Часть 2 из 27 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
официанткой кафе, ей без труда удается общаться с незнакомыми людьми, улыбаться, время от времени поддерживать ни к чему не обязывающий разговор… Все это ей нужно, чтобы быть
уверенной, что она просто немного странная, но вовсе не серьезно психически больная. Робкая — это да, пусть, но все же не погрязшая в социофобии. Раньше она частенько впадала в
панику: ей казалось, что с ней что-то не так, что она выбивается из того русла, в котором двигаются нормальные люди. Люди искусства считаются особенно подверженными душевным болезням
— она должна радоваться, что теперь уже не так близка к искусству. Но нет, она этому не рада.За это время Дерия поняла, что хотя и попала в штопор, но все же вписалась в поворот.
Ее психотерапевт утверждает это. И Солнце с этим мнением соглашается. И ее работа, во время которой она не моргнув глазом общается с чужими людьми, тоже доказывает
это.— Сорок пять евро двенадцать центов, пожалуйста. У вас карточка есть?— Нет. Я плачу картой ЕС.— Пожалуйста. Вставьте карточку вот
сюда, введите ПИН-код и подтвердите нажатием на зеленую кнопку. Вы собираете наши баллы?Ее работа — это шарф и шапочка, с помощью которых она согревает и хранит свое
одиночество. Ее фразы — маска, которая демонстрирует улыбку, независимо от того, что за ней скрывается. Это никого не касается.Она воспроизводит один и тот же набор фраз
покупателю за покупателем, но в мыслях она уже далеко в прошлом, вернулась на многие годы назад. Раньше на каждом углу еще стояли киоски, в которых вечером или по выходным можно было
купить напитки, сладости и сигареты. Она еще помнит, что всегда заказывал Якоб: пачку сигарет «Лаки Страйк» и пакетик сладостей за две марки. Якоб, который тогда еще не был
уверен, превратился он уже во взрослого мужчину или остался еще юношей, почти подростком. Сейчас маленьких киосков в Дюссельдорфе почти нет — да и кому они нужны, когда все
супермаркеты с понедельника до субботы открыты до позднего вечера? Дерия спрашивает себя, курит ли еще Якоб — уже тогда он хотел бросить курить — и любит ли еще
жевательную резинку со вкусом вина.Следующий покупатель кладет на транспортер «Лаки Страйк» и два пакетика «Харибо». Дерия медленно, очень медленно,
поднимает глаза. Надеется. Боится. Молится.Это может быть Якоб.Но это не он, это подросток лет пятнадцати, и прическа у него такая же, какая была у Якоба. Однако волосы светлые, а
не каштановые. И глаза синие, а не карие. Он возмущается и обзывает ее дрянью, когда она, увидев сигареты, просит предъявить паспорт… Якоб так бы никогда не сделал.Он был
убежденным убийцей и был этим вполне доволен.У него не было безумного убеждения — он не обязан делать в жизни что-то хорошее. Он не верил в глупости вроде божьего
предначертания, которое подталкивало бы его к этому. Никто не заставлял его убивать. Ни один из этих жалких людишек. Он не убивал ни по финансовым, ни по эмоциональным причинам, из
жадности или иных низких побуждений.Он был прагматиком, и если время от времени, после тщательного расследования оказывалось, что убийство будет эффективным решением проблемы, то
он садился за столик в кафе, где был постоянным посетителем, заказывал чайничек чая и следующую пару часов разрабатывал план операции, начиная со сближения с жертвой, далее —
нападения, потом фазу наказания, вплоть до вопроса, каким образом нужно будет устранить труп, чтобы все выглядело как безобидный несчастный случай.Он был педантичнее, чем любой
другой, которого он знал, он был умным, осторожным, но не испытывал страха и обладал талантом не только в планировании, но и в импровизации. Но прежде всего по своему душевному складу он
был очень последовательным. Он не допускал, чтобы рутинная работа стала для него злым роком. Каждое убийство должно быть доведено до конца и происходить, как предыдущее.У него
были высокие запросы. Он ко всему на свете относился терпеливо, но только не к себе. В конце концов, он настолько хорошо знал себя, чтобы ожидать от самого себя абсолютного совершенства.
