от жара, она смотрит сквозь край своего щитка. Рядом с левой рукой находится кнопка возврата. Марсалис нажимает ее. Как только устройства включаются, ранец дергается, и Блю крепко хватается за ремни, которые когда-то держали ее пристегнутой. Она боится не удержаться, но руки Маркуса очень крепкие. Он не отпустит. Радиоактивные частицы попадают на заднюю часть скафандра, обжигая тело. Однако она хотя бы продолжает вращаться, как мясо на вертеле, получая ровный поток жара, а не сгорает дотла с одной стороны. Ранец со свистом проносится в открытом космосе, судорожно дергаясь, пытаясь компенсировать неустойчивость из-за веса Блю. Она замечает корпус станции, но сейчас тот больше похож на ливень кислотных капель и оторванных конечностей в рассеивающемся черном дыму. Если она снова попадет под брызги кислоты, то уже не вернется. – Блю! Блю, ты меня слышишь? Марсалис не может ответить, так как микрофон больше не работает. Ее ноги раскачиваются, пока ранец скафандра доставляет ее тело к кораблю. Она едва может держаться. – Давай, детка, – говорит Блю. – Еще немного, и… Внезапно она врезается в корпус станции с такой силой, будто ее только что сбило транспортное средство, и тогда ранец вырывается у нее из рук. Он улетает прочь, но Блю не видит, куда. Единственное, что она знает – он устремился вверх. – Нет! Блю машет свободной рукой в поисках любой возможной точки опоры. Находит тонкий выступ и вцепляется в него пальцами, подтягивая тело ближе. Несмотря на работающую защиту скафандра, идущее от станции тепло обжигает ее руку и тело в местах соприкосновения. Подтягиваясь, она видит затененное отверстие. Шлюз. Ранец, должно быть, ободрал корпус станции, пытаясь попасть внутрь. Ее нога находит опору, и Блю толкается, отчаянно желая найти углубление. Она добирается до входа, находит ручку шлюза и подтягивает тело к безопасному месту. Прислонившись спиной к холодной стене, она вдавливает кнопку пуска, чтобы начать разгерметизацию. Вернувшись в искусственную гравитацию, Блю опускается на колени, пытаясь отдышаться. Проклятая «вернувшаяся домой» «Черепаха» стоит у дальней стены. Когда комната заполняется достаточным количеством воздуха, по громкоговорителю она слышит голос Дика, призывающего ее доложить о состоянии тела Маркуса. Но она не может говорить, не может даже перестать трястись. Марсалис поднимается, чтобы разблокировать свой шлем, и, несмотря на достаточное количество кислорода, она все еще не может дышать. Слышится далекий непрерывный звуковой сигнал. Ее кулаки сжаты, а изображение перед глазами накренено. Должно быть, что-то случилось с гравитационным двигателем, потому что ее тянет к палубе. Она не распознает предупреждающие звуки, которые получает – они не похожи на коды ошибок, которые ей известны. Когда Блю опускается на колени, она узнает предупреждающий сигнал, который слышала в те времена, когда лежала в больнице. Это ее прикроватная сигнализация, сообщающая о низком содержании кислорода. 8. Правда восторжествует – Как она? Дориан одновременно и переживает, и нет. С одной стороны, Блю – самый интересный человек в этой мусорной куче, а с другой – она подвергла опасности жизнь всех своих образцов несколькими дилетантскими строками кода. Слишком много взрослых ловцов погибло в огне Кауфманна. С точки зрения науки каждое из существ было бесценным, но, судя по отчетам Компании, стоимость их доходила почти до миллиона долларов за штуку: закупка, обеспечение содержания, снабжение электроэнергией, логистика. После успешного окончания исследования Блю будет вынуждена компенсировать ущерб, или ее проект принесет одни лишь катастрофические убытки. Марсалис могла попросить кого-то более квалифицированного помочь с написанием кода для системы безопасности, однако она этого не сделала. Но почему? Почему она настояла на том, чтобы делать все самой? – Состояние стабильное. Она умирает, – говорит Энн, скрестив руки. – Ничего нового. – Не шевелитесь, – просит Дориан. Энн стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку. После того как Маркус интубировал Блю, Энн пришла к Садлеру, чтобы предоставить ему свежую информацию. Дориан установил табурет и собирался изобразить просачивающийся в комнату звездный свет, но тут же потерял к нему всякий интерес. Когда зашла Энн, директор все еще сидел перед разложенной газетной бумагой, но вместо звездного света он начал рисовать ее. – Не шевелитесь, – повторяет Дориан. – Сложите руки. Я рисовал вас в таком положении, но вы слишком сильно изменили позу. Энн сужает глаза: – Что? Вы меня рисуете? Директор улыбается и склоняет голову: – Вы настоящая картина. Я просто обязан вас изобразить. Векслер улыбается кокетливее, чем он ожидал. Она, наверное, надеялась услышать «дешевый» комплимент вроде этого. Дориан чувствует влечение к Энн на уровне влечения к порноактрисе – похотливое, молчаливое, о котором впоследствии можно забыть. Она обладает несколькими его фетишами: хорошей спортивной формой, цепким взглядом и грубым потенциалом. По отношению к женщинам Дориан всегда чувствовал только похоть и ни разу не испытывал эмоциональной привязанности. Раньше он старался избегать женщин, потому что они