4 Австрия, 1978 В деревне ходило много баек о Школе, хотя на самом деле там почти никто не бывал. По большей части, все эти россказни были чистой воды фантазиями, навеянными ее загадочным видом. Порой по утрам, на рассвете, здание в центральноевропейском стиле, видневшееся среди гряды облаков, напоминало мираж, сотканный из переменчивого солнечного света. Прямоугольный цоколь был сделан из камня, добытого в местных пещерах, а первый этаж облицован под рустику. От верхних этажей его отделяла живая рамка из переплетенных лоз винограда. Центральный фасад, от которого ответвлялись восточное и западное крыло, украшали четыре ионические колонны и большие окна с треугольными фронтонами. Последний, четвертый этаж венчал полукруглый купол. На центральной мансарде располагались часы, стрелки которых на людской памяти ни разу не сдвинулись с места. Поговаривали, что они показывают время смерти своего создателя — молодого архитектора из Линца, которого ровно в три часа убило молнией, когда он подошел к озеру, чтобы полюбоваться своим творением. Даже сейчас, спустя два столетия, старики говорили, что архитектора постигла Божья кара: эти места были созданы для тишины, ветра и альпийских цветов, а не для людской гордыни. Теперь, когда Магдалене выпала возможность рассмотреть Школу вблизи, до нее дошло, почему это место окружало столько слухов: все в этом здании было неуместным, излишним. Прихоть избалованного аристократа, не знавшего ни в чем меры. Она добралась сюда пешком по дороге, ведущей от деревни до плоскогорья. Затем прошла по тропинке, огибающей гору с противоположной стороны, чтобы сократить путь. Озеро источало едкий запах водорослей и болотного ила. Оно казалось земной зеницей. Оказавшись перед входом, она совсем запыхалась, а из аккуратного шиньона выбилась кудрявая прядь. Проверяя чистоту туфель, она заодно подколола и непослушный локон. Массивная дверь распахнулась прежде, чем девушка успела коснуться звонка в форме волчьей головы. На нее сурово смотрело широкое, неопределенного возраста лицо. — Полагаю, вы и есть Магдалена? Следуйте за мной. Медсестра Агнес Браун была точной копией Школы, в которой она обитала: неприступной и запущенной. Густые седые волосы обрамляли еще довольно молодое, вопреки ожиданиям Магдалены, лицо. Эта женщина могла бы без особых усилий выглядеть куда привлекательнее, но, видимо, в Школе царили иные порядки. На собеседование Магдалену попросили явиться без макияжа, с гладко зачесанными волосами и в неброской одежде. С холодной вежливостью Браун показала девушке то, что считала своими владениями, судя по надменной, царственной походке, которой она шествовала среди мрамора, позолоты и остатков роскошной мебели. В здании царила такая тишина, что Магдалена спросила себя: куда подевались воспитанники? Аккуратный вход украшала мозаика с гербом Австро-Венгерской империи — двуглавый черный орел на золотом фоне. На стенах теснились изображения охотничьих сцен. Единственным мрачным пятном в этом полинявшем царстве были настенные часы с головами мавров по бокам. Выражение их вырезанных из черного дерева лиц наводило ужас, а из распахнутых ртов торчали острые клыки из слоновой кости. Агнес Браун заметила удивление, промелькнувшее на лице Магдалены. — Материал для этой вещицы доставили прямо из Африки, — польщенно пояснила она. — Часы принадлежали семье управляющего. Затем он преподнес их в дар Школе. Магдалена сочла часы отвратительными, но через силу улыбнулась. Теперь Браун неторопливо изучала ее, скрестив руки на животе. — Сделано со вкусом, не правда ли? — поинтересовалась она. — Да, — пролепетала Магдалена, тут же осознав, насколько фальшиво прозвучал ее ответ. Взглянув на женщину, Магдалена заметила улыбку на ее лице. Агнес Браун выглядела весьма довольной. — Не смущайся, — услышала в ответ Магдалена. — Твоя маленькая ложь говорит о том, что ты сможешь