– Типичные мысли жертвы газлайтинга, – прокомментировал Митчелл. – Думаешь? – спросила я. – Знаю, – ответил он и повел на кухню. Там предложил мне стул и принялся готовить кофе, закатав рукава. – Чувство вины – это смертельное оружие, – продолжил он, как только кофемолка перестала шуметь. – Оно заставляет людей думать, что они достойны самого ужасного обращения. Я хорошо помню отношения моей матери с отцом. Он при любом удобном случае пытался посеять в ней это чувство, удобрить и добиться того, чтобы оно цвело пышным цветом. Она без конца извинялась, сомневалась в себе, пресмыкалась, считала себя неисправимой идиоткой, а его – тем, кто пытается сделать ее лучше. Чувство вины стало ее второй натурой. К тому времени она уже боялась лишнее слово сказать. Полностью лишилась своих собственных суждений, своего мнения. Что бы он ни сказал ей – она соглашалась. Что бы они ни сделал с ней – думала, что заслуживает это… Митчелл сунул мне в руки чашку кофе с густой молочной пенкой и сел рядом. – Выброси в окно свое чувство вины, Ванесса. Какие бы ужасные ошибки ты ни сделала: пригоревший омлет, пролитый кофе, запоздалое возвращение домой, упрямство, твое собственное мнение… – принялся перечислять Митчелл, – ты не заслуживала того, что он с тобой сделал. И точка. Максимум, на который он имел право, – шлепнуть тебя по заднице, да и то аккуратно и спросив разрешения. Я отпила кофе и посмотрела на Митчелла. Тот закончил размешивать сахар в чашке, облизал ложку, и на мгновение мне захотелось стать этой самой ложкой. Чтобы он держал меня в руках и… – Что? – улыбнулся он, ловя мой взгляд. – Ничего, – смутилась я, краснея. – Просто ты кажешься мне чем-то таким, чего я никак не заслуживала и получила по ошибке. – То же чувство, – ответил он. – Один в один. Что сейчас ко мне нагрянет полиция, арестует и скажет, что я похитил то, что никак не может быть моим. «Очень даже может, – мысленно ответила я. – Оно очень даже может быть твоим». Глава 11 Из точки A в точку Z Я сказала Эндрю, что приболела, и он разрешил мне поработать из дома. «Но все статьи чтобы были в срок», – прибавил он и пожелал мне скорейшего выздоровления. До конца недели мне нужно было закончить две статьи, и я взялась за работу. Первая была почти готова, осталось только пройтись по ней свежим взглядом и отправить Магде и Эми для вычитки. И еще я дала ее Митчеллу. Его рассуждения об абьюзе, нездоровом чувстве вины и о психологическом насилии – все это произвело на меня впечатление, и я подумала, что вдруг ему тоже будет интересно прочесть мою статью. Он не отказался. Взял мой ноутбук, сел на балконе, выпросил у меня сигарету и принялся читать. Что-то жутко сексуальное было в том, как он сидел, закинув ногу на ногу, держал сигарету и вчитывался в мою статью. Пожалуй, это было некой формой взаимопроникновения: его мысль погружалась в мой текст, а мой текст проникал в него. В ту минуту даже телесное единение не выглядело для меня столь горячо. Я пошла на кухню, сделала две чашки кофе и вернулась на балкон. Вечер выдался теплый и тихий. Низкие облака были пронизаны заходящим солнцем. В воздухе чувствовался легкий привкус дыма и дождевой влаги. Я написала статью о контрацепции. Задалась вопросом, почему именно женщины обязаны принимать таблетки, использовать противозачаточные пластыри, ставить спирали, расхлебывать последствия, решать проблемы со здоровьем. В то время как мужчины, всего лишь надев презерватив, могли бы избавить своих возлюбленных от стольких мытарств. Они могли бы просто пожертвовать небольшой частью своих ощущений, но не делают этого. А женщины, не задавая вопросов, предпочитают пить препараты, которые полностью перестраивают их гормональную систему и имеют такой огромный список потенциальных побочных эффектов, что те даже не умещаются на одну страницу медицинского вкладыша. Мне казалось странным, что вещи сложились именно так и никто не задает