– Ре-е-е! Джена влепила себе пощечину, заставляя голову повернуться в направлении окна. – Ви-и! Она вернула руки на волосы и снова ударила себя по груди. Воздух сгустился, отчетливо запахло звериной шерстью и мускусом, будто я вдруг оказался среди стаи диких животных. – Се-е! – крикнула вместе с ней Элишка, повторяя за ней крики и жесты. – Ре! – их голоса слились. Они циклично издавали звуки и повторяли действия еще несколько раз, словно входя в транс. Хокс будто из ниоткуда достала кинжал с изогнутым лезвием и стала читать что-то на латыни. Элишка повторяла за ней с одним отличием: у Джены были закрыты глаза, а Чернова своих не сомкнула, внимательно наблюдая за напарницей. Когда Хокс начала раскачиваться, что вкупе с ножом в ее руках выглядело жутко, Элишка наклонилась и взяла щепотку черной земли из круга. Завывания культисток на латыни становились все громче, пока они снова не перешли на крик. В каюте поднялся ветер, хотя все окна были закрыты. Кожа покрылась мурашками от ужаса. Нож в руке девушки приближался к моему горлу. Джена открыла глаза, но в них были только белки. Чернова вдруг резко выбросила ладонь в сторону Хокс, и земля полетела той прямо в глаза. – А-а-а! – закричала Джена, раздирая пальцами лицо, как если бы это была не земля, а кислота. Я все так же был безвольным наблюдателем, не мог пошевелиться, даже дышать получалось с трудом. Джена упала на пол, дергаясь в конвульсиях еще с минуту, а затем затихла, кажется, потеряв сознание. Дверь в каюту открылась. На пороге появился кардинал Грегор Ниотинский собственной персоной, за его спиной высились темные фигуры служителей Ордена. – Освободи его, – приказал он Элишке. Я почувствовал, как спало оцепенение, и ко мне вернулась подвижность и возможность говорить. Грегор носком ботинка стер контур круга и приблизился ко мне. Я отшатнулся, но Ниотинский все равно успел присесть и схватить меня за челюсть, до боли сдавливая лицо. – Дэниэль, сегодня я спас вам жизнь и даже буду столь милостивым, что отпущу отдохнуть до утра под присмотром вашей девушки. Но завтра потребую плату. Чего я хочу, вам и так известно. – Спасибо, – прохрипел я, разлепив непослушные губы, на которых осела земляная пыль. Я отцепил его руку и опустил голову, не выдержав пронзительного, испытующего взгляда. Молча поднялся и вышел из каюты, миновав двух служителей Ордена, экипированных как бойцы спецназа. Хотелось бежать оттуда со всех ног, но я заставил себя идти, не привлекая лишнего внимания. На трапе меня догнала Элишка и молча пристроилась сбоку. – Кто ты? Я развернулся к ней, всматриваясь в лицо. Она печально улыбнулась и размазала нарисованные символы рукавом свободного плаща. – Ведьма. Ну конечно, почему бы и нет. Ведьмы, Орден, рыжая. Я сходил с ума или твари из легенд действительно существуют? Это и вовсе не я. Может, всё лишь дурной сон? Я до боли стиснул челюсти. Собственное дыхание громко отдавалось в ушах. – Ты всего лишь шестерка Ордена и кардинала, – испытывая отвращение к Черновой, выпалил я. Во мне бурлила ярость, мне до зуда в ладонях хотелось придушить маленькую лживую сучку. Поэтому я сжал их в кулаки, чтобы хоть так унять порыв. – Ты многого не понимаешь, Дэн! Я спасла тебя, предав свой род! Девушка чуть ли не выплюнула слова мне в лицо, в ее глазах зажглись зеленые искры, и я отпрянул. Развернулся к ней спиной и направился к машине. По дороге рука сама потянулась к уху, чтобы погладить крест, которого там не оказалось. Я и забыл. Нужно его найти, он