Когда его спрашивали, почему он стал психологом, почему он играет в теннис или сочиняет песни за роялем, он отвечал: «Потому что я это умею» — и именно таким был бы его
ответ, если бы его спросили, почему он убивает.То, что никто и никогда его об этом не спрашивал, было еще одним этому подтверждением.Глава 3Уже почти половина одиннадцатого
ночи, и Дерия наконец отправляется домой. Ветер время от времени проникает ей под пальто и хватает ее за спину, словно грубая холодная рука. Она устала и замерзла. Возле киоска с греческими
блюдами, который еще открыт, она заказывает себе большой кофе и высыпает туда три пакетика сахара.— Так поздно, почему вы еще не дома? — спрашивает
мужчина за прилавком. Он похож на пастуха из рекламы, вот только одет в темный спортивный костюм, обтягивающий его начинающий расти живот. — Совсем одна?Дерия делает
вид, что не слышит, отсчитывает деньги, кладет их на прилавок и уходит.Картонный стаканчик греет ей руку, но уже не позволяет прятать кулаки в карманы пальто. Кофе не помогает ни
против озноба, ни против усталости — эти ощущения кажутся ей чужими и неуместными, словно складка в стельке ее любимых туфель. Что с ней происходит? После работы она всегда идет
домой пешком и обычно наслаждается покоем позднего часа. Сегодня все как-то не так. Ну, если быть честной перед собой, то уже вчера все было по-другому. Ведь именно тогда она случайно
увидела Роберта, бывшего мужа. Он сидел в автобусе, проезжавшем мимо, что, очевидно, означает, что он снова выпил слишком много. Может быть, у него наконец отобрали водительское
удостоверение. Роберт по своей воле никогда не оставляет свою машину. Дерию он совсем не заметил — и к счастью! Тем не менее теперь она уже не могла спокойно идти домой, а
вынуждена была торопиться.В душе она ругает его и то, что ее, оказывается, так просто вывести из равновесия. Она идет медленнее и специально дышит глубже. «Если хочешь
преодолеть свои страхи, нужно посмотреть им в лицо», — повторяет она слова своей докторши. Она ни в коей мере не хочет позволить портить свои вечерние прогулки —
никакому мужчине на свете, а уж этому — трижды тем более.Услышав позади шум, Дерия вздрагивает. Она огладывается через плечо. На другой стороне улицы пожилая женщина
выводит на газон мохнатую дворнягу, чтобы та сделала свои собачьи дела. Когда собака заканчивает, женщина уводит ее в ближайший подъезд дома. Это безобидно. Но Дерию все равно трясет:
она совершенно одна между закрытыми дверьми и опущенными жалюзи. Дома, казалось, закрыли глаза.И тем не менее у нее такое чувство, словно кто-то за ней наблюдает.Она ускоряет
шаг. Холод пробирается к ней через воротник и рукава. Кофе в стаканчике остыл еще до того, как Дерия выпила половину, и пальцы снова дрожат. Она швыряет стаканчик в урну, проходя мимо, и
втягивает руки в спасительные рукава так, что их совсем не видно. Дрожа, она обхватывает себя руками. Когда же вдруг ей стало так холодно? Ноги заледенели так, что она уже не чувствует
пальцев. А идти еще далеко, и Дерия в душе ругает все такси города, которые никогда не проезжают мимо, когда они так нужны.Она снова озирается по сторонам. Никого не видно. Она
смеется тихо, но тем не менее истерически. Что ж, как ни стыдно в этом признаваться самой себе, но она боится. Она любит бывать одна, ей больше всего нравится быть одной, и только в
одиночестве она себя чувствует хорошо.«Почему же сейчас все не так?» — думает она, а затем тихонько шепчет в такт стуку своих каблуков:— По-че-му
сей-час не так — по-че-му сей-час не так?От ускоренного дыхания у нее першит в горле. Снова взгляд через плечо. Да нет там никого, проклятье! Чего же она боится — если нет
ничего и никого? В душе она сражается за свой последний бастион. Если она не может преодолеть этот страх, то больше уже ничего не будет — перерывов на отдых в одиночестве и даже
немного спокойствия среди постоянной людской болтовни. Она испытывает злость к себе, почти такую же, как и страх.А затем появляется какая-то фигура.Дерии уже не нужно
