ревность. Она хочет что-то сказать, но он смотрит на нее так проницательно, что ей не хватает слов. Диван оставляет ее равнодушной.— Намного проще, — бормочет она, и в горле у нее начинает хрипеть. — У меня нет постели. После того дела с сердцем я выбросила матрац. Надеюсь, это тебя не смущает.Он внимательно смотрит на нее, и на какой-то момент у нее возникает чувство, что он ей не верит. Затем он привлекает ее к себе:— Мне не нужна кровать, я возьму тебя на полу или на столе. Где ты захочешь.При мысли о том, как ее старый кухонный стол, заимствованный из громоздкого мусора, ломается под ними, она смеется, но Якоб остается серьезным:— Я хочу к тебе.Что-то в его голосе звучит такое, что ее становится то жарко, то холодно.Ее сердце бьется мощными толчками, которые отдаются во всем теле, когда она наконец открывает дверь. Она нарушает свой обычный порядок — сначала проверить все помещения, а сегодня даже не уделяет внимания Одину. Она слишком долго освобождается от одежды и все же недостаточно долго. Якоб сначала вообще не раздевается, просто бросает свою куртку в угол, а его брюки сползают на пол и остаются на лодыжках, как путы. Тем лучше. В таком виде он не сможет убежать. Ничего нет такого, что подсказало бы ей, что он этого хочет. Все происходит так быстро, словно последние часы были сплошной борьбой за то, чтобы не потерять самообладание. Сначала получает оргазм она, а через мгновение — и он. После этого он расслабляется рядом с ней, прижимает ее лицо к своей груди и целует ее волосы.— Мы не можем пойти ко мне, — бормочет он и отвечает на вопрос, который она задала полчаса назад. — Поэтому мы сейчас и здесь.— Это что, слишком далеко?— Не поэтому.— Почему же?Он еще раз целует ее волосы:— Ты будешь смеяться надо мной.— Может быть, — и проводит большим пальцем ноги по его бедру. — Тебе придется взять на себя риск.— Я говорил, что у меня есть квартира. Но ее у меня нет.Дерия невольно вспоминает Киви, но вряд ли Якоб может жить в подобных условиях. Его дорогая рубашка выглажена, она пахнет средством для полоскания белья и дезодорантом, а еще деревом и какими-то терпкими фруктами. Она расстегивает две пуговицы.— Когда я хочу тебя, — шепчет она прямо ему под рубашку в кожу, — ты можешь затащить меня даже под ближайший мост. Я этого и не замечу.Его грудная клетка двигается, очевидно, он смеется.— А теперь ты смеешься надо мной.— Такого бы я никогда не сделал, Дерия. Нет, это не настолько трагично. Я нашел приют у двух кузенов, у нас нечто похожее на жилое сообщество, но комнатушка слишком маленькая для троих. Я сплю на кушетке в гостиной. Это ничего, ребята в порядке, только…— Только это не то место, куда можно привести женщину, — заканчивает его фразу Дерия.— Мне стыдно. Можно жить так, когда тебе двадцать, но не тогда, когда тебе уже за тридцать.— Зачем же ты тогда это делаешь? — Она кусает себе губу. Ее вопрос звучит двойственно, словно критика. — Это, конечно, твое решение, и я не вижу в этом ничего плохого. Но если тебе так неудобно?Он застывает на секунду:— Я поселился у них, потому что не был уверен, стоит ли обставлять себе квартиру.Она понимает все. Ее охватывает озноб. Он не хочет оставаться. Он вовсе не вернулся назад, здесь у него просто промежуточная остановка. Как у Киви. Однажды, в не очень отдаленном будущем, он просто исчезнет.Глава 19Дерия решила наслаждаться временем, проведенным с Якобом, пусть это будут всего лишь несколько часов, но до того, как она опомнилась, часы превратились в дни, а дни — в недели. Каждую ночь она проводит с Якобом. Когда бы она ни погружалась в мечтания — не слишком ли она напрягает свою вновь возникшую связь слишком большой близостью, или она становится зависимой от Якоба, — он успокаивает ее уже следующим поцелуем, который дарит ей.