важен как память о Ба. Элишка не села ко мне, осталась стоять на улице. Ну и черт с ней! Я рулил по сонному городу, держа курс на Дом Фауста. После суток в каюте мне хотелось в теплый душ и спать. Вся кожа горела, возможно, у меня поднялась температура. Парковка на Карловой площади оказалась забита, пришлось оставить машину далеко от дома. Красота Праги в сочельник сейчас вызывала во мне злость. Ночному городу, окутанному атмосферой идеального волшебства, было совершенно плевать на мои проблемы. Если бы ничего не произошло, мне бы казалось, что за каждым поворотом грохочут доспехами застрявшие в безвременье рыцари, а в конце переулка слышатся проникновенные молитвы, произносимые полушепотом, да мелькают силуэты в старых домах. Но теперь это исчезло, раздавленное жестокой и абсурдной реальностью. Дойдя до знакомых дверей, я увидел сидящую на ступеньках Чернову. Опять ведьминские фокусы или я параноик, а она словила такси, быстро домчавшее ее сюда. – Мне нужно остаться с тобой до утра. Кардинал настоял. Элишка встала, и я заметил, что ее лицо блестело от слез. На секунду во мне проснулась жалость, но я лишь молча прошел мимо, доставая ключи от входной двери. Как только я миновал порог, дом приветственно ухнул, будто случилось легкое землетрясение. Я не верил в ведьм, но верил в то, что дом живой. Нет. Не правда. Я уже осознал, что колдуньи существуют, принял как факт после заключения на судне. Элишка вошла следом и закрыла дверь. – Я в душ, – бросил через плечо и оставил ее в гостиной. Горячая вода, разбиваясь о кожу, принесла облегчение. Я подставлял лицо под струи, закрыв глаза и опершись руками о стены. Пока не почувствовал легкий ветерок и моей спины не коснулись маленькие ладони. Повернулся, ожидая увидеть Элишку, но в душе я был один. Постояв под горячей водой еще какое-то время, вышел и увидел на кафельном полу ванной комнаты чулок. Голову прошили образы того, как, целуя Чернову в оголенный живот, стягивал с ее ног кружевные аксессуары. Я потер глаза, и чулок исчез, словно его и не было. Обернулся на пустую душевую кабину. Перед мысленным взором предстала картина того, как я стоял с Элишкой в душе: сминал ее шелковую майку, а затем впивался поцелуем в губы. Ощутил все настолько ярко, словно это происходило на самом деле. – Хватит, Дэн! – громко приказали мне, и я вынырнул из воспоминаний, снова оказавшись в комнате с мертвой Элишкой и невозмутимой Лилит: рыжеволосую я решил называть так. Осознание, что Чернову задушили именно мои руки, накатило, и я прижал их к животу, в попытке подавить резкие спазмы. Мне было трудно глотать, будто я подавился. Я стоял на месте, но мое тело раскачивалось, словно маятник. Руками я обнял себя за плечи, еле сдерживая крик. Сердце колотилось отбойным молотком, заставляя меня задыхаться. Закрыл глаза, считая про себя: «Раз. Два. Три. Ничего нет. Никого нет». Открыл, но картина не изменилась. – Я. Это сделал я! – голос, вырвавшийся из моего горла, будто принадлежал загнанному зверю: задыхающийся и рычащий. – Ты, конечно, ты, – безразлично рассматривая Элишку янтарными глазами, подтвердила рыжая. – Я не был собой! – Серьги-то нет, – зло ухмыльнулась она. Паника. Она затапливает мои мысли, чувства. Меня рвет на пол. Поднимаю взгляд и не нахожу Лилит. Рыжая исчезла. Кидаюсь к зеркалу в прихожей, разбиваю его стоящей тут же вешалкой. После ношусь по всему дому и бью зеркала, коих десятки. Отовсюду слышу голос и издевательский смех Лилит. – Беги, Дэниэль, беги. Скоро