оглядываться. Она знает, что за ней кто-то идет. Это мужчина — она это чувствует. Он, кажется, движется бесшумно, она его не слышит, но знает, что он находится так близко, что она,
собственно, должна была бы слышать его. Неужели потому, что ее сердце стучит так громко? Кровь шумит в ушах. Она не знает, откуда появился этот мужчина. Может быть, из какого-то въезда во
двор или из какой-то двери дома, но более вероятно, что он уже давно идет вслед за ней и просто не хотел раньше обнаруживать себя. Неужели он выискивал ее целенаправленно? Беззащитная
жертва, хрупкая и нетренированная, которая живет одна и пропажу которой быстро не обнаружат? У нее с собой нет ничего, что могло бы оправдать грабителя. Но она подозревает, что этому
человеку не нужны ни деньги, ни дорогой мобильный телефон. И, несмотря на это, ей хочется крикнуть: «У меня нет денег! Может быть, на мне дорогое пальто, но оно старое. Я —
просто официантка и кассирша. У меня даже нет мобильного телефона». Дерия идет быстрее, уже почти бежит. Мужчина сохраняет дистанцию, следуя за ней. Ей хочется побежать со всех ног,
но она не делает этого только потому, что знает — ее преследователь побежит тоже. К сожалению, спринтер из нее никудышный, во время утренней пробежки у нее уже через полкилометра
сбивается дыхание. Ее взгляд мечется от двери к двери. Может быть, где-то можно нажать кнопку и попросить помощи? Навстречу ей движется легковой автомобиль. Она хочет выскочить на
проезжую часть и остановить его, но ей не удается быстро преодолеть себя, и машина проезжает мимо. Когда Дерия смотрит вслед машине, то замечает в свете задних фонарей мужчину, массивный
темный силуэт без лица.На следующем перекрестке она замедляет шаг. Если она свернет направо, то ей придется идти мимо кладбища, зато всего через километр она выйдет на главную улицу,
где между жилыми домами втиснулись бары и игровые казино. Где двери открыты всю ночь. Где нападение не пройдет незамеченным.Она, долго не раздумывая, поспешно сворачивает за угол
и пробегает несколько шагов, чтобы увеличить дистанцию, и лишь потом переходит на шаг и оглядывается. Может быть, она все же ошибается, может быть, это какой-то безобидный парень,
который хочет побыстрей попасть домой к жене и детям и торопится лишь потому, что стало холодно. Может быть, она просто выставляет себя в абсолютно смешном
виде.«Да, — думает она, — он определенно просто пройдет мимо».Мужчина вслед за ней поворачивает на эту же улицу. Он уже ближе, чем был
раньше, намного ближе.Шум в ушах Дерии превращается в свист. Она уже сейчас еле дышит. Держась поближе к кирпичной ограде кладбища, она спешит дальше, словно пытаясь скрыться в
ее тени. Она перебегает от одного уличного фонаря к другому, в центре светового пятна она каждый раз переводит дух, словно свет представляет собой ее защиту, а затем, задерживая дыхание,
бежит к следующему фонарю. На другой стороне улицы фонарей нет. Лишь деревья и кусты, отделяющие тротуар от дороги. За ними находится городской парк. Роберт всегда предупреждал ее,
чтобы она остерегалась бездомных бродяг, которые шляются по парку небольшими группами. Сейчас Дерия мысленно молится, чтобы увидеть хоть пару этих бродяг. Однако там нет никого. Она,
кажется, осталась одна на свете, а за ее спиной — мужчина, одетый в темное. Он приближается.Следующие два уличных фонаря не работают. С кладбища доносится крик какого-то
мелкого зверька. Перед собой невыносимо далеко Дерия видит мерцающие лучи автомобилей, которые проезжают по главной дороге. Она хочет подбодрить себя: «Смотри, Дерия, ты уже
почти добралась», однако преследователь, кажется, тоже заметил прожекторы. Он знает, что она будет в безопасности, если сумеет добраться до улицы. А он хочет не допустить этого. Он
сокращает дистанцию.Мужчина переходит на бег в тот же самый момент, что и Дерия. И бежит он быстрее, чем она. Ветер задувает ей в пальто, гладкие подошвы обуви скользят, а дыхание
