– Четверо скрываются под чужими именами в разных уголках страны. С пятым ты живешь. – Тед? – Эмилия нахмурилась. – Что ему известно? – Нам тоже хотелось бы знать. Он сто раз мог сказать правду, а вместо этого накрутил черт знает что… Мы поможем пролить свет, обещаю. – Не за спасибо, так? – Почти. Мы знаем, что Тед на следующей неделе улетает в Европу. У нас есть к нему деловое предложение. – А если я откажусь? Встану и уйду, что тогда? – Ради бога, мы тебя не держим. Только от твоей идиллии тебе жутковато, тут сразу видно. Кому охота жить в выдуманном мире и терзаться догадками? Без нас такая судьба тебя и ждет – пока Теду не надоест и они не решат тебя прикончить. Глава 33 Флик, Олдборо, Саффолк Флик еще только предстояло пригубить шампанского, которое ей выдали на входе в главную галерею Олдборо. Она обвела глазами выставочный зал с сотней-другой гостей; тут и там виднелись завсегдатаи паба. Поговорить бы с кем-нибудь об искусстве, да как, если знаешь о нем только секретную информацию? И где осели отнятые нацистами у евреев картины – у кого из английской знати, если точнее. И где якобы пропавшие, а на деле подаренные иностранным лидерам шедевры мэтров. Тем не менее, даже неискушенного зрителя работы Элайджи поражали до глубины души. Здесь были и масляные полотна до потолка, и гравюрные портреты поменьше – и все до такой степени подробные, что магическим образом завораживали. Морщины, родинки, поры, ассиметричные брови, волосы в ушах, даже кривоватый зуб – здесь сочетались художественная безупречность и беспощадность. Барный набросок был в этом плане куда милосерднее. Пуще остальных внимание приковал портрет рябого старика. Его нахмуренный лоб прореза́ли даже не морщины, а борозды; радужки хранили следы былой лазури. Флик не могла отвести взгляд – все представляла, как много радостей и невзгод выпало на долю человека с таким лицом. И все бы ничего, да портрет обрывался на левой половине. – Это Джейкоб, – раздалось за спиной. У Флик по рукам побежали мурашки. Она резко повернулась и увидела перед собой Элайджу. От его полуулыбки в животе запорхали бабочки. Взгляд скользнул на три расстегнутые пуговицы его черной рубашки. До чего тянуло ее сорвать! – Джейкоб? Кто это? – с напускным равнодушием поинтересовалась Флик. – Местный. Всю жизнь тут прожил. – А сейчас он где? Элайджа поднял глаза к потолку, затем опустил в пол и пожал плечами. – Такой дедуля куда угодно мог попасть. То, бывало, радушием осыплет, то всю душу из тебя вытащит – совершенно непредсказуемый старикан был. Но внешность очень колоритная. – Что с ним случилось? – Умер за штурвалом своего баркаса. Всю жизнь ловил омаров, а однажды не вернулся. Береговая охрана нашла баркас, а там он в рубке на полу. Сердечный приступ. – Хорошая смерть, – протянула Флик. – Умер за любимым занятием… – На секунду в уме возник Кристофер. У него было так же: умер, убивая. – А почему портрет не окончен? – Можно было окончить по памяти и фотографиям – эскизы уже были. Но в незавершенности есть своя изюминка. Неизвестное манит. – О дяде своем рассказываешь? – вмешался Мик, владелец «Лисы и гончих». – Забавный был малый. Флик подняла брови, недоумевая, почему Элайджа умолчал о родстве. – О чем и речь, – продолжил он. – Чужие тайны притягательны. На воздух со мной не хотите? – А ваша выставка? – Моя выставка – мои правила. Мы пойдем, Мик. Из соседнего помещения вынырнула Грейс и подмигнула Флик. Элайджа через длинный коридор и подсобку вывел ее на задний дворик с клумбами и лужайкой, очерченной деревянным бордюром. Затем жестом пригласил присесть. – Почему на картинах нет ценников? – начала Флик, толком не поняв, с какой стати завела разговор о деньгах. – А что, купить хотите? – Мне столько за год не накопить. – Ценников нет, потому что картины не продаются. – Так это не выставка-продажа? – Такая у меня традиция, а я в этом плане страшный консерватор. Выставляюсь дома, чтобы выяснить, к каким картинам больше всего тянет земляков. На будущее. В данном случае – перед большой выставкой в Бирмингеме через пару недель. Ваш портрет стал бы ее жемчужиной. – Я уже позировала, не подозревая. В баре. – То был беглый набросок. – И тем не менее. – Значит, твердое «нет»? – Увы, – со смешком ответила Флик. – Благодарю, но нет. Картина привлечет к ней лишнее внимание. Опасно. – Уже второй раз за неделю вы мне отказываете. – Есть разница между «нет, спасибо» и железобетонным отказом. – Так с ужином был не отказ? Флик склонила голову набок. – Было «нет, спасибо». Элайджа лукаво приподнял бровь. – Могу ошибаться, конечно, но между нами что-то есть, а вы упорно это отрицаете. Она уперла взгляд на свои туфли. – Давайте не будем. – Вы замужем? – Нет. – Я вам приглянулся? Хотелось солгать. Нужно было солгать! Но как можно? Флик представила вкус его губ. – Вы не любитель ходить вокруг да около, – только и хватило смелости сказать. – Сочту это за «да». Вам разбили сердце, и кому попало теперь не откроетесь? Красноречивый взгляд Флик ответил лучше слов. – Ничего, я готов набраться терпения. – Вернемся в зал. – Настаиваете? – Настаиваю. – Хорошо. Но взамен я попрошу у вас один вечер. – На портрет или ужин? – Два в одном. Напишу вас за едой.