приедет полиция, и тебя арестуют за убийство, – говорит она. – Ты убивал ее с наслаждением, я видела. От судьбы не уйдешь, сладкий. Вернувшись к Элишке, я зачем-то снова проверил пульс. Пять минут сидел, держа ее руку в своей, не в силах подняться. Неужели я убийца?! По лицу потекли слезы. Кажется, я сошел с ума. Я отмел мысли самому позвонить в полицию и начал в какой-то мере себя оправдывать. В тюрьму ни за что не пойду. Чернова тоже частично виновата, не нужно было постоянно крутиться вокруг меня, тогда бы ее смерти можно было избежать. Я просто разозлился на нее, еще и рыжая не оставляла меня в покое. Не хотел, но так получилось. Снова послышались слова Лилит: «Беги!» Я почувствовал желание нестись прочь. Куда угодно, лишь бы больше не оставаться в Праге. Не знаю, сколько времени я смотрел на черный экран мобильного, собираясь позвонить Филу, но так этого и не сделал. Вместо звонка я бросил телефон на пол и с силой наступил на него ботинком. На автомате я запихнул в рюкзак документы и пару вещей, накрыл девушку простыней и вышел. С трудом запер дом – долго не мог попасть ключом в замочную скважину, руки тряслись, как у старика в деменции. Город оживал в рассветной дымке, пражские шпили костелов словно парили в небе, а мощенные брусчаткой улицы ждали гостей. И никто из прохожих не знал, что за резными дверями Дома Фауста лежит задушенная мной девушка. Боже, я недостоин жить. Что мне теперь делать? Я завел машину и отправился в аэропорт Вацлава Гавела. Рыжеволосая отразилась в зеркале заднего вида, задумчиво разглядывая мое лицо. Я молчал. Повторял про себя, что она – всего лишь галлюцинация, плод моего воображения. Меня лихорадило, то и дело прошибало холодным потом. Я твердил про себя: «Все будет хорошо. Нужно только уехать как можно дальше». Не мог высидеть в машине, ерзал и стонал сквозь зубы. Звуки улицы и грохот мотора казались оглушительными, заставляя меня содрогаться всем телом. В аэропорту я попросил дать мне билет на любой ближайший рейс. Удивленная работница указала на табло. Шла регистрация на рейс в Австрию. Зальцбург. Ниотинский Мысли зудели в голове, мешая кардиналу заснуть до самого утра. Грегор редко упускал детали, но смех Лилит под сводами склада лишил его покоя, сдирая раны, что и так никогда не прекращали кровоточить, разве что покрывались безобразной коркой. Ниотинский звал ее, просил проявиться, но девушка была неумолима. Кардинала очень беспокоил и тот факт, что Дэниэль тогда увидел Лилит и решил довериться ей, чтобы убежать. «Немыслимо!» – Принесите мне видео с камер в тот момент, когда потомок Фауста сбежал с другом, – распорядился он, выглянув из спальни. Получив требуемое, Грегор внимательно пересмотрел все события, случившиеся на складе. «Крест, – пораженно застыл кардинал. – Мальчик больше не носит серьгу. Боже милостивый!» – Послать к Дому Фауста двух служителей и быстро! – он выскочил из спальни, на ходу одеваясь. – Мы поедем следом. Ниотинский набирал номер Дэниэля не один десяток раз, пока они ехали к нему, но абонент был недоступен. За окном оживала Прага, мелькали красно-серые трамваи. Люди спешили на работу. «Поздно», – пронеслось в мыслях, едва он ступил на порог особняка, из которого выходили служители Ордена. – Вы – живо в аэропорт. Мы едем в полицию. Подключу связи, чтобы объявить его в розыск. Он не мог уйти далеко. Оставался еще один важный вопрос: почему Дэниэль не надел крест снова, ведь Филипп поднял его с пола? Глава 9 Odi et amo. Ненавижу и люблю.