приходится некоторое время подумать над этим.— Ты поражаешь меня, — честно говорит она. — Ты же знаешь правила первого свидания с женщиной. Одно из них, наверное самое важное, гласит: «Не надо говорить ей правду, особенно такую, которую она не хочет знать». Это такое же большое табу, как и сказать ей, что она поправилась. И только не утверждай, что у нас с тобой сейчас не первое свидание — иное, чем первая встреча. Все, что было больше десяти лет назад, не считается.— Но разве не с этого начинается искусство, Дерия? В тот момент, когда человек начинает нарушать правила, которые ему известны?— Ты опять хочешь произвести на меня впечатление с помощью искусства?— Это некорректный вопрос. Я отвечу, как только намекнешь, удалось ли мне и в самом деле произвести на тебя впечатление.Она смеется. Да, ему удается произвести на нее впечатление. Для него это не составляет труда. Он тот человек, который умеет производить впечатление. Без труда. Но она по-прежнему не может понять, зависит это от его слов или от тембра его голоса, или просто от золотисто-карего цвета его глаз. Может быть, причина в том, что она действительно хочет знать, сможет ли он теперь уже взрослую Дерию довести до оргазма — когда, как, как часто и сколько он захочет.— А что ты сейчас пишешь? — спрашивает он.У нее перехватывает дыхание. Она с трудом берет себя в руки.— Да вообще ничего, — отвечает она затем. — Боюсь, что все закончилось. Я уже не могу писать, как ни пытаюсь.— Нет идей?— У меня идей, как звезд на небе, но я до них не дотягиваюсь. Я не могу заставить их стать словами, которые можно записать на бумаге. И тем не менее я все еще называю себя писательницей. Тебе это не кажется странным?Он медленно качает головой, но в его глазах блестит желание понять, что с ней происходит, — как бы вопрос без вопросительного знака.— Это то же самое, как бывает с убийцей, — говорит она и улыбается из-за того, что на его лице появилось выражение испуга. — Все равно, сколько времени прошло с тех пор, как он умертвил свою жертву, все равно, что убийца после этого делал и кем он стал, — жертва навсегда остается мертвой, а убийца навсегда остается убийцей. И то же самое бывает, если ты написал роман.Он раскачивает бокал и смотрит, как в нем кружится вино:— О чем ты писала?— Мой роман называется «Зеркальные капли», — отвечает она. Ее вторая книга и все остальное, что она когда-то написала, не заслуживают даже упоминания. — Моего героя зовут Мартин. Он приятный человек, который работает психологом и время от времени кого-нибудь убивает.— Звучит увлекательно.— Да, увлекательно. Понятно, почему книга имела такой успех, хотя, конечно, критики говорили, что у меня средненький такой талант и стиль домохозяйки. Мартин очень и очень симпатичный. Однако у него есть другая сторона — второе лицо, как у двуликого Януса. Он видит ее только в каплях крови убитых им жертв, они становятся зеркалом его злой стороны. Он играет в жестокую игру, как кошка, понимаешь? Мартин очень хорош во всем, что делает… Он совершенный убийца. — Она пригубливает вино, чтобы дать возможность словам подействовать на Якоба. — Однако затем одна женщина-следователь приближается к нему на опасное расстояние.— Но все же будет хеппи-энд и он скроется? — спрашивает Якоб и подмигивает ей. Но как только она собирается отвечать, он машет рукой: — Не говори ничего. Я это прочитаю.Подают еду, и выглядит она фантастически прекрасно.— Ты выбрал отличный ресторан, Якоб. Я уже давно собиралась зайти сюда.— Думаю, ты относишься к людям, которым нужен повод, чтобы наградить себя чем-то особенным.Она весело отмахивается:— Ну, обо мне было уже слишком много рассказано. Я побаиваюсь людей, которые говорят только о себе, а еще больше боюсь, что как-нибудь поймаю себя на том, что сама так поступаю. Расскажи мне, что интересное ты делал в последние годы.