Есть хищники, которым не нужны ни нож, ни удавка. Они не караулят за углом, не набрасывают мешок на голову, у них нет клыков и когтей. Но у них есть особое умение: хорошо подвешенный язык. Они, как пауки, искусно плетут паутину, в которую ты влетаешь и из которой уже не выберешься живой. * * * В ту ночь я снова увидела кошмар. Такой реалистичный, что плакала во сне. Ко мне снова явился Дерек. Он весь был окутан серым туманом, но я знала, что это он: слышала его голос и чувствовала запах его одеколона – приторно-сладкий, с какими-то ядреными специями. Он коснулся моего лба, но я не смогла сбросить его руку: Дерек, как черный маг, навел на меня какие-то страшные чары, и меня парализовало полностью. «Я так скучаю по тебе, малышка, – проговорил Дерек, лаская мое лицо, засовывая пальцы мне в рот, похлопывая по щекам. – И ты скучаешь, я знаю это. Ты решила заставить меня ревновать, связавшись с этим отбросом, и у тебя получилось. У тебя это отлично получилось. Но мы оба знаем, что этот молокосос со мной рядом не стоял. Отброс, вообразивший себя твоим избавителем. Ты лежишь рядом с ним с ровным лицом и сухой киской. А он наверно еще и спрашивает, можно ли тронуть тебя пальцем. Может, даже просит подписать согласие на соитие? – Дерек глухо рассмеялся, взял прядь моих волос и намотал ее на свой кулак. – А потом, помяв тебе слегка сиськи, десять раз сказав «простите», «извините», «позвольте» и «моя госпожа», он слезает с тебя и шепчет в ушко милые банальности. И это то, о чем ты мечтала?» «Катись ко всем чертям, проклятый психопат», – ответила я, но изо рта вышла только слюна, густая и горькая. «Что ты говоришь? – переспросил Дерек, отпуская прядь моих волос и расстегивая рубашку на моей груди. – Хочешь, чтобы я тебе напомнил, насколько лучше все может быть?» Он так сильно стиснул мою грудь, что я захлебнулась воплем, но опять этот вопль не вышел дальше моего горла. Потом Дерек поднял одеяло, обнажил мои ноги и таз и притянул к себе. Я пыталась сбросить с себя кошмарное оцепенение, но не могла. Мое тело было как ватой набито: я чувствовала все, что он со мной делает, но не могла пошевелиться. «Оставь меня, тварь! Оставь!» – заорала я, но услышала только скрип пружин: Дерек склонился надо мной, раздвинул ноги и резко вошел. Его бедра задвигались в безумном, убийственном ритме. Это был не секс, это была казнь, поножовщина без ножа, надругательство. Я кричала так сильно, что могла бы разбудить весь город, но из горла не вышло ни звука – только целое море слюны. Мое лицо утопало в ней, она стекала по подбородку на подушку, я захлебывалась ею, не могла дышать. Дерек кончил и снова укрыл меня одеялом. Принялся нежно гладить мое лицо, вытер его салфеткой расправил на подушке мои волосы. «Тебя стошнило, моя маленькая. Это все из-за лекарств, которые ты приняла. Какая жалость…» * * * Я проснулась, резко села на кровати и беззвучно заплакала. Митчелл спал рядом, и я зажала себе рот, чтобы не разбудить его. Тихо выбралась из постели, завернулась в его халат и вышла на балкон. Ночь была холодной и черной, как болотная грязь. Звезд не было видно: все покрыла густая темная пелена. Где-то кричали и дрались городские лисицы, луна покачивалась в ветвях деревьев – белая и неподвижная, как утопленница. В горле до сих пор стоял ком, зуб на зуб не попадал, мои руки тряслись. Снова захотелось схватиться за сигарету, но мы с Митчеллом решили бросить и совсем не курили уже много дней. Я не хотела начинать снова, да еще и тайком, поэтому просто походила по балкону, хватая холодный воздух ртом. Только тогда меня понемногу отпустило. Митчелл спал, и сквозь дверное стекло я видела очертания его тела, залитого лунным светом. Его грудь ровно вздымалась, и он по-прежнему обнимал то место, где я лежала пять минут назад. Казалось, что даже во сне он заботится обо мне и защищает. Господи, как же они с Дереком не похожи, подумала я. Словно были рождены на разных планетах. Будто миллионы лет эволюции работали в совершенно разных направлениях, пока наконец не произвели на свет двух совершенно разных мужчин. Один – хладнокровный хищник с ледяным сердцем и крепкими челюстями. Опасный, как гиена, едкий, как щелочь. Когда он любит, лучше замереть на месте и не делать лишних движений. А когда он ненавидит – надо просто бежать, но вряд ли убежишь. Он будет использовать тебя, пока от тебя не останется кучка костей. Он будет плести крепкую паутину, из которой почти невозможно выбраться, и накачивать тебя ядом, пока не переварит полностью. А другой – надежный, как скала, и горячий, как нагретый полуденным солнцем песок. С ним ты выживешь даже в ледяной пустыне. Он будет греть и стеречь тебя, как верный хаски. Он скорее сам превратится