На лице Повелителя не было ни одной эмоции, глухая стена, но она страшнее любого выражения. Когда Фер Люций не разрешал видеть свои чувства, это означало, что я теряю его расположение. Квадратная тяжелая челюсть, скрытая бородой, лента собранных в хвост волос, которая спускалась на сюртук, ровный нос над полными губами и канаты мышц, прячущиеся под одеждой, которые никак не могли принадлежать мужчине в возрасте – так выглядело зло во плоти. Люций недоверчиво цокнул и приказал: – Грегор твой. Можешь начинать. Я склонила голову, давая понять, что услышала, и вышла из обеденной залы. Когда на город опустилась любимая мной тьма, а особняк погрузился в сон, иногда поскрипывая стенами от ветра, я вышла из зеркала в гостевых покоях и склонилась над изголовьем кровати. Грегор крепко спал на спине, подложив руки под голову. Во сне безмятежность сменила строгость на лице. Моего носа коснулся запах металла и ладана. Я невольно поежилась, однако все равно нежно провела пальцами по его плечу и была тут же схвачена за кисть. К моему горлу он приставил клинок, но медленно отвел, рассматривая нагое девичье тело. Я взяла ладонь Грегора и положила себе на шею, потянулась к нему, чтобы оседлать, но он нежно пробежал пальцами по коже и отдернул руку, отодвинувшись. Я снова попыталась погладить его, и снова Ниотинский сжал мою кисть, не позволив прикоснуться. Тогда мне не оставалось ничего другого, кроме как лечь рядом и ждать. Святоша, увидев, что попытки посягать на его тело закончились, повернулся на другой бок и мирно заснул. Пришлось уйти через зеркало, чтобы вернуться в его сон на следующую ночь и снова получить отказ. На третью ночь Грегор дрогнул, сжав меня в крепких объятиях. То, что последовало дальше, стало для меня откровением. Никто никогда не ласкал мое тело так нежно, не прикасался с такой осторожностью. Вместо пыток и удушения, к которым я должна была его склонить, Грегор целовал меня так, что я отпустила вечный контроль. Всегда была главной во снах, но не с этим мужчиной. Я пыталась привести его к жестокости, правда, но каждый раз все заканчивалось жарким соитием. С Ниотинским я уже и не хотела по-другому: очарованная лаской, позволила себе вольность. Повелитель считал, что все идет по плану, но, напротив, все катилось в бездну. В светлое время суток Грегор отлавливал ведьм, сажая их в темницу, а ночи… Ночи были только нашими. На исходе седьмого дня инквизитор не заснул, нет. Он влез ко мне в спальню. Служанка удалилась, а я стояла напротив зеркала в сорочке, расчесывая волосы гребнем. В комнате горел камин, и блики пламени, сплетаясь, танцевали на стенах. Письменный стол с тетрадями и книгами по архитектуре, которой я никогда не интересовалась: все здесь должно было соответствовать увлечениям Эмилии, дочери бургомистра. Кровать под балдахином манила прилечь, что я и намеревалась сделать. Успела сделать всего лишь шаг от зеркала, как в темном углу скрипнула деревянная половица. Судорожный вздох обжег висок. Я приготовилась к боли, думая, что Фер Люций пожаловал наказать меня, но нет. Это был Великий инквизитор собственной персоной. – Эмилия, – выдохнул он, обнимая до боли. Я ничего не объясняла, а он и не спрашивал. Темная сладкая ночь на двоих растаяла с рассветными тенями, когда Грегор прошептал: – Я знаю, что ты такое! Ведьма! – и облил меня святой водой! Меня. Святой. Водой. Жалкий человечишка! Я исторгла гортанный рык, отпуская на волю демоническое естество. Перед глазами расплывались красные круги, в ушах грохотало. Ниотинский не знал, что святая вода обжигает демонов подобно кислоте. Моя безупречная кожа вмиг облезла вместе с мясом почти до кости на лице и руках. Я зарычала, являя себя настоящую. В настоящем обличье мое тело было выше, кожа, словно панцирная броня, сверкала самой тьмой. Пальцы украшали длинные когти, а лицо… Лицо было моей гордостью. Человеческие черты там едва ли проскальзывали, а демонические были прекрасны: острые, как нож, скулы, маленький нос с широкими крыльями и полный клыков рот. Глаза черные, как глубокая ночь, светились красными зрачками. О, Ниотинский испугался. Жаль, что всего на секунду. – Ты демон, – утвердительно прохрипел он, доставая кинжал из сапога. Его глаза настороженно следили за каждым моим движением, впрочем, как и мои. «Я должна его убить! Сейчас же!» – пульсировало в мыслях, и я была согласна с внутренним голосом, но отчего-то медлила. Останавливало меня еще и то, что инквизитор