Его улыбка становится непроницаемой, и у нее появляется чувство, что за улыбкой он что-то скрывает.— Откуда ты знаешь, что это было интересно?— Интересно или нет — это вопрос точки, с которой ты смотришь. Я засела в этом городе, в браке, который был обречен на неудачу, и девяносто процентов своего времени, за исключением сна, проводила за тем, что наблюдала за мелькающей черточкой в абсолютно пустом документе формата ворд. Для меня интересно почти все, что происходит по другую сторону письменного стола.— А если я тебе сейчас признаюсь, что моя жизнь проходила почти точно так же? — спрашивает Якоб. — Отношения, которые через короткое время разбивались, и рассматривание пустых страниц на мониторе. Я — журналист, Дерия. Я делаю то же самое, что и ты. Вот только свои темы я должен находить за дверью, вести расследования, в отличие от тебя, ведь ты находишь темы у себя внутри. Что из этого более интересно, зависит, как ты уже сказала, от точки, с которой ты смотришь.— И ты был за границей.— В Штатах.— Я знаю, я помню.— Брат моей матери жил там, ты об этом тоже знала?Она качает головой. До сих пор она даже не знала, была ли у его матери вообще семья — хотя, конечно, никто не падает с неба. Однако в ее представлении эта пухленькая женщина была человеком без прошлого и будущего. Человеком, который существовал лишь для того, чтобы быть матерью Якоба и больше ничем. Деталью, которая нужна была только для вселенной Якоба, но не могла иметь ничего своего.— Он пригласил меня, чтобы я там закончил школу.Это неприятно удивляет ее — несмотря на все прошедшие годы, она чувствует укол в сердце.— Этого ты мне никогда не рассказывал. Но почему?— Чтобы не причинять тебе еще больше боли. Ты не могла поехать со мной, и с этим мне пришлось смириться. Я боялся, что ты будешь просить меня остаться здесь, как только мы заговорим об этом.— Этого бы я никогда не сделала, — возражает Дерия. — Это же была твоя мечта.Она знает, что врет, и он тоже это знает, поэтому Якоб пропускает ее слова мимо ушей.— И я бы сдался, потому что я хотел всегда выполнять твои желания. Всегда. Я просто не мог по-другому.Дерия представляет себе Якоба в виде духа из бутылки, порабощенного джинна, а саму себя — как избалованную принцессу. От этой картины ей становится противно. Тем более когда она понимает, что именно это было ее мечтой, когда она была совсем юной, — она хотела быть принцессой, одинокой прекрасной жестокой принцессой, у которой есть джинн в бутылке, и он появляется по первому ее желанию.«Он разбил бутылку», — думает она, и в первый раз ей приходит в голову, что внезапное и болезненное окончание их отношений, возможно, имело и хорошие стороны. Кто знает, что могло бы случиться из них дальше.— Да, я тогда была монстром, — говорит она и смеется, хотя, к сожалению, в этом нет ничего веселого.Якоб лишь качает головой:— Я тогда просто не дорос до тебя.— И тебе пришлось сбежать на другой континент, чтобы удрать от меня. Расскажи мне об этом.— Да нечего там рассказывать, — говорит он.— Ну, давай.— Что? — Он поворачивает руки ладонями кверху. Мелкий, но тем не менее резкий жест. — Нечего рассказывать. Ничего такого, что бы тебя интересовало.— Ты же не имеешь ни малейшего понятия, что меня интересует! Ты интересуешь меня. Ты и твоя жизнь, а прежде всего каждая женщина, которая занимала мое место. Почему ты об этом не рассказываешь? Боишься ранить меня?— Я пересек всю страну, — говорит он и вздыхает с чувством, — и видел каждый город, который там есть, но никогда не находил того, чего, собственно, искал.— Ага. Ты сам не хочешь ранить себя. Но так дело не пойдет, Якоб. Так — не пойдет, не со мной. И что же ты искал? — допытывается она.— Может быть, у меня был бы шанс найти, если бы я только знал, чего ищу.— Значит, ты поэтому вернулся назад?