Запалил костёр — сразу стало поуютнее. Вынул из пакета уже подкоптившийся чайник, налил в него из баклажки воды, набранной в ручье по дороге, и сунул чайник в костёр. Вообще фигня, думал. И чего все так боятся в одиночку по лесу шастать? Или это просто я такой крутой? С задорным треском сломал ещё несколько принесённых веток. Неподдающиеся решил так закинуть, пускай костёр их ломает. Захотелось крикнуть что-нибудь весёлое в темноту, лосю этому. Но не стал. Момент, когда мне снова стало не по себе, я прозевал. Или это не момент? Пока было чем заняться, я вообще забыл про возможность бояться. Заварил бомжа, долил воды в чайник. Пока, обжигаясь, жевал лапшу вприкуску с сухой колбасой, порцию которой старательно накрошил заранее и засыпал в миску — чайник снова закипел, зафыркал, плюясь на угли. Насыпал заварки побольше, заварил. Пакет пряников у меня был ещё нетронутый. Вот это жизнь! Попозже можно будет ещё разок чаю попить. Ветерок иногда налетал, но он был какой-то странный, то с одной стороны дунет, то с другой, то с третьей. По дыму костра это хорошо было заметно. Будто кто-то ходил кругами и периодически дул на костёр. — Только дыхалочка слабовата! — добродушно сказал я, поглядев на обступившую меня темень, и откусил сразу половину пряника. — Мало каши ешь, братан! Пряник кончился. Чай кончился. Костёр горел. Я переложил прогоревшие посередине ветки. Потом ещё переложил. Почему-то казалось уже не так уютно. Где-то недалеко обитала ещё парочка деревьев-скрипунов. Скрипели они по-другому. Те, под которыми я проходил, скрипели «и-и-и-и-и», а эти «а-а-а-а». И-и-А-а. Будто переговаривались. Как два скрипучих старушечьих голоса. Я об этом подумал, когда ещё лапшу жевал, и чтобы уйти от этих старушечьих образов, назвал про себя один источник скрипа Колей, другой — Васей. Коля — тот, что «и-и-и-и-и». Прикольно показалось. И вот теперь сидел я, слушал, как в тишине эти Коля с Васей общаются и как-то мне неуютно было. В темноту я теперь старался вообще не смотреть, не то что всматриваться. И чаю больше не хотелось. Я помыл миску и кружку остатками воды из чайника, и отнёс их в палатку. Снова сел у костра. Послушал Колю с Васей. Ещё ветер иногда шумел, пробираясь сквозь листья. Костёр отсвечивал и непонятно было, что там на небе. В прорехах листвы над головой никакие звёзды себя не показывали. Спать надо идти, — подумал я. Если я просто спать пойду, это ж не значит, что я зассал? Может, мне просто спать хочется? Но спать не хотелось. Вообще. А сидеть тут у костра было чем дальше, тем невыносимее. Хорошо хоть, что костёр уже догорал, палок-то я набрал несерьёзных. То есть, формально всё, костёр догорел — человек пошёл спать. Я и сам не понимал, перед кем оправдываюсь. Встал и пошёл в противоположную от палатки сторону сделать малые туалетные дела перед сном. К пню, то есть. А он, собака, опять будто что-то недоброе задумал. Злость на себя мгновенно вспыхнула во мне. Я понял, что надо делать. Просто пойти сейчас в лес. Не жаться тут на краю света, а пойти. Прогуляться. Расслабиться и довериться. ЕП наверняка бы и посоветовал так сделать. Наверняка. Закрыл глаза, чтобы они привыкли к темноте, подышал носом, стараясь разобрать по элементам особенный лесной запах, а затем решительно пошёл вглубь лесной чащи. … Хватило меня шагов на десять. Может на пятнадцать. Шагу на пятнадцатом пришло внезапное осознание, насколько я здесь чужой. Вообще неуместный. Понял это прямо со всей очевидностью. И что если я сейчас пойду дальше, то ничего, кроме неприятностей, меня ждать не будет. Это просто совершенно точно. Стараясь не терять достоинства, я развернулся и решительно пошёл обратно. Может, даже чересчур решительно. И ещё неизвестно, пришла вдруг такая мысль, сам ли это я сейчас решил пойти в лес погулять? Вот это я вообще зря подумал. И хоть успел оборвать мысль, не дать ей дооформиться, но цепенящим холодом меня полоснуло основательно. … Хорошо хоть комаров не было. Комары тут оказались дисциплинированные, они появились на закате, погудели всего лишь часа