приспособиться к этому месту. Работа в Школе требует преданности. Это значит, что тебе придется поступиться личной свободой — в том числе и свободой мысли. Ты со мной согласна? Магдалена и сама не заметила, как утвердительно кивнула. В этой женщине было нечто пугающее. Как и со Школой, с ней что-то было не так. 5 Взрослые были чем-то напуганы. Матиас понял это по тревожным взглядам, которые мама то и дело бросала на него, разговаривая с учительницей и остальными родителями, будто дергала невидимый поводок, чтобы держать сына при себе даже на расстоянии. Мама качала на руках Маркуса, его новорожденного братика. И хотя тот давно уснул, она так и не положила его в коляску. В актовом зале школы то и дело раздавался нервный шепот. Яркий свет проекторов высвечивал разноцветные костюмы, брошенные прямо на сцене. Репетицию рождественского представления прервало появление двух мужчин, которых Матиас прежде никогда не встречал. Поговорив с учительницей, они направились к маме Диего, и после короткого разговора та последовала за ними как зомби — бледная и подавленная. Если бы не оклик мамы Матиаса, она так бы и ушла, не вспомнив о сыне. Вернувшись, она попросила Диего вести себя хорошо, слушаться учительницу и оставаться в школе, пока за ним не придет бабушка. Голос ее при этом сильно дрожал. Матиас нашел Диего взглядом. Тот сидел в зрительном зале, уставившись сквозь оконное стекло на черное небо. С каждым днем темнело все раньше: казалось, ночь отбрасывает свою мрачную тень и на людей. Деревня Травени уже не была прежней. В последние часы ее лихорадило от подозрений, обрушившихся на жителей как снег на голову. С тех пор как пропал отец Диего, страх отравлял даже воздух. Матиас подошел к приятелю, лицо которого в столпе света со сцены напоминало грустную и немного сердитую луну. Матиас и хотел бы утешить друга, но понимал, что слова тут бессильны. Отец Диего мертв. Никто еще не произнес этого вслух, но мальчики знали, что так оно и есть. Так знают, что удар непременно попадет в цель; так знают, что поднимается температура, даже когда лоб еще холодный. Матиас скомкал свой берет на манер мяча и бросил другу. Молниеносным движением Диего поймал его, не отрывая глаз от черного окна. На лице Матиаса промелькнула улыбка. Диего все еще с ним, хотя и в полном смятении. Они были и лучшими друзьями, и постоянными соперниками. Однако сейчас Матиасу хотелось сказать, что он больше не хочет быть первым, пусть Диего займет его место, ведь у него есть все качества лидера. Но он смолчал, понимая, что так будет нечестно. Они и дальше будут соперничать друг с другом, снова и снова, но это никак не отразится на братских узах, которые их связывают. Эти слова уже были готовы сорваться с губ Матиаса, как вдруг внезапная мысль заставила его произнести нечто совершенно другое: — Где Оливер? — спросил он. При звуке этого имени Диего пришел в себя. Оливер был всего на год младше, но друзья опекали его и стояли за него горой. Они тревожно переглянулись. Нужно непременно найти Оливера. И защитить, ведь здесь, в стенах школы, он особенно в этом нуждается. Коридор, ведущий к школьному туалету, вился бесконечной темной лентой. Кто-то потушил свет, и классы, пахнущие мелом и бумагой, казались огромными черными дырами. Оливер сглотнул и испугался шума слюны в горле. Попытался нашарить выключатель, но не вспомнил, где тот находится: ему еще не доводилось включать свет самому. Снова обернулся к спасительному слабому пятну: за углом, посередине второго коридора, располагался актовый зал. «Я тут не один», — повторил он. Посмотрел вперед. Он уже преодолел несколько страшных метров без посторонней помощи. Оливер знал: он где-то там, в темноте, складывает на место инвентарь в спортзале или закрывает окна в столовой. Он всегда ходил бесшумно и сурово смотрел на всех. Но только Оливер знал, кто он такой на самом деле — злодей