Тогда она была всего лишь девочкой. Ребенком, к тому же совершенно неправильно воспитанной. Представление о том, что Якоб за все эти годы не нашел того, что искал, потому что это могла дать ему лишь она одна, — от этого ей становится почти невыносимо сладко.Он не отвечает: подходит официантка и забирает тарелки. Дерия отказывается от десерта, но еще бокал вина себе заказывает. Последний. Когда официантка приносит вино, она вызывающе смотрит на Якоба.— Извини, — говорит он, — я забыл, о чем мы говорили.— Ты хотел рассказать, почему вернулся в Германию. Вряд ли из-за погоды, потому что сейчас осень.— Я рассказывал именно об этом? Для возвращения не было никакой особой причины. Я хотел приехать куда-нибудь, где бы мне не пришлось сразу же задумываться о том, куда ехать дальше. Разве нужна лучшая причина, чтобы вернуться домой?Ей трудно представить себе, как в этом городе можно чувствовать себя как дома, если человек уже почувствовал, насколько велик мир. Для Дерии достаточно было один-единственный раз съездить в Берлин, чтобы в Дюссельдорфе уже на следующий день по возвращении наталкиваться на тесные границы и воспринимать город, как тюрьму. Как тюрьму, из которой она не решается вырваться, даже после того, как взломала дверь.— И чем ты тут занимаешься?Он удивленно смотрит на нее, словно вопрос был излишним.— Ты работаешь в газете?Кажется, что на душе у него стало легче.— Ах, вот что ты имеешь в виду. Нет, пока что я отдыхаю. Какое-то время еще я могу себе это позволить. Честно говоря…— Будь честным, — говорит она, когда он затягивает паузу.— Я пишу нечто иное. Работаю над рукописью.— Роман?— Да. — Он смущенно проводит рукой по волосам. — Но не беспокойся, я точно не буду тебя нервировать просьбой «Прочти мою рукопись» или «Представь меня своему издателю».— Да ведь ты же не новичок.И они оба смеются.Дерия думает, что ей бы очень хотелось почитать рукопись Якоба. Нет, он должен прочитать ей его вслух. Обнаженным в постели. Или на ковре. Да если уж на то пошло, пусть даже в том ржавом маленьком кабриолете с хлипкой крышей, на котором он тогда ездил. Но после всех этих лет его давно уже не существует. Она совершенно уверена, что машина давно заржавела, осталась только куча расплющенного железа и разорванных воспоминаний.— Уже очень поздно, — говорит она и выпивает вино. На ее мобильном телефоне, лежащем на столе, часы показывают без двадцати одиннадцать. — Я сейчас быстренько схожу в туалет, а затем отправлюсь домой. Завтра с утра я дожна быть в «Тони’с».В зеркале женского туалета она выглядит раскрасневшейся — щеки залиты румянцем, а глаза, несмотря на темный блеск, кажутся более усталыми, чем она себя чувствует. Она заправляет волосы за уши. Так она всегда делала раньше, пока однажды на фотографии в одной из газет не заметила, что из-за этого они становятся похожи на паруса. «И вправду похожи», — говорит она сама себе, а потом обращается к своему отражению в зеркале:— Но даже уши, словно паруса, у тебя выглядят прекрасно.Она возвращается к столу, укладывает мобильный телефон в сумочку и вытаскивает оттуда портмоне. Якоб тоже хочет расплатиться, однако она явно, как и раньше, лучше умеет реализовывать свои желания, чем он свои. Платит она. Она оплачивает весь счет, и это для нее важно. Роберт всегда расплачивался первым и оставлял ее с чувством, что она ему что-то должна. Остатка ее денег на месяц становится все меньше, что вызывает беспокойство, однако счет все же оказывается куда меньшим, чем она ожидала. Она думает, что все будет в порядке. Ресторан совсем не такой дорогой, каким кажется с улицы. Якоб сделал действительно хороший выбор. Он помогает ей надеть куртку и открывает дверь. И лишь снаружи, во влажном холоде, она чувствует, как горят щеки.— Я живу совсем рядом, — говорит Якоб. И вдруг он становится каким-то робким. — Я знаю, что ты сейчас поймешь меня неправильно, но я хотел бы действительно пригласить тебя на кофе.