полтора, но я побрызгал себе шею и руки репеллентом, так что выкусите, только в глаза лезли. Так же слаженно комары исчезли, когда начало темнеть. Я забрался в палатку, поддул немного в матрас, развернул спальник, надул подушечку. Всё это я делал в темноте. Почему-то решил фонарик не включать. Костерок мой едва уже тлел. Я глянул на него напоследок и застегнул молнию тамбура. Достал из кармашка рюкзака упаковку пластинок от комаров, зубами открыл, достал одну и запалил зажигалкой. На всякий случай. Подымил, загасил об землю в тамбуре, устроил там рюкзак поудобнее, разулся, пристроил рядом кроссовки и застегнул молнию палатки. Фонарик положил под левую руку, отстегнул ножны и пристроил нож под правую. Чтоб сразу лёжа достать. Если что. Разделся до трусов и майки, аккуратно сложил одежду возле ног и забрался в спальник. Больше никаких дел придумать не получалось. Всё это время внутри меня плескалась паника. Будто чай в полупустой кружке. Я просто физически чувствовал, что не надо делать никаких резких движений, чтобы не расплескать. Потому что если расплескать, то это будет вообще. Кранты будут. Лежалось мне хорошо. Матрас был хоть и нетолстый, 5 см, но мне хватало. И не холодно, спальник можно не застёгивать. Всё, сказал я себе, Кир, теперь тебе нужно просто заснуть. Взять и заснуть. Обязательно, слышишь? Потому что иначе… Про «иначе» додумывать не стоило. Я закрыл глаза. … Как же обострился мой слух. Я теперь столько всего слышал: какие-то постоянные шорохи, похрустывания и ещё множество звуков, которые я просто не мог опознать. Вокруг палатки совершенно очевидно происходила какая-то недобрая суета. Диалог Коли с Васей то затухал, то возобновлялся. В нём всё явственнее слышались визжащие, истерические нотки. Будто какое-то решение уже было принято и теперь они просто обсуждали детали, распаляя друг друга. Решение это несомненно касалось меня и не сулило мне ничего хорошего. Я успокаивал себя, старался расслабиться, слушал дыхание. Но первая сигнальная система, о которой нам рассказывал Весёлый, будто сорвалась с цепи — я вздрагивал почти постоянно, от любого звука, а от реплик Коли с Васей ещё и цепенел. Происходило всё это абсолютно непроизвольно. Я не мог это контролировать никак. Продолжалось всё это бесконечно долго. Сонливости не было и в помине. Какое там. Кружка моя была уже почти полной. Я чувствовал, что теперь, чтобы расплескать эту панику мне достаточно сущего пустяка, может быть ещё разочек сильно вздрогнуть. И всё. Пойду вразнос. Башка моя пойдёт вразнос, а значит и весь я туда отправлюсь. И я не мог придумать, что сделать, чтобы этой приближающейся неизбежности не случилось. Просто чувствовал полное своё бессилие. Ситуация казалась безвыходной. Выйти и запалить костёр? Туда выйти? А если всё-таки выйти, то где дрова взять? Там, что ли? Да и ничего там хорошего у костра нет. Ведь всё то же самое будет, только я ещё и на виду. Вообще что делать-то? Просто же невыносимо! Куда спрятаться? Как это прекратить?! Как до утра вообще дожить?! Я был на грани сумасшествия. Серьёзно. Темперамент мой, порой необузданный, впечатлительность и всё это помножено на возраст. А враждебная и совершенно непонятная темнота вокруг лишала меня силы, которая могла сдерживать все мои чрезмерные проявления. Ещё немного — и я чувствовал, что всё. Не выдержу. Меня уже начало потряхивать, и я даже с каким-то облегчением ждал взрыва. Глава 2. Букет Спас меня ЕП. Я внезапно вспомнил о нём и удивился, что так долго о нём не вспоминал. А ведь он как раз таки рассказывал, как можно управлять башкой. Как на место её можно поставить. И не один раз ведь рассказывал. Один раз вообще подробно. Но только я не помнил ни хрена. Отвлекался тогда на свои думки, куски только какие-то в голове болтались, обрывки. И тут я впервые за долгое время совершил разумное действие. Я зажёг фонарик и, щурясь, прицепил его к крестовине дуг палатки. Расстегнул молнию и, покопавшись в рюкзаке, нашёл записную книжку и ручку, которые нам всем выдали. Мне надо было чем-то срочно занять