— Мы ведь сейчас счастливы, — отвечает он ей однажды, когда сомнения настолько нервируют ее, что она упоминает о них вслух. — Разве плохо наслаждаться временем, пока оно у нас есть? Если мы сейчас будем ломать себе голову над тем, будет ли все в порядке между нами в следующем году, от этого наши шансы на будущее не станут выше. Это лишь отягощает наше настоящее.Ее сердце прыгает, когда она понимает, что он прав. И что намерения жить от часа к часу или ото дня ко дню не являются фатальным бегством от реальности, она просто делает все правильно.Эта непринужденная сторона является новой в Якобе. Во времена своей молодости он был целеустремленным, почти сверх меры организованным, и на всякий случай у него всегда был «план Б». Эти годы изменили его, но, когда бы она ни спрашивала его о прошлом или о нажитом опыте, он рассказывает ей что-то совершенно безобидное. Несмотря на его словесные увертки, она видит результат, и ей он нравится. Якоб — абсолютно беззаботный человек. Более того, его, кажется, окружает особая аура, от которой отскакивают все заботы, и когда она достаточно долго находится рядом с ним, эта же аура даже защищает ее. В то время как на улице декабрь становится холодным, мокрым и неуютным и люди тщетно борются против темноты, украшая свои дома и магазины гирляндами огней, а также искусственными свечами, Дерия день за днем чувствует все больше приятного тепла в груди. Ее страх перед преследователем растворился в пустоте. Если Якоб находится рядом с ней, она даже открывает окно настежь, чтобы проветрить квартиру, и беззаботно покидает помещение. Люди, которые в темноте некоторое время идут за ней, — это простые прохожие, и они не превращаются в преследователей.Роберт все еще не нашелся. На «Фейсбуке» есть блог, который создали его мать и брат, сто раз размножили, но кроме слухов, что его видели в аэропорту в Осло, на бирже труда возле Саарбрюкена, или в «Макдоналдсе» на Нойштрассе, ничего больше нет. Последнее говорит о том, что он находится где-то вблизи. Но Роберт скорее помер бы от голода, чем пошел в «Макдоналдс», поэтому этот вариант полностью исключается.Киви все же не покинула город. Дерия встречает ее почти ежедневно, когда в кафе обеденный перерыв. Иногда она даже приглашает ее на какао. Чаще всего Киви покупает в супермаркете сухие хлебцы, а также пачку нарезанного сыра и заставляет Дерию взять один из таких бутербродов. При этом они гуляют по пассажу для покупок, откуда не видно, что на улице дождь льет как из ведра.— Я рада, что ты еще здесь, — говорит Дерия в среду. Она раздумывает, не пригласить ли Киви в пятницу, когда у нее будет свободный вечер, к себе на ужин. — Без тебя мне чего-то не хватает.Мысль о том, что Киви может буквально в следующую ночь исчезнуть, имеет горький вкус и даже чувство бóльшей потери, чем она может себе объяснить. Может быть, хотя бы с помощью некоего подобия близости она уговорит ее не уходить или, если уж нельзя иначе, хотя бы не так скоро. Якоб тоже несколько раз упоминал, что он хочет познакомиться с Киви. До сих пор он встречал только Солнце, но из этого ничего хорошего не вышло. Они как-то весьма сдержанно отреагировали друг на друга, а после этого Якоб даже утверждал, что непонятно почему, но разговоры с Солнцем его утомляют, а Солнце просто заявила, что не знает, о чем вообще можно говорить с Якобом.— Ты без меня просто помрешь с голоду, — просто отвечает Киви и даже не смеется, когда Дерия начинает хихикать. — Я всерьез, Дерия. Ты выглядишь не очень хорошо. Ты хоть что-нибудь ешь помимо бутербродов с сыром, которые я приношу с собой?Дерия с удивлением смотрит на нее сверху вниз. Ладно, ее брюки когда-то сидели на ней более плотно, но она не могла потерять больше чем два или три килограмма, и в этом с гарантией виноват только стресс. В стеклах витрин, мимо которых они проходят, очертания фигуры выглядят такими же, как всегда.— Да я уже могу сама следить за собой, — говорит она, думая о том, чтобы это не прозвучало слишком нелюбезно. Киви — человек чувствительный. Но приглашать ее на ужин ей уже не хочется. После этого еще придется выслушивать, что она поставила на стол недостаточно калорий.