укрепили его веру в то, что с ним что-то не так. Сейчас, однако, Энн может стать прекрасным развлечением, поэтому ему необходимо избавиться от разлившегося по венам раздражения. Дориан замечал ее взгляд. Энн – существо приземленное. Она любит заниматься спортом и испытывает слабость к стройным, мускулистым мужчинам. Садлер заметил, что так же она смотрела и на Маркуса – провожала андроида взглядом, когда тот уходил, и переводила взгляд на грудь синтета, когда тот скрещивал руки. Телосложение Дориана определенно даст ему некоторые преимущества. Прическа, чистая кожа без единого волоска и манера разговаривать делают Садлера похожим на синтета. Неужели именно это привлекает Энн? Она всех своих мужчин рассматривает как пластиковые объекты? Энн спит с Маркусом, когда Блю им не управляет? Или, может быть, Блю и Энн предпочитают наслаждаться компанией друг друга? Дориан протягивает руку за пачкой сигарет и обнаруживает, что у него заканчиваются спички. Он еще более раздражен, потому что вспоминает, что так и не нашел кусок картона с напылением для розжига. Но не это важно – у него есть и электрическая зажигалка. Он просто любит сам ритуал. – Пожалуйста, не надо, – говорит Энн, но при этом не поворачивается, чтобы уйти или остановить его. – Курить? – спрашивает он. – Рисовать меня. Я никогда этим не занималась, – говорит она, но все же опускает руки, как и раньше. – Сегодня я еще не была в душе и вообще плохо выгляжу. – Я думаю, что это прекрасно, – лжет он с задумчивой улыбкой. – День был трудный, и он оставил отпечаток на вашем лице. На самом деле ему не нравится запах пота. Если она клюнет на его приманку, он возьмет ее прямо в душе. – Могу я задать вам вопрос? – Валяйте. Садлер смотрит ей в глаза с другого конца комнаты и представляет, как он сейчас выглядит – на фоне неистовой звезды видна темная фигура долговязого парня спортивного телосложения, одетого в костюм. Какая чудесная композиция. Ей, должно быть, нравится этот вид. – Почему вы так любезны со мной, хотя все остальные меня не любят? В каком-то смысле это ложь. Энн ничуть не доброжелательнее и не враждебнее, чем любой другой член персонала, за исключением Блю. Если бы Садлер выбирал объект за почтительное отношение, то должен был попытаться переспать с Люси, а если бы основывался на уважении, то должен был бы трахнуть коммандера Кардозо. Дориан надеется укрепить идею особой связи между ними. Сначала Энн решит, что он заблуждается на счет ее вежливости, но в его фразе есть подтекст: «Благодаря тебе я чувствую себя не таким одиноким». Поскольку Дориан холоден по отношению к остальным, Энн задумается, что, возможно, она здесь единственный способный на дружелюбие человек. – О чем вы говорите? Коммандер Кардозо… – Выполняет свою работу, – перебивает Дориан. – Он военный, который встретил начальника. – Я тоже служила в Колониальной морской пехоте, – отвечает она, приподнимая бровь. – Не забывайте. – Но вы более приспособлены. Он самоутверждается при помощи военной карьеры, а вы больше похожи на человека, который самоопределяется за счет… потенциала. – Вы что, хотите обидеть морских пехотинцев? – Я бы не посмел. – Черт, вы действительно не посмеете, – кивает она. – Долго мне еще тут стоять? Это оказалось не так просто. Она не должна чувствовать себя загнанной в ловушку или понять, что ее пытаются соблазнить, иначе все резко закончится. – О, извините. Я просто шутил… о рисовании. Вы не обязаны оставаться, если вы этого не хотите. Печально, что он вынужден скрывать свои намерения за правдоподобным отрицанием, постоянно прикрываясь разными потребностями. Он понимает, почему Компания не хочет, чтобы он спал с субъектами своих проверок: они считают, что люди вынужденно вступают с Садлером в отношения, лишь бы сохранить свою работу. В сущности, постельная сторона вопроса достаточно скучная. Для Дориана это равносильно разрушению обороны противника. Использовать свою власть – жульничество. Домогательство – это игра, в которую играют только старые руководители-импотенты. Дориан выше этого. Однако он хочет дать понять, что Энн играет против него. Было бы забавно увидеть ее подлинную реакцию, если бы она узнала, что именно поставлено на карту. – Правда? – интересуется она с разочарованным видом. – Я-то думала, вы на самом деле меня рисовали. – Рисовал, – говорит он, – но не могу же я задерживать вас, если вам нужно куда-то идти. Она делает несколько шагов вперед. – Моя работа на сегодня закончена. «Джуно» находится в автономном режиме, и Хавьер сейчас все восстанавливает. Дик пытается убедиться, что клетки смогут работать дальше. На данном этапе ничего больше не сделать, остается только ждать. Дориан опускает взгляд на карандашный рисунок на газетной бумаге и видит размазанные черные полосы жестов. Они выглядят женственно и сильно: резкие диагональные линии бедер, контрастирующие с вертикальным дверным проемом. Рисовать позу – это представлять человека голым до самых костей, освобождая его от неправильного выбора одежды, прискорбных шрамов от подростковых прыщей и других проявлений индивидуальности. – Я мало поработал над рисунком, – говорит Садлер, – но хотите посмотреть, что получилось?