— И никаких почтовых марок? — поддразнивает она.— Только кофе. К сожалению, растворимый. Чай был бы самым лучшим для чувств. Мятный чай в пакетиках.— Спасибо, это звучит просто замечательно.Она не может отрицать, что у нее в животе прямо все чешется от желания увидеть его квартиру. Собственно говоря, вечер тоже был слишком коротким. Она хочет видеть его, исследовать каждый сантиметр его голого тела, найти все изменения до единого и проверить, сохранился ли вкус его языка, кончиков его сосков и члена таким же, каким был в прошлой жизни. Но именно поэтому она вынуждена отказаться. Только бы не потерять голову! С Якобом это может случиться быстро, и когда-то ей это уже обошлось слишком дорого.— Значит, да? — спрашивает он.— Нет, — говорит она и молчит, не произнося слов «в другой раз», только с небольшой улыбкой, за которой прячется большое обещание.— Но я ведь могу провести тебя домой. Или хотя бы к городской электричке?— Нет. Не перегибай палку, Якоб. Если ты слишком сильно приблизишься ко мне, мне придется убегать, а я этого не хочу. Мы до ужаса мало изменились, но теперь я взрослая девочка и я пойду одна.— Ты ошибаешься, — отвечает он.— Что?— Ты вряд ли изменилась.В его словах есть нечто печальное. Но затем он кивает и в слабом свете уличного фонаря на другой стороне улицы становится видно, что его взгляд снова стал беззаботным.— Ну ладно, тогда я сейчас пойду домой и буду счастливо осознавать, что ты, несмотря на все изменения, по-прежнему получаешь все, чего хочешь.Она смеется. Эх, если бы это и в самом деле было так!— Не может быть, чтобы ты действительно так думал.— Я даже более чем в этом уверен.— А почему это тебя радует?— Потому что я не идиот, Дерия.Он по-дружески обнимает ее и изображает поцелуй в щеку. Затем оборачивается и уходит.— Я знаю, что ты снова захочешь увидеть меня, — бросает он через плечо. И за несколько шагов исчезает в ночи.Сегодня ночью кто-то умрет.Его сердце трепещет от ожидания. А еще там можно найти и немного страха. Он уже давно не такой беззаботный, как это бывало поначалу. Он знает, что хорош, но и на него может найтись мастер получше, который где-то ждет его и, возможно, уже взял его след. К тому же нельзя исключать, что кто-то из полиции однажды сделает решающий шаг и приблизится к нему на слишком опасное расстояние.Как бы то ни было, этот человек должен умереть. Иного пути нет.Сейчас он все сделал по-другому. Его подготовка состояла всего из нескольких движений рук. Он изменил всю свою схему. Это отвлечет их внимание, займет их, лишит их сна или заставит не тратить свои мысли на него. Теперь это уже не будет выглядеть как несчастный случай. Несчастного случая этот человек не заслужил.Оба кармана куртки тяжелые, они набиты до отказа. Это — подарки для жертвы.Этот человек пока еще ничего не знает о своей судьбе. Он спокойно отправляется домой. Его лицо пустое, когда он идет вдоль освещенных улиц, и невозможно угадать, о чем он думает. Впрочем, его это и не интересует. Больше не интересует. Решение уже принято. Они оба, и он, и жертва, поднимают головы и смотрят вверх, на только что взлетевший самолет, пролетающий прямо над ними. Это, наверное, последний самолет за эту ночь, и он направляется на другой конец света.Он незаметно следует за жертвой. Это не представляет никакого труда. Он держится на большом расстоянии. Он ведь знает, куда идет этот человек, и он знает каждую тень, каждый камень и каждое мертвое пространство. А теперь наконец жертва поворачивает на улицу, которая проходит между двумя фабричными зданиями. Днем рабочие, как муравьи, бегают здесь взад и вперед, сюда подъезжают машины для развозки товаров, приезжают и уезжают опять. Но ночью единственными живыми существами, кроме жертвы и его убийцы, являются только деревья, высаженные каждые пару метров возле тротуара, вокруг чьих серых и закопченных стволов валяются выброшенные пакеты из-под сэндвичей и картонные стаканчики из-под кофе. Здесь нет даже крыс. Слишком много здесь яда. И тут он первый раз дает почувствовать мужчине, что он здесь не один. Жертва быстро понимает это, оглядывается через плечо и ускоряет шаг. Такого хорошего инстинкта от жертвы он не ожидал. Он следует за ним, уменьшая дистанцию. В конце концов он берет оружие в руку. Левый карман теперь пустой, а полный правый карман оттягивает куртку набок.