– Я не буду спорить, Ванесса, просто посоветую тебе обратить внимание на тон, с которым ты сейчас говоришь: внутри ты очень мягкий и приятный человек, но твой голос и манера речи могут создать ложное впечатление. То же самое может происходить с твоими статьями, понимаешь? Возможно, проблема не в тебе, а в образе твоего самовыражения? Боже правый, кто бы знал, как сильно я хотела послать Эндрю на хер и в знак протеста уволиться. Но не будет ли слишком наивно думать, что в редакции другого журнала мои материалы будут более востребованными? И ведь покинув работу, я потеряю доступ к сердцам тысяч читателей. Отдам их Девлин с ее гороскопами и журналистам, которые пишут, как здорово жить и спать с насильником. – А что будет с моей статьей? Ты вообще когда-нибудь планируешь выпустить ее? – ровно спросила я, приказывая себе успокоиться. – Поживем – увидим. Не буду обещать. Но точно не в одном номере с обзором «Кровавых поцелуев». Будет нечестно расстроить рекламодателя и насмарку пустить труды Девлин. – Причем здесь Девлин? – О, я не сказал? Это она напишет обзор на «Кровавые поцелуи». Я видел черновой вариант, это просто грандиозно. Все девочки будут пищать и мечтать тоже заполучить немножечко кровавых поцелуев, ха-ха. Из кабинета Эндрю я вышла в таком состоянии, что с трудом дотащилась до своего стола. Магда, видя, что я едва не плачу, взяла меня под руку, вывела на улицу и даже принялась гладить по голове, как ребенка. – Что стряслось? – спросила она, и я выложила ей все, что сказал Эндрю. О том, что социальные темы, по его мнению, плохо продаются; что на мои работы поступают жалобы; что моя статья о романтизации насилия не выйдет в следующем номере, а может и не выйдет вообще – зато «Зумер» украсит хвалебная рецензия Девлин на книжку, превозносящую насилие. – У меня такое ощущение, что меня выбросило из автобуса на резком повороте – ну и он поехал дальше, а я осталась лежать на обочине со сломанной шеей. И еще он сказал, что у меня озлобленность на мужчин. Меня и правда так воспринимают, Магда? Сказать слово в защиту женщин – это автоматически означает ненавидеть мужчин? – Господи, что?! – рассмеялась Магда, нервно затягиваясь. – Что за дичь! Если бы ты была обозлена на мужчин, то не встречалась бы с Митчеллом, а нашла себе симпатичную, горячую подружку, – закончила она. – Логично? – Спасибо. Мне нужно было услышать это. – Секретничаете без меня?! – донеслось до нас, и мы увидели Эми, комично перескакивающую через лужи в лакированных туфлях. – Что ты, какие секреты! – воскликнула Магда. – Разве что малюсенькие секретики. – Выкладывайте! Я пересказала Эми все, что сказал Эндрю, содрогаясь чуть ли не на каждом слове. – Нет у тебя озлобленности на мужчин, – фыркнула Эми. – Иначе бы ты дел с ними не имела. Жила б не тужила, а все потребности решала бы большим, красивым дилдо. Я рассмеялась так громко, что наверно даже Эндрю услышал в своем кабинете. – Именно, – подтвердила Магда. – Не обязательно ради потребностей заводить себе целого мужчину. Можно взять только отдельные детали, отлитые из резины, которые после использования поместятся в ящик. И, в отличие от цельного мужчины, будут вести себя наилучшим образом. – Клуб мужененавистниц предлагаю считать основанным, – сказала Эми. Только они и спасли мой день. А после работы еще и затащили в паб через дорогу для «психологической реабилитации». После двух стаканов пива мне стало так хорошо, будто мужчин никогда не существовало. Шутка. Пожалуй, я бы не хотела жить в мире, в котором бы не было Митчелла. Или других добрых, надежных, адекватных парней, которых вовсе не мало. Силиконовым дилдо не решить потребность в ласке и понимании, которые нужны нам как воздух. Митчелл забрал меня из бара после одиннадцати, невозмутимо реагируя на молчаливый восторг моих подруг. Они уже заочно любили его после всех тех пьяных комплиментов, которыми я осыпала Митчелла еще до его приезда. Ну разве что член его не описала, слава богу, сдержалась… – Как ты? Лучше? – спросил он, наклоняясь ко мне в машине и горячо целуя. Еще днем я позвонила ему и рассказала про разговор с Эндрю, так что он был в курсе. – Гораздо лучше. Не знаю, как будет завтра, но сегодня все мои печали потонули в «Гиннессе». А твой поцелуй снова сделал этот день идеальным. – Всегда пожалуйста, – ответил Митчелл и повторил то, что уже раз десять сказал по телефону: – У тебя прекрасные статьи, сильные темы и великолепный стиль подачи. И если Эндрю не в состоянии оценить их и предлагает тебе начать писать на развлекательные темы, то стоит послать его к чертям собачьим. – Я не могу потерять работу, сам понимаешь. – Потерять и правда было бы фигово, а вот сменить на другую – почему нет? Может, пришло время начать писать для более серьезных изданий? Уверен, в мире полно таких, которые с радостью прислушаются к твоему голосу. – Думаешь? – только и смогла ответить я, внезапно чувствуя такой прилив благодарности и радости, что захотелось