При прощании Киви совершает нечто, что в равной мере удивляет и напрягает Дерию. Она берет руку Дерии в свою. Тонкие пальцы Киви удивительно теплы. На какой-то момент Дерии хочется выдернуть свою руку, но она вовремя останавливается. Она чувствует, как в ней все замирает, и задерживает дыхание.— Я хотела тебе еще кое-что сказать, — говорит Киви. Она, кажется, не заметила отрицательную реакцию Дерии. У Дерии становится легче на душе. Она не хочет реагировать отталкивающим образом. Так зачем она все же это делает? На какое-то время она замирает, ведь сердится сама на себя, и почти не слышит, как Киви начинает говорить, однако ее слова быстро привлекают к себе все внимание Дерии.— Я не исчезну просто так, молча. Я не буду обещать, что останусь, если мой отец меня выследит, мне придется исчезнуть отсюда. Но я уйду не совсем.— Тебе здесь так нравится? — тихо спрашивает Дерия. Ее сердце бьется сильнее, и Киви, конечно, чувствует это по ее пульсу, потому что она все еще держит ее за руку.— Нет, здесь ужасно, — насмешливо отвечает Киви, — но у меня есть подруга, и из ее жизни я не исчезну до тех пор, пока она сама этого не захочет.Дерии трудно найти ответ, она пожимает руку Киви, и улыбка маленькой женщины в ответ говорит, что она все поняла.Этот разговор занимает Дерию до самого вечера. Однако дома на ее кушетке лежит стопка бумаги — свежие страницы, написанные Якобом, и Дерия забывает весь мир, пока читает.IIIЭллен. Ах, Эллен.Я познакомился с Эллен в чрезвычайном эмоциональном состоянии. Наверное, я был ее самой легкой жертвой.Всего за час до этого я ожидал, что ее муж выкинет меня из квартиры, потому что мне нечем было больше платить за аренду. Целых три месяца у меня были сплошные убытки, и я уже исчерпал все уловки. Для большинства людей в моем положении не было бы драмой потерять квартиру. У меня было полдюжины однокурсниц и друзей, у которых можно было бы пожить некоторое время, в конце концов, существовали мосты, под которыми я легче мог представить себе свое пребывание, чем в обычном студенческом общежитии, где ни за едой, ни во сне, ни во время пребывания в туалете ты не остаешься один. Я ожидал, что стану бездомным, что рано или поздно будет стоить мне подработки на заправочной станции. Чего я не ожидал, так того, что ворчливый и немногословный Пит, сдавший мне квартиру, с тяжелым вздохом предложит мне жить бесплатно, если я за это буду убирать в его частном доме.— Скоро Рождество, — пробурчал он себе в бороду, и казалось, что он больше стыдится своего предложения, чем я — своего положения.Мы вместе поехали в его дом: он настоял на том, что должен показать его мне, и я решился на это. Я в своем положении согласился бы даже на то, чтобы вычистить зубной щеткой целый Гранд Каньон.Он, очевидно, заранее предупредил Эллен, хотя я не видел, что он звонил ей. Она уже ожидала нас на пороге дома из красного кирпича, который для меня скорее относился к категории безвкусных вилл.В обширном холле, многометровые окна которого были задрапированы огромными гардинами, она показалась мне призраком, который парил в своем замке. Пит представил меня как возможного нового домоправителя. Эллен выразилась лаконично:— Только не выгоняй его сразу, как предыдущего.Он вообще никак не отреагировал на ее слова, а вместо того объяснил мне, что нужно делать.Работа не стоила даже и своего названия. В мои задачи входило все то, что не могли сделать уборщица и садовник. Я должен был регулярно очищать бассейн в подвале, хлорировать его, стричь газон, когда не приходил садовник, рубить дрова и складывать их в штабеля рядом с тремя каминами, при необходимости вычищать листья из водосточных труб и заботиться о том, чтобы все лампочки горели, а из кранов в двух кухнях и семи ванных не капала вода.