— Оглянись, — шепчет он, и жертва оглядывается.Молодец. Бедняга теперь смотрит прямо в ствол пистолета, видит только красивое оружие, его блеск в тусклых отблесках ночного света, видит глушитель и его молчаливое обещание. Затем следует самый прекрасный момент, потому что жертва отрывает взгляд от пистолета и смотрит на него. Прямо в его лицо. В его мозгу взрывается чувство, похожее на долго оттягиваемый оргазм. Чистая эйфория, когда жертва узнает его и ее губы пытаются беззвучно произнести его имя.— Ты сейчас ничего не скажешь, — шепчет он. Не потому, что его могут услышать, а потому, что все, кроме шепота, испортило бы его сценарий. — Ты сейчас обернешься и пойдешь впереди. Я скажу тебе куда.— Ты что, с ума сошел? — кричит мужчина. В его глазах виден дикий страх за свою жизнь. Пусть он ее, жизнь, спокойно тратит, она ему больше не понадобится.— Может быть, — говорит он. — Но пусть тебя это не смущает. Делай то, что я тебе говорю, и с тобой ничего не случится. Если ты сделаешь что-то другое, я выстрелю тебе прямо в печень. Тебе будет очень больно, ты будешь долго истекать кровью.— Ты что задумал? Ты не в своем уме!— Веди себя как можно спокойнее, — говорит он. Нытье всегда было ему противно, но он берет себя в руки, потому что этот человек не должен ничего заметить. — Я тебе кое-что покажу. Вот и все. А теперь иди.Ему нужно только снять оружие с предохранителя, пока жертва не выполнит его приказ. Он уводит его с улицы в узкий переулок и дальше в сторону Рейна. Время от времени он чувствует, как мужчина напрягает мышцы, словно готовится к бегству или нападению. Тогда ему приходится сильнее вдавливать ствол оружия в куртку жертвы, и у той моментально исчезают глупые идеи.— Мы же можем поговорить, — говорит жертва, и наконец-то голос дрожит.Убийцу охватывает приятная дрожь.— Да, — говорит он, — мы будем говорить. Мне нужно тебе многое рассказать. И я хочу сделать это спокойно. — «Если ты будешь молчать, буду говорить я», — думает убийца, но ничего не говорит. — Мы почти на месте. Видишь берег, там впереди? Вот там мы и посидим.Мужчина без сопротивления позволяет отвести себя туда. У убийцы такое чувство, будто он является повелителем тела жертвы. Одно движение пальца, одно движение оружия, и жертва реагирует, как марионетка на ниточках. Он вынужден признаться себе, что наслаждается чувством власти.Он заставляет жертву встать на колени на один из больших резиновых ковриков, с помощью которых предохраняют от сползания уложенные в штабель паллеты.— Чего ты хочешь? — спрашивает жертва. Убийца, не отвечая, медленно обходит вокруг жертвы. — Скажи мне просто, чего ты хочешь. Ты же не можешь…— Тсс-с. — Он прикладывает палец к губам.Человек не имеет понятия о том, что он может или не может. Он недооценил его. Большинство людей недооценивают его.— Может быть, сейчас, стоя на коленях, ты хочешь мне что-то сказать? — спрашивает он и останавливается позади жертвы.Правый набитый карман оттягивает его куртку вниз. Наступает время вынуть оттуда камень. Камень имеет форму и величину кормовой свеклы, и с одной стороны он закруглен и такой гладкий, что даже кажется мягким. Эта сторона очень хорошо прилегает к его ладони, словно камень врос в нее. С другой стороны камень заострен.Жертва начинает говорить. Он кивает, будто внимательно слушает ее, но не подпускает к себе ни слова. Они пролетают мимо него, летят над Рейном и где-то там, вдалеке, растворяются. Слова умирают.