Такого прямо страха я не чувствовал. Тревожность была, но вялая, обыкновенная. Сон. Наверняка. Но нужно было проверить. Я подобрал ноги, сел и расстегнул молнию в предбанник. Оттуда дохнуло холодком. Сунул ноги в кроссовки и, захватив спальник, сдвинул вверх вторую молнию и выбрался наружу. Даже нож не стал брать. Мелькнула мысль, но не стал. Это было бы как-то неправильно. Будто у кого-то на поводу идти. От картинки, открывшейся мне, я просто обомлел — всё вокруг было залито лунным светом. Полянка, стволы деревьев, кусты. Светло, хоть иди гуляй. Фантастически красиво. Я постоял, оглядывая, но не приглядываясь. Инстинкты подсказывали не приглядываться. И гулять я не пошёл. Именно потому, что фантастически красиво. Это была будто другая планета. Живущая соей собственной неизвестной мне жизнью. Я снова ощутил себя чужаком. Но которому разрешили пока полюбоваться. Будто высадившийся на другой планете космонавт, я сделал несколько осторожных шагов, завернувшись в спальник-скафандр. Добрался до куста, побрызгал на него, всё так же зачарованно оглядываясь. — Спасибо, — негромко сказал и аккуратно вернулся в свой корабль. Глава 3. Лодыжка Эта моя первая одиночная ночёвка запала мне в память крепко. Рассказ ЕП я, конечно, не так отчётливо тогда вспомнил, как воспроизвёл сейчас, но основные моменты удалось восстановить и даже понять кое-что. На свой лад, разумеется, я ж ещё маленький был, по сути. А в этой записной книжке потом ещё много раз чирикал, понравился данный способ мысли в кучку собирать. Были и ещё весёлые ночёвки. И кто-то орал всю ночь дурным голосом, не иначе мой знакомый лось, и кабан шастал, хрюкал, землю рыл. Как будто мало места ему вокруг? Обязательно возле моей палатки нужно было копаться? Когда возле реки остановился — деревенские в темноте всё на моторке плавали туда-сюда, фонарём светили. Зачем — я не понял, рыбачили может? Палатку мою было видно с реки, так что тоже неспокойно как-то казалось. Но рецепт успокоения у меня уже был, затычки для ушей я скрутил годные, так что разруливать себя внутри постепенно научился. За восемь дней я в итоге добрался до своих. Стоянка у Виктора Робертовича была на берегу той самой реки, которую я уже переплывал по дороге. Река там закладывала здоровенную петлю. Для переправы так придумал сделать — надул подушку и сунул её в рюкзак, обернул самонадувающийся коврик вокруг рюкзака и тоже надул, потом натянул на всё это хозяйство водонепроницаемый мешок и спокойненько отбуксировал. Вообще без проблем. Проблемы были в ориентировании. Я потом видел у Робота в планшете траекторию своего маршрута — неплохо меня так мотало, то в одну сторону, то в другую. А мне казалось, что ровно иду. Второй раз реку я нашёл, но вдоль неё полдня двигался не в ту сторону, потом вернулся, а вдоль реки ходить было не очень-то просто. В общем, хорошо, что Виктор Робертович в девять вечера по договорённости пускал ракету. Выручила. А то я уже снова собирался поворачивать. Добрался я не последним. После меня пришли Мишин, Козырев, Сумин. Сумину я сразу высказал всё, что думаю про него, за то, что всякую хрень рассказывает. — Кир, — сказал он мне. — Я уже всё понял. Вообще всё. Ты не представляешь… Видок у него действительно был не очень. Грязный. Волосы дыбом. Он даже, по-моему, расплакался, когда мы ему навстречу из лагеря бежали. Мочки всё не было. На следующий день после прихода Сумина мы пошли за ним, Виктор Робертович сказал, что его маячок уже больше суток на одном месте. Это было не очень далеко, километров двадцать от нашей стоянки. Идти хотели все, в том числе и Ипполит, которому из-за лангета пришлось всё это время сидеть с Виктором Робертовичем, тот не отпустил его в одиночный переход. В итоге с Роботом пошли четверо оставшихся «Фиалок». — Как раз носилки нести, — шепнул мне перед уходом Игорь. Я плюнул ему на кроссовок и ничего отвечать не стал. Нехорошее предчувствие грызло меня. Если что-то с ним случилось, то вина на мне, так я это понимал. Потому что всё же очевидно — если б я сказал, что Мочка специально Ипполиту палец сломал, то он не пошёл бы в одиночный переход, как и Ипполитов. Ему б наверняка тоже палец сломали, а может и парочку. И просидел