вопросов. Никто не кричит, что это несправедливо, хотя это действительно несправедливо. – Ты снова показала мне то, над чем я никогда раньше не задумывался, – сказал Митчелл, передав мне ноут и задумчиво стряхивая пепел с сигареты. – И, пожалуй, я согласен, что контрацепция полностью легла на ваши плечи. Ну а мы… А мы просто получаем удовольствие и делаем вид, что так и должно быть. – Правда? – спросила я. – Ты правда согласен? Мне было интересно узнать точку зрения мужчины. – Если отбросить эмоции и брать в расчет только факты, то трудно не согласиться. Такое отношение и правда не имеет ничего общего с заботой. «Дорогая, не могла бы ты полностью перестроить свою гормональную систему таблетками, чтобы мне было приятнее кончать?» «Милая, тебе не сложно постоянно носить в матке инородный предмет, лишь бы я не надевал презерватив на пять минут?» «Детка, не могла бы ты вживить себе под кожу капсулу с гормонами, лишь бы мой оргазм был сильнее?» – Митчелл рассмеялся, потер лоб ладонью. – Просто дичь какая-то. – Вот именно. – Рискну предположить, что в твоих отношениях бремя контрацепции тоже легло на тебя? – спросил он. Я кивнула, отвела глаза и принялась искать сигареты по карманам. Почему-то мне было стыдно. Стыдно, что я пишу такие злободневные, пылающие праведным гневом статьи, но сама при этом ношу спираль в матке. Митчелл помолчал, коснулся моей ладони и сказал: – Ничего, это тоже был опыт. Ты прошла через него, осознала что-то новое и теперь поделишься этим с миром. – До сих пор прохожу через это, – призналась я. – Тогда ты можешь прекратить принимать их, не так ли? – сказал Митчелл, поняв, о чем я. – Теперь ты сама можешь распоряжаться своим телом и никому не угождать. – Я не пью таблетки. У меня спираль. – А, окей, – просто ответил он, словно мы говорили о каких-то совершенно банальных вещах. И то, что говорить с ним об этом было так просто, внезапно поразило меня до глубины души. – Что насчет тебя? – спросила я. – Как ты относишься к презервативам? – Лично я – прекрасно. – Да ладно. Так бывает? До настоящего момента мне казалось, что все мужчины просто ненавидят презервативы. Опыт моих подруг и тех женщин, которых я опросила, собирая материал для статьи, подтверждал это. – Конечно, – сказал он. – Во-первых, это единственный способ не подцепить что-нибудь. Во-вторых, только так я могу быть уверенным, что у меня не будет детей, которых я не планировал. Ну и в-третьих, они слегка притупляют чувствительность, а значит, можно заниматься этим гораздо дольше. Я глубоко затянулась, чувствуя, как лицо заливает краска. Его слова, такие простые, произвели на меня сильнейший эффект. Я представила, как он занимается этим. Долго. Неторопливо. Со знанием дела. Не пытаясь наспех зажать партнершу в угол и трахнуть, пока не убежала. С полной уверенностью, что она и так никуда не сбежит. Не захочет убегать. Сама концепция долгого неторопливого секса, в котором нет принуждения, а значит, необходимости сделать все быстро, была для меня чем-то новым. Я не представляла, чем же именно можно заниматься долго. И что еще могут делать руки мужчины, если им нет нужды удерживать и причинять боль… Внезапно я почувствовала ревность ко всем бывшим партнершам Митчелла. Ко всем тем, с кем сексом занимались иначе – не так, как со мной. Я почему-то была уверена, что он делает это иначе и так, как понравилось бы любой… – Можно задать тебе личный вопрос? – спросила я, поднимая на него глаза. – Можно, – кивнул он. – Почему ты ни с кем не встречаешься? – Обязательно должен? – Он не сдержал улыбку. – Мне кажется невероятным, что ты свободен. Что не нашлось кого-то, кто вцепился бы в тебя мертвой хваткой. – Невезение вцепилось в меня мертвой хваткой, – отшутился Митчелл, кивая на перебинтованное запястье. – И судьба периодически хватает меня за задницу как питбуль. И, видит бог, мне этого достаточно. Я рассмеялась над сравнением судьбы с