из сказок. Жестокий без причины и без меры. При этой мысли у мальчика скрутило живот. Оливер несколько раз моргнул. Ему казалось, что темнота, липнущая к ресницам, коже и одежде, вот-вот припечатает его своим весом к полу. Он сделал шаг, другой. Представил, что оказался внутри темного шара и движется к его центру, удаляясь от света. А вдруг из темноты появится рука и утащит его… Оливер отогнал от себя эту мысль, но боль в животе то и дело напоминала о ней. Дверь в туалет должна быть где-то здесь. Еще несколько метров — и он коснется ее руками, выставленными вперед, и яркий свет унесет прочь все страхи. Как обрадуются Матиас и Диего, теперь-то он им почти ровня! Он сделал несколько шагов вперед и наткнулся на гладкую стену. Нащупал в темноте дверь и опустил ручку вниз. Резкий запах хлорки и химии, ударивший в нос, подсказал, что он не ошибся. Оливер замешкался, пытаясь найти силы, чтобы протянуть руку в плотную тьму. — Ну я и дурак! — проговорил он, сгорая от стыда, хотя вокруг никого не было. Сжав губы, вытянул руку вперед. Его трясло от холода и кидало в жар. Наконец он нащупал выключатель. Щелчок — и с легким потрескиванием одна за другой загорелись неоновые лампы. Голубой кафель отражал холодный свет. Из плохо закрученного крана в одной из раковин капала вода. Оливер облегченно выдохнул — никто не подкарауливал его в темноте. Он приблизился к кабинкам: все три двери, стоявшие в ряд, были распахнуты настежь. Выбрал среднюю и принялся расстегивать брюки. Разделавшись с первой пуговицей, замер на месте. В туалете кто-то был. Прямо у него за спиной. К его дыханию присоединилось чье-то еще — с тяжелым запахом чеснока и сигарет. — Привет, гаденыш! Оливер медленно обернулся, не в силах противиться этому развязному голосу. Он весь дрожал. Из-за возвышавшейся над ним тени своего извечного кошмара Оливер ощущал себя размером с ноготок. Абрамо Визель работал школьным сторожем в Травени. Он был старше родителей Оливера, но моложе бабушек и дедушек. Тело его было настолько огромным, что при ходьбе его мотало из стороны в сторону, как корабль в бушующем море. Однако Оливер не считал Визеля толстым. Всякий раз, когда он натыкался на сторожа и терпел его издевательства, в его мозгу всплывало слово «сильный». Как злодей в комиксах про супергероев. Настолько сильный, что может раздавить его голыми руками. Он взглянул на кулаки сторожа: каждый размером с его голову. Представил, как тот сжимает ее своими короткими волосатыми пальцами. — И как у тебя хватило духу прийти сюда в одиночку? — сказал сторож. — Плохая идея! Оливер промолчал. Он уже понимал, что любое слово будет неправильным. Синьор Визель так развлекался: глумился над ним с того самого дня, как появился в школе. Пока только на словах, но Оливер догадывался, что это до поры до времени. Он снова перевел взгляд на руки сторожа и заметил, как по ним пробегают легкие судороги, заставляя мышцы под кожей подрагивать. Это походило на то, как речная рыба выпрыгивает из воды, чтобы схватить добычу. Мальчик догадывался, что добычей Визеля, способной утолить самый сокровенный голод, был его, Оливера, страх. Он посмотрел ниже, на огромное брюхо сторожа, загородившее проход. — Меня там ждут, — наконец пролепетал он на одном дыхании. Брюхо сторожа заходило ходуном от ехидного смешка. — Ты пришел сюда отлить. Так чего встал? Вперед! — приказал он, заблокировав плечом дверь. Оливер зажмурился. Мочевой пузырь раздулся так, что стало больно. — Отпустите меня, — сказал он. — Ну пожалуйста. — Никуда ты не пойдешь. Будешь стоять тут по стойке смирно, пока в штаны не напрудишь. Оливер почувствовал, как из глаз покатились слезы. — Ну что нюни распустил, как девчонка! — продолжал глумиться сторож. Оливеру пришло в голову, что, хотя Лючия и девчонка, она все равно храбрая и сильная. Распахнув глаза, он посмотрел на своего мучителя сквозь пелену слез.