Кроме того, время от времени мне нужно было мыть машину Эллен или ездить на ней на заправочную станцию — то, что у меня не было водительского удостоверения, казалось, никто не воспринимал всерьез. Эллен посмеялась над моим комментарием по этому поводу, словно это была шутка, а Пит просто покачал головой и пробормотал что-то, из чего я смог понять только половину. В соответствии с этим я получил апартамент за восемьдесят долларов в месяц, что, конечно, нельзя было назвать работой моей мечты, но мне было все равно. Настоящая тяжелая работа была совсем другой. Кроме того, я во время выполнения своих задач мог работать головой над статьями и университетскими работами, потому что они успокаивали меня.Это длилось до тех пор, пока Эллен через три недели не решила закончить мое «запретное время для охоты» и появилась у подножия лестницы, на которую я вскарабкался, чтобы заменить лампочку. Вот так она и стояла, прижавшись бедром к лестнице, и смотрела на меня со своей сладкой насмешливой улыбкой:— Так, значит, журналист, да?Чего она хотела от меня?— У меня такой план.— Тогда что ты делаешь здесь?— Моя учеба занимает много времени, а у твоего мужа есть возражения против того, чтобы я безо всякой платы жил в его квартире.— И ты считаешь достойным занятием ремонтировать туалеты других людей?Я никогда обычно не реагировал на насмешки. У меня было очень эффективное средство против этого: простое, зато очень серьезно воспринимаемое пожимание плечами. Но ей удалось заставить меня потерять в себе уверенность, хотя я стоял на лестнице настолько выше, что ее лицо находилось ниже моих коленей.— Я этого и не делаю, — сказал я. — Если туалет не работает, я вызову сантехника.Что она хотела от меня? Я не сделал ей ничего плохого, не участвовал в сплетнях уборщицы Мелиссы и ни единого раза не показал Эллен, что я на самом деле думаю о ней. Она не могла этого знать.— Ты вызовешь сантехника. — Она повторила мои слова мягким тоном, с иронией, и как бы мимоходом погладила меня по ноге. — Конечно, ты это сделаешь.У меня в животе начался пожар. Это была неожиданная жестокая жара:— Что ты хочешь, Эллен?— Это просто любопытство.Она, конечно, заметила, что я злюсь, но на это не отреагировала.— Что тебя заставляет это делать?— Менять твои лампочки? Я бедный, и мне нужна квартира. Я…— Почему ты хочешь заниматься журналистикой? — прервала она меня. И опять это как бы нечаянное прикосновение, в этот раз несколько выше, под моей коленкой.Я невольно вздохнул. Тема задевала меня, даже из уст какой-то богатой тетки, которая была в два раза старше меня.— Я хочу писать статьи для «Нью-Йорк таймс».Она издала какой-то недовольный звук. Ее не интересовало, она хотела более глубокой информации.— Это — тайны, — в конце концов сказал я. — Я люблю находить вещи, о которых никто ничего не должен знать. И за это я готов умереть.Я быстро привык к напыщенным выражениям американцев и даже сам себе при этом не казался смешным.— Умереть? — Она ухмыльнулась. — Умереть легко. А вообще что бы ты мог сделать, чтобы раскрыть какую-нибудь тайну?— Это зависит от тайны. За тайну средней величины я посадил своего дядю и его жену в тюрьму.Ее улыбка на какой-то момент стала честной.— Они этого заслужили?— В том-то и дело, что они этого не заслужили. Они не заработали ничего из того, что у них было.— А теперь у них нет ничего?— Ничего. Нет. — Я подумал, что она сама не заслужила свое богатство, так же, как Томас и Бэкки. От Мелиссы я знал, что в этом и состояла вся жизненная заслуга Эллен, — она охмурила и женила на себе Пита, чтобы вместе с ним заполучить его недвижимость. Но, может быть, я был не прав по отношению к ней. Может быть, она все это заслужила тем, что спала с Питом и делала вид, что ее не смущают его дряблые пухлые щеки и свисающее пузо над штанами. «Pretty woman»[13] не нашла хорошо выглядящего миллионера, но тем не менее она свою часть сделки выполнила.— Итак, у тебя дела идут лучше? — спросила она меня. Ее рука находилась уже выше моего колена. Она запрокинула голову назад, чтобы посмотреть на меня. Губная помада на нижней губе была немного смазанной.