— Хорошо, Чарли. Пусть не в лаборатории, но и не с глазу на глаз. Нам пока не следует оставаться наедине. — Где угодно. — выдохнул я. — Мне хочется быть с тобой и не думать про тесты, статистику, вопросы, ответы… Алиса на секунду задумалась. — В Центральном парке дают бесплатные весенние концерты. На будущей неделе можешь пригласить меня туда. Когда мы подошли к ее дому, она повернулась и быстро поцеловала меня. — Спокойной ночи, Чарли. Я рада, что ты позвонил мне. Увидимся завтра, в лаборатории. Она исчезла за дверью, а я стоял и смотрел на свет в ее окне, пока он не погас. Никаких вопросов. Все ясно. Я ее люблю. 11 мая Поразмышляв и помучавшись, я понял, что Алиса права — нужно больше доверять собственной интуиции. Сегодня я внимательно наблюдал за Джимпи и трижды заметил, как он кладет в карман часть выручки. Причем проделывал он это только с постоянными, проверенными клиентами, и мне пришло в голову, что их вина ничуть не меньше — без их согласия Джимпи не удалось бы воровать так легко. Но почему именно он должен стать козлом отпущения? Эта мысль и заставила меня пойти на компромисс с самим собой. Наверно, решение не было идеальным, но оно было моим собственным и при сложившихся обстоятельствах показалось мне наилучшим. Я предупрежу Джимпи, дам ему понять, что знаю все. Я застал его в душевой. Увидев меня, он вздрогнул и отпрянул назад. Не мешкая, я приступил к делу. — Мне нужно посоветоваться с тобой. У одного моего друга возникли трудности — он случайно узнал, что один из его знакомых обкрадывает своего хозяина, и не знает, что ему делать. Ему не хочется доносить и портить тому парню жизнь, но мой друг очень любит хозяина и не может молча смотреть на это безобразие. Джимпи уставился на меня. — Ну и что же этот твой друг собирается делать? — Вот это как раз самое трудное… Ему ужасно не хочется ничего делать. Сам посуди, если воровство прекратится, то какой смысл болтать о нем? Он просто забудет об этом, как будто ничего не случилось. — Твой друг слишком любит совать нос в чужие дела, — проворчал Джимпи, отстегивая деревянную ногу. — На такие вещи нужно закрывать глаза. Неужели он не знает, кто его настоящие друзья? Босс — это босс, а рабочие должны держаться вместе. — Моему другу так не кажется. — Это не его дело. — Если он промолчит, часть вины ляжет и на него. А вот если обман прекратится сам собой, тогда и говорить будет не о чем. В противном случае он расскажет хозяину все. Как ты считаешь, согласится вор с такими условиями? Я видел, что Джимпи стоит огромных трудов сдержать себя. Ему ужасно хотелось врезать мне как следует, но он только бессильно сжимал кулаки. — Скажи своему другу, что у того парня просто нет другого выхода. — Вот и отлично. Мой друг очень обрадуется. Джимпи отвернулся, помолчал, потом нерешительно посмотрел на меня. — Этот друг… Он не захочет войти в долю? — Нет. Его единственное желание — чтобы все это поскорее кончилось. Глаза Джимпи злобно вспыхнули. — Ты еще пожалеешь, что впутался в это дело. А я-то всегда стоял за тебя… Пора мне навестить психиатра… — И он упрыгал прочь. Может быть, и стоило рассказать об этом Доннеру. Скорее всего, Джимпи пришлось бы расстаться с пекарней. Не знаю… Я свое дело сделал. Но сколько таких Джимпи процветают еще на белом свете! 15 мая Учеба продвигается успешно. Университетская библиотека стала мне вторым домом. Для меня выделили отдельный кабинет. За секунду я успеваю прочесть целую страницу, и когда я пролистываю книги, вокруг обязательно собирается толпа любопытных студентов. Сейчас меня больше всего интересуют этимология древних языков, новейшие работы по вариационному исчислению и история Индии. Просто удивительно — между несопоставимыми на первый взгляд понятиями существуют, оказывается, глубокие связи. Я вышел на следующий уровень, и потоки из разных областей знания сблизились, словно текут из одного источника. Споры студентов о религии и политике кажутся мне теперь детским лепетом. Я больше не получаю удовольствия от обмена идеями на таком примитивном уровне. Люди почему-то обижаются, если сказать, что они не понимают, например, всей сложности какой-либо либо проблемы, не могут постичь всей ее глубины. Жизнь наверху тоже не слишком сладка. Барт познакомил меня в кафетерии с одним профессором экономики, известным своими работами по влиянию экономических факторов на банковские учетные ставки. Мне давно хотелось обсудить кое-что с серьезным экономистом. Например, меня весьма интересует нравственная сторона применения экономической блокады как оружия в мирное время. Я спросил, что он думает о предложении некоторых