башку. И рассказ ЕП для этого подходил как нельзя лучше, я почувствовал это с полнейшей уверенностью. Мне просто нужно было вспомнить и восстановить то, что он говорил. Букет. Он говорил про букет. Я сел по-турецки, раскрыл девственно чистую записную книжку и стал рисовать на первой странице ручкой букет. Ромашки, ромашечки. Разные цветы должны быть. Астры. Вот такие, как маленькие взрывчики. Розочки. Тюльпанчики. Да. Только «Тюльпанчиков» у нас больше нет. Фиалки? А как их рисовать? Гладиолусы? Только там не с букета начиналось. Сначала ЕП сказал, что человек похож на автомобиль. Вернее, не так. Я начирикал под букетом машинку. Он сказал, что человек — это водитель, который силой обстоятельств оказался неотделим от своего средства передвижения. Вспоминать оказалось не так трудно, достаточно было вспомнить ЕП, представить его манеру говорить и забить на Колю с Васей. Про эту самую «силу обстоятельств» ЕП советовал не думать. Толку от этого, сказал, никакого. Головой, мол, всё равно не понять, само потихоньку будет проясняться. Во время движения. Я нарисовал под машинкой линию, и добавил сзади несколько чёрточек, будто ветер. Едет машинка. Водитель, говорил ЕП, вообще думать неспособен. Нет у него такой функции. У него есть право и обязанность выбирать направление следующего движения. Он есть воля. Он умеет только выбирать. А варианты для выбора ему даёт бортовой компьютер автомобиля. То есть центральная нервная система. Мозг. Башка. Фактически автомобилем управляет бортовой компьютер, но сам он думать тоже не умеет. Он только выводит на дисплей показания датчиков — визуальных, слуховых и так далее, а также варианты продолжения движения. А водитель просто выбирает. Вот оно! Я поёрзал, устраиваясь поудобнее. Нормально это я тут понавыбирал. Сам себя в жопу загнал в своей собственной башке! Но получается, это мой комп мне таких вариантов насовал? А кто ему разрешал, собаке? Моё внимание. Мой интерес, что же ещё? ЕП говорил, что во всей этой конструкции по-настоящему живым является только водитель. В этом, сказал, и есть главная проблема в создании искусственного интеллекта — живого водителя, делающего выбор, даже сымитировать трудно. Потому что он то логически выбирает, то случайно, то нелепо, то вообще не пойми как. И ещё компьютеры, говорил, у человечества слабенькие. По сравнению с личным бортовым каждого человека. Это, говорил, вообще фантастический по своим возможностям инструмент. Что бортовой компьютер распоследнего бомжа нашей планеты даже с выжженными синапсами и контролирующий убитую наглухо развалюху, по своей потенциальной мощности и производительности превосходит все компьютеры этой планеты, даже если их объединить в единую систему. Потому что способен предложить вообще все варианты возможного движения. При этом снимая и выводя на свой дисплей фильмы-воспоминания о прошлых движениях, фильмы о будущих движениях, фильмы-фантазии о прошлом, о настоящем, с участием водителя или без, и кучу полезной и бесполезной в данный момент информации о происходящем. И мегакучу разного спама. И никаких тормозов в работе. И что тормозить может лишь водитель, делая выбор. ЕП, кстати, считал, что глупых людей вообще не бывает. Бывают только глупые поступки. А так — комп у всех примерно одинаковый, просто водители в своих выборах чудят. Он это хорошо объяснил, я сразу понял о чём он. Знавал я одного пацана, на уроках — ну прямо настоящий тупица, непонятным кажется, как вообще до таких лет дожил, а так по жизни — нормальный вполне, башка варит. Заповедный, правда. На своей волне. ЕП говорил, что всё от водителя зависит, от его характера, внимательности и желания приспосабливаться к дороге. Ямы объезжать. Не желает выбирать варианты в заданной жизнью теме и всё тут. Западло ему. Неинтересно. Хоть и знает, что из-за этого нежелания его транспортное средство пострадает. Надаёт ему жизнь по жопе. Надо понимать, говорил ЕП, что там за водитель у вас внутри сидит. Узнать его, то есть, получается, себя — и есть, сказал, самая важная задача в жизни. … И вот