Я покачал головой:— Мне все равно. За этим крылась тайна, которую я хотел раскрыть. И больше ничего.— У тайн очень короткое время полураспада, — ответила Эллен. — Короткий клик. И они тут же стираются.Но тут у меня был другой опыт. Я должен был помнить его.Скорее короткое воспоминание, воспоминание об уже, казалось, уничтоженной заботе. Меня это отвлекало, и Эллен использовала мою невнимательность, чтобы усилить давление на мое бедро.— Спускайся вниз, — тихо сказала она. Это было не лестью, не влечением, просто холодным приказом. И именно это польстило мне и привлекло меня. — Иди и посмотри, есть ли у меня тайна.У Эллен была целая дюжина тайн. Одной из них было то, что она была старше, чем я раньше предполагал. Старше, чем думал Пит. И звали ее не Эллен. До своей связи с Питом у нее было другое имя. Лилли или Лиллиан — и я быстро забыл его. Я был не первым, которому она приказала улечься в ее постель, и не самым молодым. Иногда я был уверен, что я даже был не единственным. Она открыла мне тайну, почему носила одежду только синего цвета, ледяного синего цвета во всех оттенках. В других цветах она чувствовала себя подавленной, лишь в синем цвете она могла дышать. Она рассказала мне это, словно это была ее глубокая, самая интимная и самая щекотливая тайна.В следующие недели она раскрывалась передо мной шаг за шагом, сантиметр за сантиметром. То, что я ничего не чувствовал к ней, кроме холодной отторженности, не мешало нам творить в ее постели все. (Постельное белье тоже было синего цвета.) Мы занимались этим целыми ночами, когда хотели и когда Пит был в командировках, или мы делали это перед дверью его спальни, когда он спал, или в коридоре, когда он стоял под душем. Эллен получала от этого дикое удовольствие — знать, что он находится вблизи, и у меня даже возникло нечто вроде зависти, когда я понял, что хотя я и умел удовлетворять ее, но, в отличие от него, этого жирного обрюзгшего богатого ничтожества, не был в состоянии рассмешить ее.В те недели пребывания у Томаса и Бэкки я часто спрашивал себя, как можно себя чувствовать, если переспать с пожилой женщиной. И теперь, после секса, шампанского и бессонных ночей я подумал, что наконец это понял. Но сравнивать Эллен и Бэкки показалось мне таким гротескным, что я просто рассмеялся, громко и неудержимо, так, что Эллен пришлось ударить меня по лицу, чтобы я перестал хохотать. Они были такими разными. Даже их противоположности были похожими друг на друга. Огонь и вода, плач и смех, черное и белое — все это относилось, как минимум, к таким же категориям. Бэкки же, наоборот, была женщиной, которая даже в своих мечтаниях не могла представить себе категории, к которой относилась Эллен.Эллен была уникальным природным феноменом. Чем-то лучшим, чем все вокруг, включая меня.Она рассказывала мне все о себе. О ее матери, которая пыталась убить Эллен уже во время своей беременности, в ответ на что Эллен убила ее во время родов, о своем отце, который бросил Эллен у первой попавшейся любовницы, которая затем очутилась в борделе, где Эллен пришлось вырастать. Об учителях, которых она там получила, и о том, чему там научилась. Так же небрежно, как могла бы течь вода из крана, она выдавала мне деньги из своего широко распахнутого сейфа. Много денег, так что мне сначала уже не нужно было работать, и в конце концов я бросил учебу, чтобы изучать ее, потому что Эллен была намного интереснее, чем то, что мне пытались внушить профессора.— Возьми сам, сколько тебе нужно, — стала говорить она, имея в виду деньги, которые вместе с оружием лежали в ее сейфе. — Код — это день твоего рождения. Бери что хочешь, бери все, если хочешь, для меня это ничего не означает. Возьми украшения и деньги, а потом забери меня.