бы тоже спокойно с Роботом в лагере. А теперь вот. Страшненькие картинки крутились у меня в голове по дороге. Видал я уже мертвецов. Правда, близких и знакомых ещё не доводилось. Я чувствовал неожиданную близость к Мочке, мне было до ужаса жалко его, растравил себя, в общем, капитально. За это и получил. Лис Данченко оказался прав — носилки мы сделали из двух жердин, к которым примотали Мочкину палатку. Сам он нашёлся со сломанной лодыжкой, злющий и, кроме как с Виктором Робертовичем, ни с кем не желающий общаться. Он примотал к ноге пару палок и, опираясь на самодельный костыль, пытался идти. В ответ на моё радостное кудахтанье так зыркнул, что я потерялся. Роботу сказал, что сломал ногу вообще по тупому. Потому что тупица. И сказал, что не надо ему помощи, сам дойдёт, раз такой тупица. Виктор Робертович в ответ сказал, что если Мочка такой тупица, лучше уж его донести, чтобы ещё себе чего-нибудь не сломал. Чтобы снова потом за ним не ходить. Мочка угрюмо заткнулся, мы сделали носилки и поволокли его к ближайшей по карте дороге. … В Школу мы вернулись через несколько дней. Мочка был с загипсованной ногой, ковылял на костылях. Он жил на первом этаже корпуса, Громозека его разместил там, чтобы меньше по лестницам шастал. На первый этаж уже перенесли свои вещи второкурсники, которые стали третьим курсом. Третий курс перенёс своё в соседнее здание, заняв место обитания четверокурсников, ну а мы перетащили шмотки на второй этаж, освободив третий для новых жильцов. Переезжать было немного грустно, но и приятно. Мы чувствовали себя бывалыми солдатами, оставляющими обжитый окоп новобранцам. Повоюйте-ка теперь вы, молокососы, так примерно чувствовали и пошучивали. Хотя ощущение, что в новом окопе тоже придётся не особенно сладко присутствовало. Ощущение усиливал Михаил Иванович, заменивший Робота сразу после нашего возвращения, Виктор Робертович куда-то исчез на пару дней. Весёлый дал нам отдохнуть только ту часть дня, в который мы приехали. Уже на следующий день — переезд, сопровождавшийся его ехидными комментариями. Потом сразу генеральная уборка третьего этажа, тут и Громозека, естественно, подключился, и я серьёзно позавидовал Мочке и его сломанной ноге. Чтобы избежать этого уборочного ада нужно было ломать ногу, не меньше. Ипполит со своим лангетом драил полы и унитазы вместе со всеми. Из курсантов в Школе были только мы, ЕП тоже отсутствовал. Я чувствовал некоторую пустоту. Думал о Морозове, о Денисе. Где они сейчас? Что это за выпускной экзамен? И что с проигравшей пятёркой четвёртого курса? И неужели Морозов действительно специально их подставил, как мне показалось? Ну а ещё я драил все эти полы и унитазы, и думал, что с морем, похоже, нас накололи. Почти весь июнь по лесам слонялись, а про море Робот и не говорил ничего. Только ЕП тогда обмолвился и всё. Обидно будет. Уже обидно было. Сломал бы тоже лучше ногу, реально, сидел бы, книжечки до осени почитывал. Чего Мочка так бесится? А он бесился. Внешне это проявлялось только в чрезмерной угрюмости, но я уже научился понимать. Он меня научил. Не разговаривал со мной даже во время переезда. Сам припёрся на костылях на третий этаж, сопел, собирал вещи, а когда я пытался ему помочь, поднять что-то, отодвинуть, неразборчиво взрыкивал и отстранял. Без грубости отстранял, но твёрдо. Понятно было, что основная порция его злости была направлена на него самого. Но со злостью ведь как? Там прицепом всё равно сразу весь мир идёт. Поэтому на кого ни злишься, считай, на весь мир зол. Так вот. Поэтому я теперь даже на себя стараюсь не злиться. Хоть это вроде бы и полезное чувство. Но им ведь тоже упиваться можно. Есть некоторая приятность. Потому и держится долго. В злости есть своё удовольствие, это точно. Я раньше любил злиться, теперь это понимаю. И на себя и на других. Но если на себя, то думал — это правильно, это благородно. Хрен там. Злость есть злость. Извините, отвлёкся. Два дня мы этой чёртовой уборкой занимались. Не верилось, что над старшекурсниками Громозека тоже так измывался, наверняка у них всё в гораздо более облегчённом режиме происходило. Так нам всем казалось. Хорошо хоть по вечерам в футбол разрешали играть. А потом