потом уже он стал про букет рассказывать. Я обвёл нарисованный букет кружочком. Снаружи Коля старательно проскрипел своё «и-и-и-и», Вася его почему-то не поддержал. Я мысленно досадливо поморщился. Не до вас, упыри, отстаньте. ЕП говорил, что водитель — это уникальный букет личных качеств плюс ещё один компонент, связывающий их вместе. Об этом компоненте, сказал, ничего не известно, поэтому говорить о нём нечего, и для нас это пусть будет просто лента, скрепляющая букет личных качеств. Для романтиков — пусть это будет лента цвета ваших глаз. Уникальность этого букета, сказал он, на самом деле в мелочах. Личных качеств не так много, весьма ограниченный набор, как и цветов в цветочном магазине. Кто тот цветочник, который составлял букет? Тоже неизвестно. Вполне возможно, сказал, что букет формировался под цвет ленты, которая его удерживает. Неизвестно. Известно только, что цветов-качеств в нём не очень много и представлены обычно все или почти все. В цветочном букете, сказал, не бывает двух одинаковых цветков, хотя внешне они могут быть очень похожи. А могут быть и вовсе не похожими, хотя называются одинаково. Так и у нас. Каждая комбинация особая и неповторимая. Смелость, злость, доброта, жадность и прочее — так называются наши цветки. Их сочетания также имеют свои названия. Букет этот мы получаем при появлении в этом мире в подарок и несём его в себе до отбытия. А теперь, сказал, послушайте самое главное — за всю дорогу с этим букетом ничего не может случиться. Он не меняется, он всё время остаётся таким же, каким был в самом начала пути. Ни водитель, ни кто-то ещё никак не могут воздействовать на этот букет. Ни в детстве, никогда. Личность водителя не может измениться, его личные качества остаются такими же и в том же наборе от начала и до конца поездки. Тут мы зашумели и завозмущались. Как это так? В смысле — ничего не сделать? Люди же меняются, разве нет? Обидным это показалось и вообще неправильным. ЕП с одобрительной улыбкой послушал наши возмущения, а потом сказал, что кое-что изменить действительно можно. Но не саму личность. Изменить, сказал, можно только один параметр — умение водить. Навык — хороший водитель, плохой водитель. В этом, сказал, и есть главное назначение водителя — стать хорошим водителем. Мастером. Научиться уверенно проходить маршрут — маршрут дня, маршруты дней. Тут, сказал, вообще неважно какой у тебя автомобиль. Учиться водить можно на любом. Хотя хороший водитель, конечно, заботится о своем, прокачивает, моет и подкрашивает. Но без фанатизма. Он же не автомеханик, а водитель. И вот, сказал, проходя свои маршруты грамотно, то есть внимательно следя за знаками, сигналами светофоров, не нарушая — водитель и узнает правду о себе, какой у него букет на самом деле. Это знание делает его сильным. Пацаны сразу пристали к ЕП — что это за знаки такие? Светофоры какие-то? Но он сказал, что про это мы сейчас понять не сможем. Пока, сказал, просто рулите. А ты, Краснов, не спи! Для кого я тут говорю? Это я действительно носом клюнул к своей записной книжке. Приятная сонливость накатывала на меня. Пора была ложиться. Я с хрустом расправил затёкшие колени, дополз до рюкзака, вытащил рулон туалетной бумаги, оторвал кусок, скомкал тщательно и засунул в ухо. Тоже самое сделал с другим ухом. Нахрен эту первую сигнальную систему. Придут убивать — небось не просплю. Остальные — в жопу. ЕП ещё интересно рассказывал про то, чем наш бортовой компьютер от звериных отличается, но я решил это вспоминать когда-нибудь потом. Выключил фонарик. Матрасик был такой уютный, спальник мягкий и тишина. Красота. … Проснулся я от звука шагов. Кто-то прошёл прямо возле стенки моей палатки и остановился возле входа. Шаги были тяжёлые, основательные. Человеческие. Я вскинулся реагировать. Потом ещё. Ещё. Никак встать не получалось нормально. Потом открыл глаза. Сердце билось часто. Я лежал. Сон, подумал я. Или нет? Полежал, прислушиваясь и постепенно успокаиваясь. Затычки мои вывалились из ушей во время сна. Нужно было как-то половчей их складывать.