в лед, чем позволит холоду добраться до тебя. Ты забудешь с ним, что такое боль и ужас. Все оттенки синего сойдут с твоей кожи. Он залижет твои раны и не оставит, даже если ты будешь горсткой пепла, обломками, пылью. Он будет постоянен, как рассвет. Стабилен, как морские приливы и отливы. Его чувства не будут головоломкой, которую нужно разгадать, или черным дулом, из которого в любую секунду может вылететь что угодно: и птица, и пуля. Конечно, у него тоже будут острые грани – у кого их нет? – но он всегда будет держать нож рукояткой вперед. Постоянство недооценено. Стабильность недооценена. Доброта недооценена. А человечность и нежность даже не идут в списке того, что мы в первую очередь ищем в избраннике. Нас влекут мужчины, полные пороха, стекла и токсичной маскулинности, – те, кто будут присваивать нас, доминировать и владеть. Но не те, у кого внутри теплота, или нежность, или готовность обогреть нас и заставить забыть о плохом. На повестке дня большой член, но мало кто вспоминает, как важно большое сердце. Нам подавай широкую грудь, но как насчет широкой души? Мы мечтаем о парне со стабильным заработком, но забыли, что стабильная психика – куда важнее. Мы хотим, чтобы нас хорошенько трахали, но почему не мечтаем в первую очередь о том, чтобы уважали? Господи, что же случилось с миром, если герои наших фантазий – это всегда плохие парни, а хорошими мы просто время от времени утешаемся? Что случилось с нами, если жестокость пьянит как вино, если насилие кажется темной разновидностью романтики, если попытки обладать нами как собственностью – умиляют, а психопаты заставляют сердце биться в ускоренном ритме? В какую минуту все изменилось и стало настолько извращенным? Ведь еще поколение наших матерей мечтало о рыцарях, принцах и джентльменах. Кто же успел внушить нам, что сила любви прямо пропорциональна той силе, с которой нас швыряют на кровать? Я еще немного постояла на балконе, подставляя лицо холодному ветру. Потом вернулась к Митчеллу и забралась в постель. Я так заледенела на балконе, что боялась к нему прикоснуться. Решила, что согреюсь как-нибудь сама, отодвинулась на край кровати, но Митчелл вдруг притянул меня к себе и заключил в свои медвежьи объятия. Я прижалась спиной к его груди, млея от исходящей от него теплоты. – Митчелл, я слишком холодная, – прошептала я. – Горячая, – возразил он, даже в полусне собираясь отстаивать свою точку зрения. Его дыхание снова стало ровным, а я долго лежала в темноте, растворяясь в его близости. Если бы у меня забрали абсолютно все и оставили только тепло его рук, то, клянусь, я бы считала себя богатой. Глава 23 Прошлого нет Едва я перешагнула порог офиса на следующий день, меня тут же позвал Эндрю и приглашающе распахнул дверь в свой кабинет. Мы с Эндрю неплохо ладили, он всегда хвалил мои статьи и с большим энтузиазмом отзывался о моей будущей журналистской карьере. Можно сказать, мы сработались, и если бы не его извечно кислое выражение лица и немного ворчливая натура, то Эндрю был бы идеальном боссом. – Нам нужно кое-что обсудить, Ванесса, – сказал он, отхлебывая кофе и переходя сразу к делу. – Это касается твоей статьи, которая должна была выйти в следующем номере. Так вот, она не выйдет. – Почему? – спросила я потрясенно. Еще никогда мои статьи не заворачивали и не откладывали до лучших времен. – Ты слыхала о книге «Кровавые поцелуи»? «Кровавые поцелуи», написанные какой-то молодой писательницей из Лимерика, уже пару месяцев держались в национальном топе бестселлеров. В ней рассказывалось о девушке, безумно влюбленной в законченного подонка. Чего там только не было: манипуляции, насилие, оскорбления, и красной нитью через все повествование шла мысль, что отношения с неуравновешенным психопатом могут быть чистым кайфом. Книга разошлась сумасшедшим тиражом, ее даже собирались экранизировать. – Слышала, – ответила я, уже чуя неладное. – Нам заказали рекламный обзор на нее, который должен выйти как раз в следующем номере. И твоя статья, осуждающая… кхм… темпераментных книжных героев, – она… Нет, не подумай, что я хочу сказать о ней что-то плохое, вовсе нет. Я прекрасно понял все, что ты хотела сказать. Но в одном номере с рекламным обзором она не выйдет. Это как уксус и соду класть в один стакан, понимаешь? Будет как минимум нелепо. Я медленно моргнула пару раз, пытаясь удостовериться, что это все происходит наяву. Что Эндрю в самом деле только что отменил выход моей статьи, лишь бы не делать антирекламу бестселлеру. Внутри полыхнул огонь, но я взяла себя в руки, как и положено профессионалу. В конце концов, мы с Эндрю работали на благо одного и того же издания. – Ладно, – ответила я. – Не самый приятный сюрприз, но раз уж на кону