Он — не новичок. Он знает, как надо убивать. Но то, что происходит сейчас, — грубое насилие, простая сила и камень — это ему внове. Он — не сильный мужчина. Он даже удивляется, как быстро это происходит. Один удар, даже не изо всей силы, но удачно нацеленный, и мужчина теряет сознание. Сопротивление умирает, прежде чем жертва понимает, что с ней происходит. Наверно, теперь достаточно будет оттащить тело всего на несколько метров к берегу и сбросить его в Рейн. Человек утонет. Но он всегда подстраховывается. Один удар — это всегда меньше, чем две дюжины ударов.Когда он заканчивает дело, на руках остаются приклеившиеся куски волос и кожа с головы. Верхняя часть черепа мертвеца представляет собой месиво мяса и осколков костей. Все залито кровью.Кровь и смерть. И ледяной ужас. Он знает, как это выглядит, это — словно дежавю.Зато теперь он доволен. Он тащит мертвеца на окровавленном резиновом коврике к берегу. Мертвец тяжелый, но тем не менее, напрягшись, он переваливает его через ограждение и сбрасывает вниз. С громким всплеском мертвец исчезает в Рейне. Легкий шум, почти бульканье, когда камень следует за ним в мокрую темную могилу.Нет, в этот раз, наверное, все не выглядит как несчастный случай, но вода смоет все следы, до последнего. Если повезет, то мертвец никогда больше не всплывет.Он сбрасывает резиновый коврик вслед за телом и проверяет, не осталось ли крови на земле. Всего лишь пара капель, которые можно очистить совсем быстро. Он знает самый лучший фокус — влажные салфетки для младенцев. С помощью этих салфеток можно очистить все, что угодно, — ему становится не по себе от мысли, что люди используют их для ухода за кожей маленьких детей.В лунном свете он рассматривает оставшиеся капли крови на своих руках, о которых еще нужно будет позаботиться. Зеркальные капли, в которых он видит свое настоящее лицо.Вот только сегодня он, на удивление, не видит ничего.Глава 9Дерия ощущает необыкновенную легкость, когда идет к автобусной остановке. С собой она уносит мельчайшую искорку сожаления, потому что вечер с Якобом так быстро закончился. Но она не сомневается в том, что снова его увидит. Придя на остановку, она садится на скамейку. Начинается дождь, но капельки очень мелкие и лишь охлаждают ее лицо. Автобус должен подойти через несколько минут. Она вынимает из сумки мобильный телефон, чтобы написать Солнцу короткое сообщение. При этом ее взгляд задерживается на часах в мобильном. Как могло так получиться, что она просчиталась? Она думала, что сейчас одиннадцать, но на самом деле уже намного позже. Она со вздохом встает и смотрит на расписание движения автобусов. Вот этого она и боялась — автобус давно ушел, а следующий в нужном ей направлении должен быть здесь только через сорок пять минут.— Вот дерьмо, — бормочет Дерия, но тут же запрещает себе портить собственное настроение. Вечер слишком прекрасен, чтобы расстраиваться из-за пропущенного автобуса. К тому же она ведь сама виновата — не проследила за временем.Тем не менее на душе у нее неспокойно. После того вечера, когда она чувствовала, что ее преследуют, темнота стала нервировать ее. На коротком пути к остановке она еще могла как-то отвлечь себя. Эта неизвестность была для нее лучше, чем проявить слабость и дать Якобу проводить себя. Зато теперь ей предстоит совершить почти получасовую пешую прогулку. Если бы она была хотя бы чуть-чуть не такой гордой — или упрямой, как бы назвала это Солнце, — она бы ему позвонила. Но Дерия имеет чрезвычайно болезненный опыт и слишком хорошо знает, что нельзя пестовать свои страхи, если не хочешь, чтобы они поселились в тебе. О такси тоже не может быть и речи. Хотя ресторан, это верно, оказался не слишком дорогим, но все же ее денег не хватит для поездки домой. Она застегивает пальто на все пуговицы и