обжигает легкие. Тем не менее она бежит, насколько несут ее ноги, бежит сквозь темноту. Она уже слышит позади себя тяжелое дыхание преследователя. Ограда кладбища сбоку становится все
ниже, и вот она уже может различить надгробья, они как светлые тени. Они стоят там как призраки. Смотрят и ухмыляются, потому что чувствуют, что им придется освободить еще одно место между
собой. Дерия видит далекий свет улицы уже сквозь слезы. Это горькие слезы страха и злости.— У меня нет ничего! — кричит она изо всех сил. — Оставьте
меня в покое! У меня нет денег!Можно подумать, что этому грязному типу нужны ее деньги.«У меня в кармане перечный спрей!» — хочет крикнуть она, но у нее не
хватает дыхания, да и она сама не верит, что такая дешевая ложь заставит его оставить ее в покое.И вдруг перед собой в нише каменной ограды прямо у земли она замечает какое-то
движение, что-то отделяется от ограды, но, прежде чем она успевает увернуться, ее нога цепляется за что-то. Она падает, ударяется лбом об ограду, перед глазами вспыхивают звезды. Она
поспешно старается выпрямиться, но все же, кажется, что-то в нее вцепилось. Что-то теплое, подвижное, оно ворочается и брыкается. Сначала в голову ей приходят руки, которые вылезли из-под
земли или из ограды. Ее собственный крик звенит в ее ушах. Продолжая кричать, она все же замечает, что упала из-за того, что споткнулась о человека, сидевшего на земле на корточках. Какой-то
маленький человек, может быть, ребенок? Он дико ругается и чуть отодвигается от нее, так что Дерия с трудом может встать. Она испуганно смотрит на улицу. Ее преследователь — он почти
догнал ее. Он должен…Он исчез.На другой стороне улицы раздается треск кустов. Затем все стихает. Он действительно исчез.— Вот дерьмо! Ты, наверное,
сдурела!То, что Дерия изначально приняла за ребенка, оказывается маленькой молодой женщиной с хриплым голосом и с таким диким и злобным взглядом, словно она собирается выцарапать
Дерии глаза.Дерии больше всего хочется обнять ее.— Спасибо, — шепчет она.Маленькая женщина грубо отталкивает ее, она чертовски сильна для своего
роста, и Дерии с большим трудом удается удержаться на ногах.— Пошла вон! — хрипло ругается крошка, что-то ищет вокруг себя, наверное то, что было некоторое
время назад ее спальным мешком, а затем заползает ногами вперед опять в маленькую нишу в каменной стене кладбища, где и усаживается на корточки.— Что ты уставилась на
меня? За разглядывание — пять евро.В голове Дерии все смешалось. Шок отпускает ее, и, словно в вихре, наверх выскакивают обрывки мыслей, которые на какой-то момент
проясняются, прежде чем снова исчезнуть в хаосе. На нее чуть не напали. Маленькая женщина выползла из стены. У нее болит голова. Чего хотел тот мужчина? Неужели она здесь спит? Идти в
больницу? Изнасилование? Помочь?— Вы… Вы не можете просто оставаться здесь, — заплетающимся языком произносит Дерия. У нее дергается колено, которое
она ушибла при падении. Не ушиблась ли эта маленькая женщина тоже?— Чего это я не могу? — отвечает та. По ее резкому тону ясно, что она еще как может
оставаться здесь. — Где я буду, тебе до лампочки.— Но тот мужчина!— Какой мужчина?— Меня преследовал мужчина, вот поэтому я
и бежала! Идемте со мной, давайте исчезнем отсюда! Пожалуйста!Маленькая женщина подтягивает ноги к телу, как заградительную стену:— Ты не слышала выстрела,
леди?— Когда он вернется…— Тогда я передам ему привет от тебя и потребую с него кружку пива. А теперь убирайся-ка ты лучше отсюда.Глупая
маленькая женщина! Дерия искоса оглядывается назад на улицу, а потом снова смотрит на кусты напротив, где черные тени играют с мрачными ночными тенями. А что, если мужчина не исчез? Он
мог ведь тоже побежать через парк, чтобы отрезать ей путь. Может быть, он и подстерегает ее там, где-то в кустах, и все еще наблюдает за ней.Она выпрямляется, двигает