доходы от рекламы… – Именно, Ванесса. Я рад, что ты поняла. Никогда не сомневался в том, что ты умница. В этом ответе было столько приторной мужской снисходительности, что меня передернуло. Но я ничего не сказала. Просто встала и собралась на выход, однако Эндрю остановил меня: – Это еще не все. Только половина того, что нужно обсудить. Я вернулась и опять села, вымученно улыбаясь: у меня даже уголки рта заболели, так я старалась. – Твои статьи, Ванесса, – произнес Эндрю с таким лицом, будто сидел на иголках. – Смотри. Мне они нравятся. Я понимаю их от первого до последнего слова. Мне тоже не по себе от проблем, которые ты разоблачаешь, но наши читатели… Не все готовы к такой острой и радикальной подаче материала. – В смысле? – Я не хотел поднимать раньше этот вопрос, но раз уж мы здесь. Дело в том, что на твои статьи в редакцию приходит много жалоб. У нас достаточно взрослая аудитория, но тем не менее, не все готовы читать материалы про абьюз, насилие, контрацепцию, ну все эти… женские штучки. Наша аудитория состоит ведь не только из девушек, но и из молодых парней, которым интересны совсем другие темы. Я все еще не успела отойти от фразы, что абьюз и насилие – это «женские штучки», а Эндрю уже вовсю летел вперед: – Это очень сложные и неоднозначные темы, Ванесса. И они очень, очень плохо продаются. Конечно, борьба за права, эмансипация, женские движения и так далее – это все важно, но моя работа заключается еще и в том, чтобы этот журнал банально приносил прибыль. А значит, он должен содержать то, что молодежи по-настоящему интересно. Ты меня понимаешь? Я не могла вымолвить ни слова, мне казалось, что меня вот-вот стошнит. Эндрю с таким же успехом мог просто избить меня доской – чувства были бы те же. – Ну вот умница, я всегда говорил, что ты умница. Нам нужно немного изменить тематику твоих статей. Совсем твою колонку я закрывать не хочу, но ей очень необходима модернизация. Изменение угла зрения, сглаживание острых тем до удобоваримых, может быть, убрать излишний драматизм, излишнюю социальность. Ты писала о жертвах порноиндустрии, я тогда закрыл на это глаза, хоть это и было излишне драматично. Но почему бы нам, скажем, не написать что-то подобное, но в более позитивном ключе? Сейчас целая новая профессия появилась: вебкам-модели. Девушки, которые зарабатывают прямыми эфирами в интернете, часто это эротические эфиры. Думаю, читателям было бы интересно прочитать об их жизни и работе. Почему бы тебе не найти какую-то успешную на этом поприще девчушку и не взять интервью? Или вот другая твоя статья, в которой ты написала, что бремя контрацепции легло на плечи женщин. Я на нее тоже закрыл глаза в прошлый раз, хотя, честно говоря, аудитории гораздо интереснее было бы прочитать о, ну скажем, разновидностях секс-игрушек или о сексуальной совместимости знаков зодиака. Это же так интересно!.. Я так сильно вцепилась пальцами в ручки кресла, что сломала ноготь. Правда, заметила это не сразу – уже потом, когда варила себе тройную порцию кофе. – Девлин мне вчера рассказала, – продолжал Эндрю, – что, оказывается, помимо стандартного знака зодиака, который определен положением Солнца в момент рождения, у каждого человека есть еще и лунный знак, который определяется положением Луны! Я даже не догадывался об этом, а ведь лунный знак определяет внутренний мир и скрытые эмоции человека, представляешь? Вот ты кто по гороскопу, Ванесса? – Я… Я не помню, Эндрю. – Девлин тебе все рассчитает, она просто умница. Ну просто умница. Я вот даже не догадывался, что у меня Луна в Козероге! А это значит, что мне нужно стараться усерднее отстаивать свое мнение, потому что многие попытаются воспользоваться моей мягкостью. Может быть, и тебе стоит поискать первопричину твоей озлобленности на мужчин, Ванесса? Например, если Луна в Деве, то это может нарушить равновесие мягкости и твердости. Я посмотрела прямо Эндрю в глаза. Они были большими и неестественно светлыми. И еще показались пустыми. Совершенно пустыми, как скорлупки орехов. – Почему ты решил, что я обозлена на мужчин, Эндрю? – спросила я, чувствуя такую тяжесть в солнечном сплетении, будто проглотила пушечное ядро. – Это чувствуется в твоей литературной подаче. И не только я это заметил. Девлин, к примеру, как чуткий к личным качествам специалист… – Хватит о ней, прошу, – перебила я Эндрю, вцепившись в подлокотники. – И позволь мне оправдаться: у меня нет озлобленности на мужчин – только на сложившуюся систему взглядов, которая рисует женщин вторым сортом. И эту систему, между прочим, часто поддерживают не только мужчины, но и женщины. А также есть мужчины и женщины, которые категорически против нее. Дело не в гендере вообще, а в системе взглядов…