Она рассказывала мне о мужчинах, богатых и влиятельных, которыми она командовала и меняла местами, словно шахматные фигуры, пока не доводила до окончательного разорения, а потом передавала другим женщинам. И всегда, она рассказывала, что начинала все сначала. С новой фамилией и с новым прошлым. Если у человека есть деньги, сказала она мне с тонкой улыбкой, легче начать все сначала, чем найти джинсы подходящего размера. И чем больше она рассказывала, тем больше я хотел знать, хотел раскрыть то множество тайн, которые у нее еще были. Я почти сходил с ума от злости, настолько интересной была она, настолько много было у нее невероятных тайн. Я завидовал ей от всей души.И лишь позже, намного позже, я пришел к выводу, что она рассказывала мне сказки. Холодная Шахерезада. Это была единственная тайна, которую я тогда не смог разгадать.Глава 20В пятницу целое утро Дерия жалеет, что не пригласила Киви. К сожалению, маленькая женщина в обед тоже не приходит в кафе. Дерия размышляет, стоит ли после работы прийти на ее обычное место, может быть, Киви находится там. Однако прежде чем она выходит из кафе «Тони’с», ей звонит Якоб, и когда он спрашивает, хочет ли она провести послеобеденное время вместе с ним, она счастлива, потому что может сказать «да». Ей не хочется отодвигать его на второй план или заставлять ждать.— Я еще хотела найти в городе рождественский подарок для Феликса. После этого мы можем встретиться.— У меня другое предложение. Мы встретимся сейчас, и я проконсультирую тебя при выборе подарков.— Неужели ты разбираешься в детях? — насмешливо спрашивает она.— Что бы это значило? Естественно. В конце концов, я сам был когда-то семилетним мальчишкой с большими претензиями к рождественскому Деду Морозу.— Я вижу, что назревает. Ты хочешь разорить меня, а Надин после Рождества больше не будет разговаривать со мной.— Зато Феликс будет счастлив.И на этом решение принято.Дерии не понадобился консультант по покупкам. Она знает, что Феликс мечтает о скейтборде, поэтому она бесцеремонно тащит Якоба в магазин всевозможных принадлежностей для скейтеров, который на три четверти забит одеждой, обувью, рюкзаками и сумками.Скейтборды и лонгборды находятся в углу, что приводит Дерию в смущение, потому что все они, за исключением цвета, выглядят довольно одинаково, но по ценам отличаются на несколько сотен евро. Дерия нерешительно снимает с полки разноцветный скейтборд в соответствующем дизайне, на котором нет изображения наркотиков, скелетов и голых женщин, и пытается поймать взгляд молодого продавца в шапке, хотя в магазине жарко, почти тридцать градусов.— Извините, я как раз размышляю, какой из этих скейтбордов купить, и спрашиваю себя, может ли это быть тот, что надо.Молодой продавец типа «робкая лань» бормочет мимоходом:— Ну да, все зависит от того, что вы с ним собираетесь делать, да? Карвинг, дансинг, фрирайд, даунхилл, — он на ходу цедит слова и исчезает в помещении рядом.Дерия бросает на себя взгляд в зеркала, висящие на внешних стенах кабин для переодевания. Кожаные сапоги на высоком каблуке, шуба из мериноса, шарф из кашемира. Очевидно, ее вид при входе в магазин принципиально не изменился.— Что бы ни означали эти понятия, — говорит она Якобу, — неужели я выгляжу так, словно что-то в этом понимаю?— Почему бы и нет? — усмехается Якоб, берет скейтборд у Дерии из рук и ставит его на пол. — За твоим фасадом скрывается больше, чем можно предположить на первый взгляд. Молодой человек просто знаток людей.Он ставит ногу на скейтборд, другой медленно разгоняется и, раскачиваясь, проезжает по проходу. Он выглядит так, как корова на роликовых коньках на гладком льду после того, как выпила целую ванну глинтвейна, и Дерии приходится прижимать руку ко рту, чтобы не расхохотаться. Якоб оглядывается на нее и попадает в сомнительное положение. Скейтборд выскакивает из-под его ног, Якоб теряет равновесие и приземляется на вешалке со свитерами и куртками с капюшонами. Просто удивительно, как все это не свалилось на пол. Тем не менее Якоб не так уж быстро сдается, снова устанавливает скейтборд прямо и