приехал Виктор Робертович. Они с Весёлым собрали нас в новой классной комнате, и Робот сказал, что завтра едем на море. В Крым. Вначале, сказал, заедем в город, нужно приодеть вас, подстричь, чтоб на нормальных людей стали похожи. А потом поедем. Только, сказал, будем по дороге в разные места заезжать и там выполнять плановые учебные задания. Весёлый как-то чересчур зловеще при этом ухмылялся. Мочка тоже сидел с нами в классе. — Авдеенков, — сказал ему в конце собрания Робот. — Ты остаёшься. Будешь заниматься по индивидуальному плану. — Долго? — спросил Мочка, глядя в стол. — До осени. Доктор сказал от 45 суток будет заживать. Плюс реабилитация. К осени должен быть в полной форме и ко всему готовым. Занимайся. Это понятно? — Понятно. — Хорошо. И ещё. Михаил Иванович тебе авансом уже поставил общий зачёт. Верит в тебя, Авдеенков. На мой взгляд — это поспешное решение. Мочка наконец оторвал глаза от столешницы и посмотрел на Весёлого. — Ат всей души, брат! — сказал тот, спародировав кавказский акцент и приложив к груди раскрытую ладонь. К ёжику своему, спрятавшемуся под майкой. — Понял, — откликнулся Мочка помедлив. Мне показалось, что-то в нём сдвинулось наконец. Стало размораживаться. Наутро мы погрузили вещи в два микроавтобуса. Радовало, что поедем с комфортом. В поход мы ездили на одном и там вообще битком получалось, учитывая все наши рюкзаки. Вещи с собой брали походные, минус одиночные палатки. Палатки взяли со склада большие, на пять человек — три штуки и одну поменьше для взрослых. Мочка к микроавтобусам не подходил, сидел на лавке, на которой я когда-то с Морозовым общался. Костыли сиротливо приткнулись сбоку. Все подходили к нему на прощание, пожимали руку, но никто не панибратствовал: по плечу не хлопали и особенно утешительных слов себе не позволяли. Ипполит подходил, лангет свой совал. Прикалывался, походу. Я тоже подошёл в конце. Протянул руку. — Ну давай, — сказал. — Не кисни. Выздоравливай. — Не ссы, — ответил он, явно передразнивая мою манеру, стоявший недалеко Грач прыснул смехом. Пожал мне руку, задержав её. — Красный, — сказал. — Осторожнее там. На рожон не лезь как придурок. А то ты любишь… Отпустил руку. Я почувствовал некоторую растроганность. — Привезти тебе чего-нибудь? — спросил. — Ага. Ракушку, бля. Я улыбнулся и повернулся идти. — Трахни девку там за меня! — крикнул он в спину. — И не какую-нибудь! Чтоб красивая была, понял? Глава 4. ТЦ На стоянке возле торгового центра Виктор Робертович нас проинструктировал. — Значит так, — сказал. — Ходить по трое-четверо, в толпу не собирайтесь. Не стоит привлекать внимание. Кто в одежде разбирается? Поискал глазами, оглядывая нас. — Данченко, Сумин, Старцев, Ипполитов — держите карточки. Пин-код — четыре четвёрки. — Да я не… — начал было возражать Ипполит. — Держи! — строго сказал Робот. А меня вот не выбрал. Как это он вообще может понимать, кто разбирается, если мы все ходим в том, что выдали? — обидчиво думал я. В свой вкус я верил железно. — Слушайте их, — продолжил Виктор Робертович. — Выбирайте самостоятельно, но к советам прислушивайтесь. Разберитесь по группам вокруг карточек. Сами разберитесь. Покупать нужно: плавки, брюки, спортивные брюки, майки, летние кроссовки, — он загибал пальцы, — носки, трусы, кофты, лёгкую куртку, кепку, всё вроде, десять пунктов. И шорты ещё. Одиннадцать. В одном экземпляре на человека, кроме носков, трусов и маек. Берите хорошего качества, но не самые дорогие. Что?.. Не надо на вырост брать. Чтоб на лето хватило. Не берите ничего вычурного. Те, кто с карточками, слышите меня? Чтоб на фрика никто не был похож. Но и на серую мышь тоже. Мыши пока не нужны. Понимаете разницу? На манекены смотрите. Всё, давайте. Сбор здесь через два часа. Хватит времени? — А может, через три? — вкрадчиво спросил Игорь. — Через три? Михаил Иванович, как думаешь, может, через три? — Да пускай побегают, — сказал Весёлый. — Дело молодое. — Хорошо, — кивнул Робот. — Через три. Чеки сохраняйте. Вот Михаил Иванович потом проверит. Весёлый посмотрел на Виктора Робертовича с недоумением. Возникло ощущение, что Робот сейчас над ним подшутил. — А поесть там можно? На фудкорте? — с жадностью спросил Мишин.