плечами:— Я сейчас уйду. Пожалуйста, идем со мной, здесь опасно.— Здесь всегда безопасно, — раздается сонный голос из ниши. — Для
меня. Всегда. Каждую проклятую ночь. Пошла вон отсюда, леди.Чтобы идти дальше, Дерии приходится собрать все свои силы. Шаг за шагом, несмотря на головную боль, несмотря на разбитое
колено, несмотря на головокружение. Но хуже всего — это страх. Каждый листочек, который колеблется на ветру, снова выжимает у нее пот из всех пор. А что, если этот человек вернется? А
что, если он нападет на маленькую женщину, которая сидит на корточках в нише кладбищенской стены и у которой нет ничего для защиты, кроме рваного спального мешка?«Но я ведь
попыталась, — хочет успокоить свое чувство вины Дерия. — Силой я ее вряд ли оттуда утащу, и, может быть, она не такая уж беспомощная, как выглядит. Она могла
спрятать какое-то оружие в своем рваном спальном мешке».В свете фонарей главной улицы, между проезжающими мимо машинами и автобусами, мигающими огнями неоновой рекламы, и
при виде первых предрождественских украшенных витрин с души Дерии падает камень весом в тонну. Кажется, никто уже не преследует ее. И тем не менее, а также потому, что из-за распухшего
колена она сильно хромает, она подзывает к себе такси.— Добрый вечер.— Тяжелый был рабочий день.— Я это знаю.— Обо
что-то споткнулась и упала.— Ах да, иногда такое бывает неожиданно.— Некоторые дни можно действительно вычеркнуть из
календаря.— Похолодало, правда?— Да, очень, действительно неуютно. Приятного вечера.И хотя действительно никто больше не шел вслед за ней, и никто
не преследовал ее, и она закрыла входную дверь, все окна, и опустила жалюзи, до самого рассвета Дерия лежит и не может уснуть. Ей бьет озноб, и она размышляет.— Сегодня
вы все сделали очень хорошо, — сказал он и ласково улыбнулся.Его пациентка скривила губы. Она тоже попыталась улыбнуться, однако он знал, насколько тяжело это сделать в
ее ситуации.— Ну, хорошо. Не надо сейчас делать вид, что все в порядке.Словно отпущенные на свободу, по ее искаженному лицу покатились с трудом сдерживаемые слезы.
Как прекрасно она выглядела, когда только пришла сюда. Волосы имели шелковистый блеск, их удерживала заколка, маленькие неровности на коже лица прятались под косметикой, губы были
накрашены помадой ненавязчивого цвета персика. Она действительно была гением в умении превращения себя в произведение искусства — безукоризненная и неприкасаемая.Теперь
же эта пациентка сидела перед ним с всклокоченными волосами, стертой косметикой, а помада собралась в маленьких складочках ее губ. Она была такой прекрасной, что захватывало дух, и у нее
была такая власть, словно в момент, когда раннее утро вытесняет ночь. Вот такой он хотел видеть ее, чтобы обосновать свое решение. Однако сейчас сомнений больше не было. Заколка все еще
лежала на столе, и он надеялся, что она забудет ее взять. Он очень любил такие маленькие безобидные сувениры.— Сегодня вы сделали очень большой шаг вперед. Вы можете
гордиться собой.Она взяла бумажный платок из коробки на столе и промокнула слезы.— Я не чувствую себя так, словно есть причина чем-то
гордиться.— Потому что вы плачете? Это все в порядке. Это помещение — защищенное место, в котором позволительно быть слабым, чтобы добраться до цели. Чтобы
заплакать, нужно было сделать усилие над собой, разве не так?Она всхлипнула и кивнула.— Ну вот видите. И вы с этим справились.Он встал с плетеного
кресла:— А теперь оставлю вас одну. Оставайтесь здесь так долго, как хотите. Вы можете даже принять ванну, вы же знаете, где она находится. Значит, следующий прием будет в
пятницу, остаемся при этом?— Да, большое спасибо, — ответила она.Он остановился, чувствуя, что в воздухе повис какой-то вопрос, которого она еще не
задала.— Знаете, я уже несколько недель прихожу к вам…— И делаете поразительные успехи.— Да, в этом я как раз не сомневаюсь. Меня
только удивляет. Что мы… что мы…Он еще раз сел напротив и кивнул, подбадривая ее.— Я ведь изначально пришла сюда из-за своего мужа, — тихо