питбулем. Похоже, что моя судьба схожей породы – психованный стаффордширский терьер. – Когда у тебя в последний раз были отношения? – спросила я. Любопытство все не отпускало меня. – Примерно год назад. Затем был период, когда я полностью потерял контроль над своей жизнью. Я долго приходил в себя, собирал все воедино, так что времени на отношения просто не осталось. Несправедливо начинать их, когда ты сам – хаос на двух ногах. – А как ты теперь? – Ближайший месяц вынужден есть добытую девушкой еду и отдирать от плинтуса свою самооценку, – сказал он, кивая на запястье, – а в остальном прекрасно. – Прекрати винить себя, с кем угодно могло случиться. Лучше радуйся, что машина не переехала тебя целиком. Тогда все было бы намного хуже. Если бы Митчелл не появился в моей жизни, я бы до сих пор была с Дереком. Чтобы захотеть изменений, нужно понять, что имеешь и что могла бы иметь. Осознать разницу. Каждый раз, когда Митчелл говорил со мной, касался, делал для меня маленькие, но важные вещи – принес пончик, попросил не стоять под дождем, поддержал в трудную минуту, – я сравнивала. А сравнив и сделав выводы, нашла в себе силы уйти. – Если б меня переехала машина, мир бы много не потерял, – сказал Митчелл, полностью разрушив дурашливым сарказмом возвышенность моих размышлений. – Зато потеряла бы я, – сказала я, глядя в даль. Небо опустилось совсем низко. Казалось, если вытянуть руку, то можно тронуть облака. Повозить в них руками и вытащить со дна горсть звезд. Я знала, что Митчелл смотрит на меня, угадывала боковым зрением, но не решалась встретить его взгляд. Боялась, он прочтет в нем, что я, как школьница, втрескалась в него по уши. * * * Той ночью я пришла к Митчеллу в гостиную в очень тонкой ночной рубашке на голое тело. Мне хотелось оказаться рядом с ним, и будь что будет. Если он чувствует то же, что и я, то я хочу разделить с ним эту ночь и эту постель. Если же нет, и я неправильно истолковала его заботу, взгляд и поцелуи – то мы просто разойдемся по своим спальням. Вот таким казался мне мир в тот вечер: простым и ясным, без полутонов. Мы будем либо любовниками, либо друзьями, и оба варианта меня устроят. Митчелл еще не спал, но уже погасил верхний свет и оставил только настенный светильник. Меня немного трясло, в животе ощущалась странная тяжесть, какую часто чувствуешь, когда лифт начинает стремительно опускаться вниз. Мысли вообще разбежались в стороны, как букашки. Я подошла к дивану, на котором Митчелл читал книгу, уже укрывшись по пояс одеялом. Он заслышал мои шаги и поднял глаза. Окинул взглядом мои голые ноги, пару раз медленно моргнул, словно привыкая к мысли, что я здесь, пришла сама, и под моей рубашкой ничего нет. На нем была светлая майка, открывавшая плечи и горло, разрисованные воздушными ажурными татуировками. На фоне белой простыни его тело выглядело слишком контрастным и объемным. Он казался больше, чем днем, когда был полностью одет. Мышцы рук бугрились под кожей. Вены выступали на тыльных сторонах ладоней. И весь он был воплощением той силы, которая не спрашивает у тебя, сдашься ли ты ей. Она просто протягивает мускулистую руку и берет свое. – Несса, – произнес Митчелл – скорее даже утвердительно, чем с вопросом. Я остановилась перед ним, внезапно почувствовав себя полностью голой. Он скользнул взглядом по моей груди. По моему телу, моим ногам, моим волосам, рассыпавшимся по плечам. И то, что я увидела в его взгляде, заставило меня сделать маленький шаг назад. Это был взгляд, полный тлеющих углей, искр, сумрака, лунного света, превращающего людей в оборотней, – взгляд человека, который готов обладать тобой. Поглощающий взгляд. Митчелл даже не шелохнулся, словно боялся спугнуть ночное животное. Его руки продолжали упираться в матрас, его спина опиралась на спинку дивана, книга лежала на его коленях. Он не сделал ничего, только смотрел на меня – но страх уже принялся разливаться по моим венам.