высунуть голову в окно и запищать. – Уверен, что скоро тебе станет тесно в этом журнале. Не сегодня, так завтра. Так что нет смысла грустить из-за выводов Эндрю. Забудь о них вообще. Тебя ждет большое будущее, и тебе не стоит прогибаться под чужое мнение. – Спасибо, Митчелл, – сказала я, шмыгая носом, страшно тронутая его поддержкой. – Возьми эту статью, которую он отверг, и отправь в… где бы ты мечтала опубликоваться? – «New York Times», «Vogue», «Cosmopolitan», «Vanity Fair»… Но, господи, даже не знаю, каковы шансы пробиться туда. – Кажется, я снова слышу неуверенность. – Да, это снова я, маленький жучок-журналист, на которого сегодня наступил сапог главреда. Митчелл положил руку на мое колено и ласково сжал. – Давай договоримся, – сказал он. – Ты прекращаешь транслировать в космос свою неуверенность, а я сделаю тебе дома какао, и мы вместе примем душ. Как тебе такой план? – Предложение, от которого невозможно отказаться. * * * – Странно, что мы с тобой еще ни разу не поссорились, – сказала я Митчеллу, когда мы покончили с поздним ужином. Он убрал посуду в посудомойку и принялся варить мне какао. Я благодушно следила за ним, как кот за мышкой. Митчелл снял свитшот и остался в футболке, аппетитно облегающей его плечи. – А должны? – спросил он. – У всех случаются ссоры. Мой телефон мог бы разрядиться, и ты бы часа два не мог связаться со мной. Или я могла бы пролить кофе на твои учебники. Или сбежала бы к родителям после ссоры. – И что, по-твоему, я бы сделал? – усмехнулся Митчелл, ставя передо мной кружку с какао, густо посыпанным маршмеллоу и политым шоколадным соусом. – Разозлился, – сказала я. – Из-за чего? Книг и разряженного телефона? – улыбнулся он, словно не понимая. – Ну, не знаю. Есть же что-то, что могло бы вывести тебя из себя? – Пожалуй, да. Разозлился бы, если б у тебя были проблемы, а ты бы мне не сказала. Или если бы пожертвовала ради меня чем-то важным, чем не должна была бы жертвовать. Но даже тогда это была бы не совсем злость. Скорее нечто, что нам нужно решить. Словами. А теперь расскажи, что могло бы разозлить тебя. – Все то же самое. И если бы к тебе какая-то девица клеилась и тебе это понравилось. – Клеящиеся девицы исключены. Кроме той, у которой имя Ванесса Энрайт. Надеюсь, она приклеится и больше не отклеится. Как репейник. Я рассмеялась, воображая себя хваткой и цепкой девицей. Но так и не смогла толком вообразить. – Ты никогда не рассказывал мне о своих предыдущих отношениях. Почему вы расстались? – Она узнала, что мне придется все распродать. Не всякий человек, привыкший жить в самом дорогом пентхаусе столицы, сможет переехать в такое место, как это, – Митчелл обвел рукой нашу скромную гостиную. – Впрочем, все, что ни делается, – к лучшему. – Felix Culpa, – проговорила я, вылавливая из чашки маршмеллоу. – Именно. Только рухнув на самое дно, ты сможешь понять, кто предан тебе, а не твоему банковскому счету. Я допила какао, поставила кружку на стол и прижалась к Митчеллу. Он обнял меня, положил руку на плечи и поцеловал в висок. – Теперь по списку совместный душ, – сказала я. – Есть, мэм. В ванной комнате он сам раздел меня, медленно и осторожно, словно я была хрупкой, как карточный домик. Мы встали под горячие струи, он выдавил на ладонь жидкое мыло и принялся гладить мои плечи, спину и бедра. Раньше, в самом начале наших отношений, я чувствовала себя скованно с ним рядом, но чем больше я узнавала его, тем меньше становилось напряжения. Сейчас я могла стоять перед ним полностью раздетая, и у меня не тряслись колени. Разве что сердце колотилось, как ненормальное, но это была приятная нервозность. Мне то и дело хотелось кричать всем с балкона: «А вы тоже принимаете душ вместе, а потом сидите вместе в одном одеяле с ромашковым чаем? А вы тоже ходите вместе за покупками, и он берет для вас пачку шоколадного мороженого, а вы протестуете, потому что вам нужно сбросить пару кило, а он все равно его покупает, закатив глаза? И вы тоже едете в машине домой и смеетесь над шутками, которые даже пересказать потом сложно, настолько они нелепые и дурацкие? Нет? Тогда завидуйте нам!» Митчелл возбудился, пока массировал мою кожу. Я провела рукой по его бедру и спросила, внезапно охрипнув: – Хочешь, мы сделаем это прямо здесь и сейчас? – Нет, – ответил он после долгой паузы. – Почему? Боишься, что рано? Я не запаникую. Все стало гораздо лучше с тех пор, как мы познакомились. Мне правда лучше. – Я верю тебе и очень рад, но дело не в этом. – А в чем? – Меня угнетает это место, в котором мы живем, – пояснил он. – Я жалею, что сейчас не могу предложить тебе ничего лучше. – Прекрати… – Это правда. Ты заслуживаешь красивой жизни. Поэтому позволь мне сделать хотя бы нашу первую ночь волшебной. Пусть будет бархат, шелк, бутылка «Кристалла», мать его, во льду и все так густо усыпано розами, что не видно пола. Это не так дорого, в конце концов. Я отобью эти деньги за пару недель. Зато воспоминания будут бесценны.