сказала она, — но мы так и не начали говорить о нем.— Это все нормально. — Он снова улыбнулся. — Всему свое время. Вы пришли сюда не
из-за своего мужа. В первую очередь вы пришли сюда ради себя.«И, кроме того, сердце мое, я и без тебя уже знаю о твоем муже все, что должен знать».Глава
4— Дерия, как ты выглядишь? Что случилось?Симона — коллега Дерии по кафе — озадаченно смотрит на нее. Дерия может ее понять. Она попыталась скрыть
шрамы, кровоподтек на лице, круги вокруг глаз и покрасневшие от бессонницы веки косметикой, но от этого получилось еще хуже. Так что она, в конце концов, все смыла. У нее такой вид, будто
она всю ночь проплакала. Словно жертва домашнего насилия.— Я по дороге домой споткнулась и упала, — говорит она.Звучит это вяло, и она сердится на саму
себя. Хотя Симона и замужем, но, за исключением своего мужа и Тони, каждый мужчина в мире кажется ей потенциальным преступником-насильником, и она редко это скрывает. Как и ожидалось,
она критически поднимает бровь с пирсингом и рассматривает Дерию так, словно обладает экстрасенсорными способностями.Наверное, она считает себя женщиной — детектором лжи и
тайно носит кепи с буквой L, перечеркнутой красной линией.— Что бы ты ни думала, — бормочет Дерия, — это не так. У меня нет даже
любовника.Симона, застигнутая врасплох, пожимает плечами и говорит:— Это твое дело, Дерия, меня это не интересует, — и отворачивается.Проклятье. Это
было лишним. Симона ничего не сказала, хотя по ее лицу, как в открытой книге, можно было прочитать все. Дерия ненавидит свою тонкокожесть, из-за которой она часто, как по рефлексу,
становится надменной. Наверно, причиной тому нехватка сна. Дерии хочется извиниться перед Симоной, но тут в кафе входит группа болтающих между собой школьниц и Дерия хватает свой
фартук, повязывает его и идет принимать заказы.И лишь когда вечером в кафе становится немного спокойней, при полировке бокалов у нее появляется возможность еще раз поговорить с
Симоной.— Перед этим, — говорит Дерия, — я не то имела в виду.Симона даже не смотрит на нее.— Мне очень жаль, правда. Я
отреагировала слишком бурно.— Ты знаешь, Дерия, с тех пор как ты здесь, мы пытаемся принять тебя в нашу команду. — Симона откладывает в сторону полотенце для
посуды. — Что бы мы, как коллеги, совместно ни предпринимали, мы всегда приглашаем тебя. Однако ты никогда никуда не ходишь с нами.— У меня есть вторая
работа.— Да, а у нас, остальных, есть дети, партнерши, партнеры, собаки, бабушки, за которыми нужен уход, и целая куча других обязательств. И тем не менее мы с этим
справляемся. Мы много раз предлагали устраивать встречи так, чтобы было удобно тебе, но ты не задерживаешься даже на четверть часа дольше, чтобы выпить с нами. И как только кто-нибудь
что-нибудь тебе говорит, что не касается погоды, ты тут же замыкаешься в себе.Симона смотрит на Дерию, и вид у нее очень озабоченный. Большие участливые глаза придают ей печальный
вид, словно ей действительно не все равно. Дерии хочется отвернуться, она чувствует, как в ее душе вырастает стена, а из бойниц уже готовы вылететь слова в свою защиту. Вместе с тем ей
становится жалко, что Симона из-за нее чувствует себя несчастной. По крайней мере хоть немного, потому что Симона на самом деле далеко не такая несчастная. Но не из-за нее. Все это —
только фасад.— Ты уже почти год у нас, Дерия, но до сих пор я знаю о тебе не больше того, что могу видеть. То, что у тебя хороший стиль, что ты любишь красивую
обувь, — но все это на поверхности. У меня такое чувство, что ты себя чувствуешь пятым колесом в телеге, и я бы с удовольствием все это изменила, но я просто не знаю
как.Дерия продолжает полировать бокал, хотя он уже давно безукоризненно блестит:— Я просто такая, немного сдержанная. Разве это плохо?— Но ты ведь
сама от этого несчастлива, — возражает Симона.Это констатация факта, а не вопрос. В голове Дерии упрямство снимает оружие с предохранителя и хочет выстрелить чем-то острым