тоже не спешил нападать. Во имя всего грешного! Я допустила ситуацию, из которой нам не выбраться. Убью Грегора сейчас – Повелитель разгневается, потому что тот ему еще нужен. Не убью – оставлю свидетеля своей ипостаси, и он будет пытаться прикончить меня. – Да, сладкий, – успокаиваясь, ответила я низким голосом. Регенерация сделала свое дело. Раны затянулись, но еще болели. Ниотинский застыл, рассматривая, как я меняю облик на привычный ему. Лицо Грегора словно закоченело в изумлении, он медленно моргал. Такое поведение у инквизитора я наблюдала впервые, и мне было любопытно, каким будет его следующий ход. – Что же ты молчишь, Грегор? – спросила самым соблазнительным тоном и потянулась к нему. Ниотинский попятился, сжимая кинжал. «Убей его! Убей!» – шептал здравый смысл. Мне хотелось почувствовать вкус его сердца, но я сжимала руки, до боли впиваясь когтями в кожу ладоней, и медлила. Медлила, глядя, как его русые волосы касаются плеч, как гневно сжаты губы и напряжены челюсти, которые вчера я осыпала поцелуями. Грудь Грегора часто вздымалась и опадала, и вчера я гладила ее, выписывая круги, пока он не заснул. – Я… Мне нужно подумать, – ответил инквизитор, отступая. Шаг, два, и был таков. Я села на постель и задумалась. Проблема. Повелитель спустит шкуру, если узнает, что Ниотинский видел мое истинное обличье. Значит, узнать он не должен. Грегор не смог ударить сразу, скорее всего, уже не убьет. Но оставлять его в живых нельзя. С одной стороны, Грегор понял, что я такое. А с другой – Повелителю требовался инквизитор для борьбы с ведьмами. Служительницы природы сильны перед Дьяволом, но и Бог их почему-то не любит. Мой смех звонко прокатился по комнате. Бедняги. Ни то и ни се. К злу не примкнут и Богу не нужны. Первая показательная казнь состоялась через неделю. Долгую неделю, в течение которой я предпринимала попытки убить инквизитора. Дважды я являлась в комнату Грегора через зеркало с намерением убить его во сне, но каждый раз нелепый ступор нападал на меня, едва я его видела. На третий раз я просто решила войти и сделать это. На третью ночь от момента, когда Ниотинский увидел меня в истинной ипостаси, приоткрыла дверь его комнат и проскользнула внутрь тихо, словно кошка. Он спал, ресницы едва заметно подрагивали. Я поймала себя на мысли, что лицо Грегора – самое прекрасное, на что мне доводилось смотреть за последние несколько веков. «Убей! Вырви его сердце, и дело с концом!» Я протянула руку, мои пальцы венчали черные когти, и почти дотронулась до упругих мышц голой груди инквизитора. Грегор молниеносно для человека схватил меня за кисть, удерживая. Он не издал ни звука, только смотрел прямо в глаза, будто понимал без слов. Я надавила, и хоть Ниотинский и прилагал усилия, но когти уже коснулись кожи. Судорожно выдохнув, не отрывая от меня сапфировых глаз, Грегор отпустил мою руку. Я опешила и впервые в жизни растерялась. Зачем он сдался? Чтобы что? Чтобы я его убила? Так просто? Почему? Я сглотнула и почувствовала, как чернильные когти втянулись в пальцы. Грегор смотрел и смотрел, будто единственное в жизни, что ему хотелось – это глядеть на меня с нежностью. Судорожно выдохнув, я выбежала из его комнаты. Последние четыре дня сторонилась общества Ниотинского, дожидаясь казни ведьм. На первую смерть мы обрекли простую швею Бамберга. Ведьмовских сил ноль. Но ее смерть должна была стать назиданием, последним предупреждением для колдуний. На самом деле обвинить кого-то в колдовстве было так же легко, как и дышать. Главной виной оказывался союз с Дьяволом. Главным доказательством были рассказы жертв и очевидцев. Стоило появиться не в то время, не в том месте, чтобы тебя назвали колдуньей. Фактически достаточно просто поругаться с соседями, носить отличающуюся одежду или вести отличный от общепринятого образ жизни. Ведьмы всегда выделялись необычной внешностью: белая, словно жемчуг, кожа, волосы, сотканные из тьмы, и такие же непроглядно-черные глаза. Или что было еще чаще: огненно-рыжие локоны и зеленые глаза, как у той, что показалась в кандалах. Бригитта Шварц с типичной ведьминской красотой считалась одной из самых сильных служительниц природы. Казни, как и все городские собрания, проводили в костеле либо перед ним. Естественно, перед ним чаще, так как святое место довольно сильно жгло меня, но не Господина. Помост, рядом вековой дуб, позади здание церкви – вот и все место для действа. Грегор хмурил лоб и машинально перебирал