сенаторов перейти к политике эмбарго и военно-морской блокады отдельных малых стран по примеру первой и второй мировых войн. Он молча выслушал меня, глядя в пространство. Мне показалось, что он обдумывает ответ, но через несколько минут он прочистил горло и отрицательно покачал головой. Такие вопросы, пояснил он, лежат вне его компетенции. Его интересуют учетные ставки, а не военная экономика. Мне следует побеседовать с доктором Весси, опубликовавшим однажды статью о мировых экономических связях в период второй мировой войны. Не успел я и рта раскрыть, как он схватил мою руку и с жаром потряс ее. Он был счастлив познакомиться со мной, но ему некогда — нужно успеть подготовиться к лекции. Только я его и видел. То же самое случилось, когда я попробовал поговорить о Чосере со специалистом по американской литературе, расспросить востоковеда об острове Тробриан и обсудить с психологом, экспертом по делам молодежи, связь автоматизации производства с безработицей. Все они просто-напросто боялись обнаружить узость своих знаний и всегда находили способ улизнуть от меня. Окружающие кажутся мне теперь совсем другими. Каким же глупцом надо было быть, чтобы всех профессоров чохом причислять к гигантам мысли! Мало того, что все они лишь самые обычные люди, они еще и одержимы страхом, что остальной мир поймет это. Алиса — тоже человек, а не богиня. Завтра вечером я веду ее на концерт. 17 мая Почти утро, а я не могу уснуть… Пытаюсь разобраться в том, что произошло вчера. Вечер начался довольно удачно. Когда мы пришли, вся лужайка оказалась занятой, и нам с Алисой пришлось пробираться среди растянувшихся на траве парочек, пока мы не отыскали свободное место под деревом. О человеческом присутствии вокруг свидетельствовали лишь протестующий женский смех и редкие огоньки сигарет. — Останемся здесь, — решила Алиса. — Вовсе необязательно сидеть посреди оркестра. — Что они играют? — спросил я. — «Море» Дебюсси. Нравится? — Я еще плохо разбираюсь в такой музыке. Нужно поразмыслить о ней. — Не надо, — прошептала она, — старайся почувствовать ее, пусть она захлестнет тебя. Она легла на траву и повернула голову туда, откуда доносилась музыка. Не знаю, чего она ждала от меня. Как далеко все это было от чистых линий науки и процесса систематического накопления знаний! Я твердил себе, что вспотевшие ладони, тяжесть в груди, желание обнять ее — всего лишь биохимические реакции. Я даже проследил всю цепь раздражитель — реакция, чтобы понять, что привело меня в столь нервозное состояние. Однако дальнейшие действия представлялись мне расплывчатыми и неопределенными. Обнять ее или нет? Желает она этого или нет? Рассердится она или нет? Я сознавал, что веду себя как мальчишка, и это раздражало меня. — Вот… — выдавил я из себя. — Устраивайся поудобнее. Положи голову мне на плечо. — Она позволила обнять себя, но даже не взглянула в мою сторону. Казалось, она настолько захвачена музыкой, что перестала воспринимать окружающее. Так хочется ей этого или она просто терпит меня? Я положил руку ей на талию. Алиса вздрогнула, но не оторвала глаз от оркестра. Она притворялась, что занята только музыкой. Это освобождало ее от решения вопроса: отвечать мне или не стоит? Слушая музыку, она могла делать вид, будто не замечает моей близости: пожалуйста пользуйся моим телом, только душу не трогай. Довольно грубо я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. — Почему ты не смотришь на меня? Притворяешься, что я не существую? — Нет, Чарли, — прошептала она, — я притворяюсь что не существует меня… Я притянул ее к себе. Она вздрогнула и напряглась. Тут это и случилось — в ушах зашумело… электрическая пила… далеко-далеко… Потом холод: по рукам и ногам побежали мурашки… онемели пальцы… Вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд. …Резкое переключение восприятия. Из какой-то точки в темноте, совсем рядом, я увидел нас самих в объятиях друг друга. Я посмотрел по сторонам и заметил юнца лет пятнадцати, притаившегося за деревом. — В чем дело? — выдохнула Алиса. — В чем дело? — повторила она. Я вскочил, и он исчез в темноте. — Ты видела? — Нет, — ответила она, разглаживая юбку нервными движениями. — Я никого не заметила. — Он стоял вот здесь. Подсматривал. Совсем близко. — Чарли, куда ты? — Он не мог убежать далеко. — Успокойся, Чарли. Это ничего не значит. Для нее, может, и не значит… Спотыкаясь о чьи-то ноги, я бросился в темноту, но, конечно, никого не нашел. Чем больше я думал о нем, тем сильнее становилось тошнотворное ощущение, за которым обычно следует обморок. Я постарался взять себя в руки и вернулся к Алисе.