пальцами розарий[19]. По пылающему взгляду, который он бросил на меня, поняла, что разговора не избежать. Мне следовало его убить, но после последней попытки я сомневалась, что смогу, и оттягивала этот момент. Кусала губы, ощущая тяжесть в теле и чувство, похожее на головную боль. Никогда не думала, что демоны склонны к болям смертных. Желая отвлечься от этих мыслей, я перевела взгляд на место казни. Фер Люций, передав слово Ниотинскому, стоял возле деревянного помоста и сочился удовольствием, словно труп гнилью. Находясь по правую руку, я видела это в блеске его глаз и лукавой улыбке, которые время от времени проскальзывали на лице, когда Повелитель был уверен, что никто не видит. Он с предвкушением закусывал нижнюю губу, словно пробуя на вкус эмоции, разлившиеся в толпе и осевшие на его устах. Свои чувства Фер Люций скрыл за маской набожного губернатора, когда Бригитту повели на помост. Жители толпились возле него, норовя приблизиться вплотную. Городок наш был невелик, и каждый знал друг друга по именам. Мы с Господином славно обосновались в нем уже как год, пока не появились ведьмы. Ведьма Шварц рыдала и вырывалась, но, увидев нас с Повелителем, неожиданно успокоилась. – Покажите еще раз свидетельство ведьмовства! – громыхнул Грегор помощникам. Девице задрали платье, продемонстрировав всем собравшимся «дьявольскую метку» в виде полумесяца под коленом. На самом деле так ведьм отмечала природа, а не Фер Люций. Моя метка была клеймом, а не родинкой, и находилась в сокрытом от чужих глаз месте. – Виновна в колдовстве и общении с Дьяволом! Засим я, представляя священную церковь и инквизицию, оглашаю волю: предать тело огню, дабы очистить душу ее от скверны, – голос Ниотинского звенел в тишине, как стрела, выпущенная из арбалета: тихо и неминуемо смертельно. Бригитта знала, кто мы, но не сказала ни слова, понимая, что тогда всем ее сестрам конец. Я опустила ресницы, рассматривая подол платья, а когда подняла взгляд – к ногам ведьмы уже сложили хворост и поднесли зажженный факел. Минута, и тишину разрезал крик боли. Огонь от брошенного в хворост факела сразу же начал жадно лизать голые ступни девушки. Сама виновата. Люций предлагал работать на него, а девка отказалась, как и другие ведьмы. Я наслаждалась представлением не меньше Повелителя. Впитывала каждый стон и крик горящей ведьмы. Грегор Лилит упорхнула с зеркала заднего вида, но Грегор еще несколько минут ждал, надеясь, что она не покинула его. Судорожно выдохнув, кардинал позвал хранителя обратно в машину и молча уставился в лобовое стекло. «Тогда в Бамберге мы не убили друг друга. Не смогли. Неужели она стала еще более жестокой?» Грегор мысленно вернулся в тот день, когда начал охоту на ту, что была ему всех дороже. В те времена Ниотинский был уверен, что ведьмы – пособники Дьявола. Вся католическая вера строилась на этом знании. Хотя за колдовство принимали и ересь. Как оказалось потом, еретики всего лишь выражали мнение, отличное от официальной позиции церкви. Бамберг 1630 год – Ведьмы больше не принесут вреда вашему славному городу. Я найду всех, – Грегор обернулся на бургомистра. Лицо городского управляющего показалось Грегору странным. Кто-то на площади кричал: «Сдохни, ведьма», – кто-то испуганно отворачивался. Его же лицо не выражало ровным счетом ничего. Только в глазах плясали блики костра. На Эмилию Грегор старался не смотреть, хотя это было довольно трудно, он, словно посаженный на цепь пес, чувствовал ее присутствие, куда бы она не пошла. «Как она могла оказаться демоном?» – он спрашивал себя постоянно и не мог забыть о дочери бургомистра. Церковь хранила довольно мало свитков о демонах и их силе. Эмилия приходила к нему во снах, но были ли то сны, или же он околдован? Вопросы, вопросы и ни одного ответа. Грегор не знал, как ее убить. Святая вода не нанесла серьезного вреда, и крест на шее не стал помехой для того, что они творили вдвоем. Связью с Эмилией Ниотинский запятнал свою веру до конца жизни. Оставался открытым самый важный вопрос: знал ли бургомистр, кем была его дочь, а быть может, и сам являлся порождением бездны? Естество Грегора требовало уничтожить обоих, но он не ведал, как это сделать. Ответы Ниотинский мог получить в тайной библиотеке Ватикана, но, если он вернется, эти двое исчезнут, и ловить их по всей Европе будет непросто. От размышлений его отвлек пронзительный взгляд Эмилии, который она бросила на вопящую ведьму. Грегор непроизвольно положил руку на эфес меча, лишь убеждаясь в необходимости убить ее. Самая желанная девушка в жизни Ниотинского наслаждалась криками ведьмы, на несколько секунд отбросив маску благочестивой горожанки. Отужинав в доме бургомистра, инквизитор удалился в гостевые комнаты, ставшие временным убежищем. Когда особняк успокоился и его накрыла тишина, нарушаемая лишь похрапыванием хозяев и слуг, Грегор, неслышно ступая, прошел к комнате Эмилии и замер в дверях. Его правая рука, сжимавшая массивный крест на шее, разжалась и легла на латунную ручку, а левая, слегка дрожа, держала меч. «Давай! Чего ты медлишь?» – мысленно поторопил себя инквизитор. Он уперся лбом в стену рядом с дверью и начал читать «Отче наш», чтобы не сбиться с намеченного пути. Затем Ниотинский тихо отворил дверь и шагнул в спальню дочери бургомистра. Эмилия спала, повернувшись лицом к камину. Рыжие локоны разметались по подушке, будто бледные языки пламени. Длинные ресницы отбрасывали тени на белую кожу. Она хмурилась, словно даже во сне была чем-то встревожена. Грегор вдохнул аромат, витавший в комнате: жженый сахар, перец и горькая ваниль. Застыл, повторяя про себя: «Лик Дьявола может предстать в самой совершенной красоте. Проведи мечом по горлу, а потом отдели голову от плеч. Твой долг – бороться со злом». Эмилия тем временем подложила ладонь под голову и тихо вздохнула, все так же хмуря идеальный лоб. – Грегор, – прошептала она во сне. Услышав свое имя, слетевшее с губ девушки, Ниотинский почувствовал, что внутри него рухнула плотина из запретов и слепого служения Церкви. Уверенность в том, что он поступает правильно, улетучилась, словно ее пожрал огонь в камине. Грегор опустил руку с занесенным мечом. Он осторожно попятился к двери и, оказавшись по другую сторону, вытер потный лоб, а после тихо вернулся в свою комнату. Инквизитор понимал, что перешел границы дозволенного, как только ответил на первый поцелуй Эмилии. Помнил он и Святое писание, которое гласило: «А Я говорю вам: даже тот, кто взглянул на женщину с похотью, согрешил, нарушив мысленно верность Богу»[20]. Наутро Грегор решил немедленно созвать суд над девушками, подозреваемыми в колдовстве. И не где-нибудь, а в только что построенном костеле. – Ваше Преосвященство? – выглянул из своих комнат бургомистр, потирая сонные глаза. – Прошу вас вместе с дочерью прийти на суд в церковь. Через два часа. Грегор, бросив это, развернулся на каблуках и отправился прямо туда. Пока он шел по размытой дождем улице, прохожие, видя багряную мантию на плечах, провожали его напуганными взглядами. Дамы в белых чепцах спешно приседали в реверансе, избегая смотреть Ниотинскому в глаза, а мужчины почтительно касались полей шляп в знак приветствия. Улицы Бамберга дышали выпечкой, свежим бельем и дорожной грязью. Грегору Европа была милее всего. Даже такая, увязшая в похоти, еретиках и ведьмах, словно старая карета в грязевой яме, – все же она казалась ему лучше, чем странные новые города на краю мира, которые, кажется, строили в Новом Свете. Костел встретил высокими стенами с имитацией колонн и удлиненными стрельчатыми окнами огромных размеров. Стекла были обрамлены массивными рамами и украшены витражами. Здание построили недавно, и Грегор, ступив внутрь, еще слышал запах свежей древесины от скамей, потолочных балок и алтаря. Пятнадцать девушек сидели в огражденной от прихожан клетке, настороженно шепчась между собой. Инквизитору следовало для начала проверить каждую на принадлежность к ведьмовскому роду. У святой Церкви существовала целая система экспертиз. Когда костел забился горожанами, Ниотинский встал возле алтаря. В этот момент через распахнутые двери вошла Эмилия с отцом. Грегор снова ничего не смог прочитать по лицу Люца Хёле, а вот его дочь вела себя так, как и рассчитывал инквизитор. Девушка слишком крепко сжимала локоть отца, сминая в складки ткань костюма, ее губы сжались в нитку. Она шла, неестественно сильно выпрямившись, ступала, словно через толщу воды. Грегор не позволил себе лишнего, только его мышцы напряглись, как будто он готовился драться. Эмилия опустилась на скамью в первом ряду, бургомистр встал рядом. Грегор хмурился, чувствуя себя частью большой постановки. «Если Эмилия – нечисть, она должна поддерживать свою братию?» Инквизиция довольно мало знала о сверхъестественном. Ниотинскому казалось, что его знания о ведьмах и демонах – всего лишь маленький камень, отколовшийся от целой горы. – Да начнется суд!